Товарищи, разве партия может забыть о своей армии, которая столь доблестно сражалась за дело ленинизма? Это немыслимое дело.
Теперь, товарищи, Жуков непорядочный человек. Я вот вам расскажу. Мы обсуждали как-то вопрос о капиталовложениях в атомную промышленность.[262] Атомная промышленность — это удовольствие дорогое, но это оборона, почти сейчас главным образом. Вы знаете, как министры просят, дай ему волю, так он скажет для его министерства все деньги давай. Мы рассмотрели этот вопрос и сказали, что столько-то можем давать, а столько-то не дадим, потому что другим надо дать, потому что оборона это не только водородная бомба, а одновременно с этим нужно развивать и другие отрасли, потому что сама по себе водородная бомба не будет действовать, а нужно, чтобы штаны были, ботинки были, жилье чтобы было, чтобы машины были, чтобы угольная промышленность развивалась, чтобы все было в комплексе здесь сидят квалифицированные товарищи и понимают это дело, поэтому нельзя развивать односторонне, потому что всякое одностороннее развитие является ненормальным.
Жуков произнес речь. Я тогда председательствовал, и мне было просто не по себе. Заседание было широкое. Он маршал Советского Союза, влиятельный человек на военных, Министр обороны, он начал, чтобы на нас оказать давление, так, как это делают в Америке министры обороны, там, если нужны большие деньги, они начинают считать, сколько подводных лодок, сколько бомбардировщиков, — одним словом, пугают. Это мы так и знаем, что скоро бюджет будет рассматриваться, чтобы денег получить. Но это закономерно для капиталистического мира, но среди коммунистов — недопустимое вымогательство. Он произнес такую речь, что я ему говорю — «товарищ Жуков, Вы нарисовали такую картину, что мы только и живем потому, что есть американцы. Зачем же вы так говорите на Президиуме и для всех присутствующих на нем. Я считаю, что это не годится, я считаю это возмутительным».
Второе. Во время переговоров в Лондоне мы внесли свои известные предложения о порядке разоружения. В ответ нам внесли свои известные предложения Соединенные Штаты Америки, Англия, Франция и Канада. Там они поставили задачу — открыть небо, то есть разрешить американским самолетам летать над территорией Советского Союза и производить фотографирование, а мы чтобы летали над их территорией. Это предложение было Эйзенхауэра еще тогда, когда мы встречались с ним в 1955 году в Женеве. Мы тогда же забраковали его. Он меня спросил, как вы относитесь к этому предложению. Я сказал, что Ваше предложение неприемлемо для нас. Он говорит — «Как же это, почему? Вы гражданский человек, Вы не знаете, спросите у Жукова». Я говорю Жукову, он отвечает — «Нам это тоже не интересно». А теперь Жуков написал записку в ЦК о принятии предложения Эйзенхауэра.[263] Меня немного резануло. Но у нас есть такой закон — раз член Президиума написал предложение, мы его размножаем и рассылаем всем членам Президиума. Мы стали обсуждать это предложение. Этот вопрос относился к т. Громыко, это вопрос дипломатический, поэтому, какой черт его толкал в спину раньше других лезть в воду, не узнав броду. Стали обсуждать, выступали все, Ворошилов горячо выступил, все разбили Жукова. С того времени прошло не больше двух месяцев, он говорил — «товарищи, нам нужно принять предложение Эйзенхауэра, они сами этого предложения не примут». А если примут? Нельзя же рассчитывать на дураков в политике. Мы тогда потеряем доверие, какие же мы тогда будем руководители? Надо, чтобы мы имели доверие даже у наших врагов. А если они примут предложение, говорит тов. Жуков, нам тоже выгодно, мы будем знать, какие у них где объекты, заводы, точки. Я говорю — и нам не надо летать над их территорией и они пусть не летают, давайте мы проводить свою политику, которую мы проводим. Самая мудрая политика — войны мы не хотим, но не позволим спровоцировать себя, а если нападут — дадим в зубы.
Разбили его. И как это может маршал, член Президиума, Министр обороны один раз говорить — нас разобьют, а другой раз — сел на коня и говорит — всех я разобью.
Следовательно, если он внес предложение, то хотел оказать на нас давление, чтобы мы приняли это предложение. А он чепуху городит.
Или посмотреть такое дело.
Жуков говорит, начальником Комитета госбезопасности надо назначить военного человека и чтобы Комитет госбезопасности был при Министерстве обороны.
Я говорю — это политический работник, только действует другими методами — политический работник действует методами партийного воздействия, а начальник госбезопасности более острыми средствами. Ведь это защита нашей политики. Всегда это было в руках партии и никому это оружие нельзя отдавать.
Назначить военного? Но Серов военный. Он окончил Академию Генерального Генерального штаба по факультету разведки. Одним словом, дело конечно не в том, военный или не военный Серов. Жукова интересовало, чтобы этот орган был у него в кармане. Когда прислушаешься к нему, то поймешь, что тут мы не хотели спугнуть птицу, так как неизвестно, куда она рванется. Тут нельзя было быть олухом.
Я говорю — надо слушать, чтобы выяснить, что же дальше будет.
Военные советы округов ликвидировать, Главный военный совет ликвидировать, Госбезопасность — у Жукова, Министерство внутренних дел — у Жукова. Тогда он скажет — лучше всего Центральному Комитету примкнуть к Министерству обороны, я вас защищать буду, и вам будет спокойно. (Шум, смех в зале.)
