– сообщила Саша.
Тут я, конечно, поняла. Саша – подружка Игоря, братца моего. Однако. Первая девушка брата моего, при виде которой не хочется убиться об забор, как ни странно.
–И чего же он там рассказывал?– поинтересовалась я.
Еще не хватало, чтобы он Саше про эту случившуюся гадость рассказал, и так жить тяжело.
–Про театр, про Ктулху, вообще,– Саша улыбнулась.– Я тоже в театральную студию ходила, в Дом культуры железнодорожников. Недолго, правда, год, пока клуб не закрыли.
–Ты театр любишь?– удивилась я.
–Не,– Саша стала составлять из орехов какое-то слово.– Просто я заикалась сильно, вот мне и посоветовали. Читать стихи при большом стечении народа, роли какие-нибудь маленькие. Одним словом, мне показана общественная активность.
Слово составилось «муха».
–У меня первая роль была как раз Муха-Цокотуха,– сказала Саша.– Я как раз формой под муху подходила. Мелкая совсем, метр от пола.
Саша улыбнулась и показала рукой.
–Только я тогда так сильно заикалась, что ничего сказать не могла, мне разрешили только жужжать, а говорила за меня другая девушка.
–А я играла гранату,– призналась я.– Первая роль.
–Гранату?– усмехнулась Саша.
–Да. «Ф-1». Наш руководитель Петр Гедеонович сочинил пьесу про старые вещи. Будто на чердаке в заброшенном доме лежат старые вещи: торшер, радиола, велосипед и граната. И вот в один прекрасный день вся эта компания решила отправиться в путешествие, чтобы посмотреть мир. Вот они садятся на велосипед и отправляются в поездку.
Саша уже рассмеялась. Зубы, конечно, подкачали. Белые, чистые, кривые. Зубы, не знавшие бескрайней мощи современной ортодонтии. В нашем поселке таких зубов не бывает, такие зубы все в Торфяном.
–А граната тоже такая припудренная была, все время мечтала о том, чтобы взорваться. Поэтому ее все боялись. Но любили – она очень добрая была и умела песенки петь.
–Граната – это, конечно, круто,– продолжала смеяться Саша.– Никогда не думала, что можно ставить пьесу про гранату.
–Пьесы можно ставить про все, что угодно. Про гранату, про плоскогубцы, про холодильник еще хорошо, тоже смешно.
Я вспомнила Петра Гедеоновича, ходит по сцене, курит трубку и посвящает в секреты ремесла. Вот так, примерно:
–С пьесами ведь как, кажется, ничего и не произошло, ну, подумаешь, чайку вшивую пристрелили, а на самом деле весь мир опрокинулся. Вот у нас, кстати, была пьеса про печатную машинку, которая поссорилась со своими же буквами.
Саша рассмеялась сильнее.
А я вдруг поняла, что Саша мне нравится. То есть, смеялась она так честно, что я вдруг подумала, что она нормальная, не то что предыдущие подружки Гоши. И вообще нормальная. На всю оставшуюся жизнь.
–А про плоскогубцы?– спросила она сквозь хохот.– Какую пьесу можно придумать про плоскогубцы?
–Ну как, самую актуальную. Молодой плоскогубец по имени Вальжан ищет свое место в этом бушующем мире…
Саша расхохоталась уже до слез, отодвинула в сторону орехи и принялась вытирать глаза мещанским розовым платочком, мне бы такой. Я, глядя на нее, тоже не удержалась, тоже засмеялась. Саша. И Герда ее впустила в дом, между прочим.
Едва я вспомнила Герду, как она и показалась. Вошла в столовую – и сразу к Сашке. Подошла, уткнулась лбом в колено и стоять осталась.
–Ого,– восхитилась Саша.– Вот это монстрик. Как тебя зовут, красавица?
Саша собрала собачью морду в ладони, стала смотреть в глаза.
–Какие у нее интересные глаза,– Саша сощурилась.– С синими и золотыми звездами. Никогда не думала, что у собак бывают такие глаза. Точно капли янтаря внутри. И голубые…
Герда не вырывалась, стояла не шевелясь, так друг на друга и смотрели, пока Саша ее не отпустила. После чего Герда отправилась к холодильнику и стала его обнюхивать.
–Очень странная собака,– повторила Саша.– Очень красивая. Какая порода?
–Ротшвайгер,– брякнула я.
–Ротшвайгер? Не слыхала…
–Очень редкая порода. Выведена в секретных лабораториях Чили. Собака Пиночета, так ее еще называют.
–Да?
–Ага. В мире таких две-три штуки всего, да и то в Америке, у генералов из Пентагона.
Саша посмотрела на Герду с уважением.
–Отцу друг подарил щеночка. Вывез его из Чили в плюшевой игрушке. Суперсобака.
–Вижу.
В подтверждение этого Герда поднялась, ткнула мордой холодильник, открыла дверцу, лапой вытянула нижний поддон. Внизу у нас хранится в основном лед. Мама не терпит замороженных продуктов, поэтому в морозилке у нас куски льда, по зиме привезенные со святых источников. Святой лед, короче. Ну, и мороженое, конечно. Лед Герду абсолютно не заинтересовал, а вот мороженое наоборот, она вздохнула и выворотила из морозильника целое ведерко. Кажется, шоколадного.
