Это — конец! — прошептала Ипполита, чувствуя, как клинок входит острием в ее живот, рассекая внутренности.
Геракл только тут осознал, что сражаться больше не с кем. Ипполита, придерживая разорванные внутренности, медленно опускалась на колени. Кровь алыми струйками сочилась сквозь пальцы, оседая и впитываясь в белый мелкий песок арены. Но струйки стали гуще, песок не успевал насытиться — тело поверженной Ипполиты рухнуло в лужу ее собственной крови. Геракл в смущении опустил оружие: он совсем не ожидал кровавой развязки. Его друзья тоже были не менее Геракла опечалены смертью прекрасной Ипполиты.
С отчаянным криком бросилась амазонка к поверженному телу. Рыдания сотрясли тело девушки — только тут она осознала, что стала причиной смерти Ипполиты.
Ведь нас держат не сила и ловкость — лишь вера способна придать человеку мужество. Ипполита и ее подруги-амазонки верили, что в волшебстве таится истина их непобедимости. Ипполита вместе с поясом утратила веру — и проиграла последний свой поединок.
Тихо взошли в залу подруги Ипполиты. Накрыв покрывалом, унесли тело царицы, чтобы похоронить по обряду.
Геракл с друзьями не посмели последовать за ними. Зала опустела. Лишь там, где лежало мертвое тело, песок медленно впитывал кровь да валялся брошенный в спешке амазонкой пояс царицы. Геракл подобрал его и бережно спрятал на груди.
ДЕСЯТЫЙ ПОДВИГГеракл на Багровом острове
Посреди океана есть остров. Но ни одному смертному не доводилось его увидеть. Лишь редкие птицы да бог Солнца видели клочок суши посреди необъятных водных просторов.
Но твердит людская молва, что на острове — красные горы вырастают на красном песке. Растет там розовая трава и деревья: стволы и листья окрашены в цвет ветреного заката. А краснокожий великан Герион о трех головах пасет на красных пастбищах стадо быков с багряной шерстью.
Но мало ль о чем судачит народ после чаши хмельного вина? Кто там бывал? Кто видал Багровый остров?
Да неймется царю Эврисфею — в десятый раз призвал он Геракла, приказав пригнать чудесное стадо в Микены.
Не столько послушен был герой, сколько ему самому захотелось увидеть неизвестный край. И отправился Геракл в дальний путь. Голые пустыни и шумные города лежали на пути. Лесные чащобы и поросшие буйными травами степи исшагал Геракл. Наконец, все безлюдней и мрачнее пейзаж, все реже и реже глаз ловит струйку дыма над ветхой избушкой. И как-то под вечер, после многих дней, когда и следов человека не видел Геракл, над ним, заслоняя горизонт, выросли неприступные дикие скалы.
Высоко к небу возносятся скалистые каменные гряды, покрытые сверкающим снегом там, куда не подняться и птице.
Призадумался Геракл: жизни не хватит подняться вверх и спуститься по ту сторону, а ни горной тропинки, ни хотя бы намека на проторенный след: не ступала тут нога человека от дня создания земли и неба. Вдруг в скале что-то мелькнуло. Гераклу почудился изрезанный голубой свет в горной породе: огромный валун словно скрывал собой сияние дня. Поднатужился Геракл, расшатал валун, и тот выскочил, словно пробка. Герой едва успел отскочить. В проем, заливая округу, хлынула вода бурлящим потоком. Задрожали, шатаясь скалы под напором еще более мощной стихии — и размытые, расступились, открывая проход к океану. Потрясенный, ступил Геракл на побережье, очарованный невиданным доселе зрелищем, ибо нет на свете человека, который не замер бы, ощущая собственную ничтожность при виде океанских просторов.
Редко чем поразишь героя: многое повидал Геракл в странствиях по свету. Но тут дышит, как выброшенная из воды, рыба, выпучив глаза, открыв рот. Лишь почесывает затылок — так поразил его океан.
В это время в золотой ладье проплывал по океану Гелиос — бог Солнца. Рассмешила бога фигура человека, нелепо подпрыгивающего вдоль океанского побережья. А Геракл, не зная, как еще выразить охватившие его чувства, и в самом деле принялся орать, скакать и кувыркаться, бросаясь в набегающие на берег пенистые волны — океан сам выносил героя на мокрый песок.
Кто ты, человек? — обратился Гелиос с вопросом: каждый день он пересекал океан, но еще никогда не видел чужака на пустынном берегу.
Я — герой! — смутился Геракл от того, что кто-то видел, как он ребячился, словно мальчишка.
Герой? — насмешливо протянул Гелиос. — И что ж такого геройского ты совершил?
Тут прикинул Геракл и со сметкой, свойственной человеку, предложил:
А ты перевези меня на Багровый остров,? по пути я и расскажу о своих приключениях!
Еще пуще развеселился бог Солнца:
О человек, зарвавшийся в своем бахвальстве — да я ведь целыми днями вижу землю и все, что на ней происходит!
И как спит под листочком гусеница? И когда из жирной земли среди чащи проснется робкий росток? И как волчица кормит волчат в глубокой норе?