И вдруг мы еще о чем узнаем? Уже в последние дни пребывания Жукова в Югославии, приходит в ЦК генерал Мамсуров. Это хороший генерал, волевой, родословная у него хорошая — старые большевики его родители. Это советский генерал и коммунист. Приходит он в ЦК и говорит: «Я хотел бы поговорить. Я получил новое назначение, но я еще ни разу не получал назначения, которое бы ЦК не утверждал. А тут меня в ЦК не утвердили, а мне сказали, что о деле, которое я буду организовывать должны знать только Жуков, Штеменко и я».
Знает об этом ЦК или нет?
Какое же задание ему дали? Ему дали задание организовать диверсионную школу, в которой 7 лет будут учиться. Солдат на всем готовом будет получать 700 рублей жалованья, сержант на всем готовом — 1000 рублей, офицер еще больше. Расположить эту школу предполагалось около Тамбова.
Мы инженеров учим 4,5–5 лет. А тут, чтобы диверсию организовать, надо 7 лет учить.
Мы вызвали Штеменко. Штеменко — генерал подмоченный. Когда Берия арестовывали, мы его сняли с работы, потому что Штеменко всегда был осведомителем Берия. Он лично ему сообщал о маршалах, генералах, офицерах и не один, а много пострадало от этого в результате доносов этого Штеменко.
Мы его судить не стали, но сказали: уберись из Москвы. Но Жуков его взял и назначил начальником контрразведки. Ну, знаете-ли, у лысого начнут волосы шевелиться. Мы вызвали Штеменко, доложите. Но что он мог сказать? Я, говорит, получил задание от маршала. Но ты член партии, почему Мамсуров получил задание и пришел в Центральный Комитет, почему ты не пришел? Я считал, что раз приказал маршал, я и сделал. — Но почему 7 лет — Мы хотели подготовить так, чтобы они знали в совершенстве язык, куда будет он заброшен, чтобы затем он там ждал сигнала, когда ему действовать. Я считаю, товарищи, что это глупость. Здесь сидят люди разной национальности. Даже, если взять русского, разные русские, с разным акцентом. Я Булганина знаю с 1930 г., а если заговоришь, то скажешь, ты из Горького? Да, из Горького, он окает, а если взять курского, орловского, они акают. А что, через 7 лет они заговорят Черчилем, и что англичане не могли бы различить русского? Не в обиду будет сказано, пользуясь отсутствием Анастаса Ивановича Микояна, но кто может сказать, что Анастас Иванович не армянин? Да ему и не надо маскироваться, мы его уважаем как армянина, как члена партии и как своего друга. Как-то я встретил старообрядца, когда освободили Черновцы. Ну, знаете, сразу узнал — курский. Я говорю, откуда? Да, вы знаете, меня выселили, но в том селе, где румыны, возьмите его. Я говорю, а что? Там теща моя осталась. Ну сразу вижу, курский.
Мы спросили Жукова, зачем он это делал. Он сказал: «Я делал потому, что есть такие школы при армии, а я хотел всех собрать». Все командующие сказали, что при округах как были эти школы, так и есть. Но и сейчас правды не сказал Жуков, для чего эта школа. Знаете, как говорится, чужая душа — потемки. Но мы, руководители, и не должны на это ссылаться. Если нужно, ты прийди в ЦК, скажи, мы рассмотрим, утвердим. Но, если от нас в тайне делается, значит против нас. Мы, товарищи, этого в печати публиковать не будем, вы в докладах не ссылайтесь на это, это я говорю только для актива.
Мы критиковали Жукова. Сейчас наша армия, конечно, оснащена оружием хорошим, первоклассным оружием, как артиллерией, ручным оружием, также самолетами и прочим оружием. Но бывают переходные этапы. Техника сейчас дала большие возможности для перевооружения нашей армии.
Мы сейчас находимся на такой стадии научного и технического развития, когда авиация просится на отходную, потому что сейчас, например, межконтинентальная ракета за несколько минут преодолевает несколько тысяч километров. Прицельность первой ракеты, которую мы пустили, получили в заданный квадрат. Прицельность второй ракеты еще лучше, а если дальше начнем пускать, получим еще лучшую Прицельность, так как техника совершенствуется. (Аплодисменты.)
Если с нашей территории обстреливать этими ракетами, то мы можем поражать всю Европу. Первую ракету мы послали на близкое расстояние и, как я уже сказал, Прицельность получили в заданный квадрат. За это наших ученых, инженеров, мало расцеловать. (Продолжительные аплодисменты.)
Некоторые за границей болтают, говорят, что бомбардировщик более прицельно стреляет. Говорят они это для дураков. Мы сами бомбардировщиков имеем и сами бомбили. Я вам скажу. Об этом я уже говорил, когда выступал недавно, а маршал Скрипко, который здесь не присутствует, при моем напоминании покручивал головой. Так вот, я хочу сказать, когда в 1943 году наступали на Полтаву, нам донесли, что под Полтавой есть большое село Мачеха, что немцы там сосредоточили большой склад боеприпасов. Мы с Ватутиным (он был командующий) решили нанести удар по этому складу. Хотя и жаль было наших людей, но решили: пожалеешь одного, заплатишь за это тысячами. Мы Скрипко приказали направить бомбардировщик, утром он нам докладывает: Мачехи нет, полностью разрушена. Мы его похвалили. Когда заняли Полтаву, я позвонил секретарю обкома, чтобы узнать и проверить, как работала авиация. Спрашиваю: как Мачеха, а он ничего не знает, говорит: «Все хорошо, ни одного дома нет разрушенного». (Общий смех.) Об этом случае очень хорошо знает маршал Скрипко (не знаю точно только — маршал он или генерал).