Так отвечал Геракл, хитро поглядывая на бога; по правде сказать, у Геракла и у самого не было времени да и охоты на такие мелочи, но герой по опыту знал — хочешь кого-нибудь привлечь на свою сторону — предложи ему самое простое и неприхотливое развлечение. Не устоял и Гелиос, пустил Геракла в ладью, молвив:
Так как там волчица прорастает под листочком? — и весь путь через океан, наклонив голову, слушал байки Геракла о глиняном кувшине, что повадился ходить по воду, о лисе и зеленом винограде в саду одного нерадивого крестьянина и о том, как шепчутся две девушки, собравшись вместе.
Часто так — мы видим великое, обращаем внимание на события, способные перевернуть представления о целом мире, но порой с трудом можем вспомнить цвет сандалий сменной пары. А ведь из подвигов состоит час или день — жизнь, она, как правило, из мелочей.
Так в мирной беседе Гелиос и Геракл достигли пурпурного побережья. Геракл выпрыгнул из золотой ладьи и, шлепая по мелководью, направился к красневшему песком берегу. Судя по обилию красных, розовых и пурпурных оттенков, только тут и могло пастись стадо красных быков. Гелиос издали помахал приветливо герою, пообещав наведать на обратном пути.
Миновав красный берег, Геракл прямиком направился к краснеющей неподалеку рощице. Диковинные деревья с багровыми стволами возносили красные кроны. Рубином светились листья — Геракл, дотянувшись, даже сорвал один листок на пробу: не верилось, что эти остро заточенные треугольники могут быть настоящими. Пахло обычной листвой, горьковатой на вкус.
Кто ж жует листья? — из-за деревьев к Гераклу приближался, если судить по одежде, деревенский пастух. — Могу угостить сыром и свежим молоком!
Да кто ты? — удивился Геракл, рассматривая странное подобие человека, тут только сообразив, что пастух был краснокожий, как вареный в кипятке рак.
Я-то? — пастух приблизился настолько, что даже в сумерках Геракл разглядел редкие красные волосинки щетины на бороде. — Пастух, ясное дело. А вот мой напарник, — и поманил кого-то из кустов: — Да иди ты, трус подлый, сюда! Съедят тебя, что ли?
Геракл вытаращился — новое явление, если и было человеком, то, бесспорно, придуманным демоном. Та же пастушечья одежда покрывала черное, как смола, тело. Густые курчавые волосы стояли колом, а в завитках забилась солома и сухая трава. Сонный вид досказал остальное.
Я смотрю, вы тут не перетрудились, оберегая стадо! — вдоволь налюбовавшись на заспанную черную рожу, вымолвил Геракл.
Да кому они сдались, быки эти? — охотно отозвался краснокожий. — Ни молока, ни шерсти, а тоже — паси их!
Геракл, которого заботили собственные мысли, спросил не без умысла:
Так где стадо?
Вестимо где — по острову шастают, черти красношкурые, — подал голос чернокожий.
Ах, ты черный выродок! — взбеленился его товарищ.
Не успел Геракл глазом моргнуть, как парочка, ругаясь и завывая, покатилась по траве, колошматя друг дружку. Красный, охаживая приятеля кулаком по бокам, кричал:
Я тебе покажу дразниться!
Черный, трепля редкую красную шевелюру напарничка, вторил:
Все равно — красношкурые!
Геракл еще посмотрел, любуясь, как пастухи месят один одного, выясняя застарелую причину вражды, да и двинул прочь, рассудив, что разумнее не вмешиваться: два друга помирятся, а встрявшему третьему обязательно достанется.
Меж тем на острове было темно, хоть глаз выколи. Геракл, пару раз приложившись к дереву и споткнувшись о переплетения волокнистой травы, то и дело цепляющейся за ноги, решил остаться, где стоишь. Выбрал место помягче, натянул на голову львиную шкуру и тут же заснул. Во сне его преследовали красные быки с лицом чернокожего пастуха — Геракл морщился от неприятного кошмара. Проснулся он, когда заалела полоса горизонта Разом сел — и уж потом сообразил, что принял за горизонт красную тушу, что мирно пережевывала жвачку неподалеку. При свете дня остров, хотя и оставался странным, но уже не был так поразителен, как в тот момент, как Геракл вчера ступил на розовый песок. Еще менее удивительным был красный бык — животное смирно шевелило губами, время от времени разгоняя хвостом вьющуюся над ним мошкару.
С минуту Геракл смотрел на животного. Потом подхватился и, подобрав львиную шкуру, отправился на поиски мифического великана — владельца стада Гериона.
Недолго проблуждал Геракл, пока его не привлек шум трех спорящих голосов. Вернее, ощущение было такое, словно один человек, но с разными интонациями, разговаривает сам с собой.
Заинтересованный, Геракл повернул на голос. Молва не всегда ошибалась: развалившись на травке, перед бочкой с едко пахнущей прозрачной жидкостью восседал великан. Если б не капризы природы, то, вероятно, у матери Гериона родилась бы тройня довольно крупных, но все-таки не поражающих воображение мальчиков. Судьба рассудила иначе — три сросшихся боками туловища поддерживали шесть ног. Три пары рук отчаянно жестикулировали, а головы пьяным голосом пытались друг у дружки выяснить, которая умнее.
А, — поднял Герион шесть мутных глаз, — пришел? Выпить хочешь? — и тут же шесть рук услужливо придвинули к Гераклу бочку.