–Сильно,– заметила Сашка.– Даже не стесняется.
–Ротшвайгеры все такие,– объяснила я.– У этой породы чрезвычайно развита самостоятельность.
Герда тем временем открыла зубами банку и стала с понурым видом мороженое лизать.
–Можно я сфоткаю?– попросила Саша.
Я кивнула. Она стала возиться с телефоном, а я все смотрела на собаку. Герда удивляла. Продолжала удивлять. Вот уж не думала.
–За это ротшвайгеров и ценят,– сказала я.– Они удивляют хозяев. А ты с Игорем где познакомилась?
–На концерте.
–Он ходил на концерт?!!– поразилась я.
–Да. И меня пригласил. На этих… «Бомбардировщиков».
–«Анаболик Бомберс». Так-так, а я и не знала, что они приезжали…
Знала, конечно. Какой поклонник Ктулху в здравом уме пропустит концерт «Анаболиков»? Только меня все равно не пустили бы. Во-первых, мама меня из дому весьма неохотно выпускает, я уже говорила. Во-вторых, «Бомберсы» – не такая группа, на которую стоит ходить в моем психическом состоянии. В-третьих, на их концерты можно только с 16+. Так что как ни крути, я туда не попала бы. Вот так. Ну и ладно, никуда они не денутся, дождутся. Правда, Дрейк ощутимо сдал в последнее время, стал похож на сдутый кожаный бурдюк, но тут уж ничего не поделаешь, жизнь вносит свои коррективы.
–Ничего интересного,– попыталась утешить меня Саша.– Сначала концерт, потом побоище.
–Это самое важное,– возразила я.– В этом вся соль. Какой же концерт без побоища? Ну, разве романсы какие, да и то…
–Что и то?
–В прошлом году к нам балалаечник приезжал. Ну, этот, который очень круто играет. Паганини балалайки. Так после концерта тоже мощная драка приключилась, ОМОН пришлось вызывать.
–И кто с кем?
Герда икнула. Она вылизала уже довольно большую яму в мороженом, и теперь собралась, видимо, сделать перерыв. Не слышала, что собаки любят мороженое.
–Новаторы с консерваторами,– пояснила я.– Студенты из консерватории с ансамблем народных инструментов «Муравель».
–И кто победил?
–«Муравель», конечно. Они пришли с этими большими балалайками, такие крепкие мужики, все рабочих специальностей. Как давай этими балалайками направо-налево махать, студенты только так в разные стороны полетели. Так что побоище – это часть шоу, тут уж ничего не поделаешь.
Герда вернулась к мороженому.
Саша понюхала воздух.
–Странный запах…– сказала она.– Спички вроде…
–Это мне душевные банки ставили,– пояснила я.– Не обращай внимания. А вот в прошлом году в оперном театре музыканты в яме подрались, тоже здорово. На сцене «Сатана там правит бал» вовсю гремит, а в яме скрипачи буцкаются. Мы как раз в ложе сидели, хорошо было видно. Я так смеялась, что чуть вниз не вывалилась. Мама меня потом в оперу три месяца не пускала.
–Ты любишь и оперу?
–Конечно,– кивнула я.– Опера – это же адский трэш, «Анаболики» отдыхают просто. По сцене бегают мужики в лосинах и порют всякую чушь, руками двигают. Очень весело, короче. А ты что, оперу не любишь?
–Не знаю,– пожала плечами Саша.– Я думала, это все серьезно…
–Да ну, брось, серьезно. Трэшага, какой поискать. Я очень люблю ходить, особенно с Игорем.
–А он тоже оперу любит?
–Ну что ты, он разве ненормальный? Мама загоняет, чувство прекрасного воспитывает. А сам он дрыхнет. Однажды мы сидели, он так уснул, что треснул лбом впереди сидящему дядьке по голове. А дядька с испуга прикусил язык.
Саша опять хихикнула.
–Но это еще не самое трагичное,– сказала я.– Этот дядька сам оказался оперным певцом, а язык у него сильно загноился, так что при пении он стал картавить немного. Вот он выходит на сцену, начинает петь; «Приди-приди, любезный друг, приди-приди, я твой супруг». А зал вповалку просто. Сначала он, конечно, нервничал, а потом зрители как повалили – прикольно ведь! Стал знаменитостью, делал сборы.
Саша опять вытерла слезы.
–Ты это придумываешь?– спросила она.
–Нет,– ответила я.
–Придумываешь ведь.
–Да нет, это все правда,– заверила я.– В театрах таких историй каждый день по десять штук. Да я могу про театральную студию книгу написать, у нас Петр Гедеонович на подводной лодке служил, так он говорит, что по сравнению с театром подводная лодка просто ясельки. Петр Гедеонович это наш руководитель, у него талант и вставная челюсть.
Герда издала звук, похожий на «ага». После этого звука появился Гоша с микроскопом. С микроскопом он смотрелся странно, микроскоп ему не шел. Зачем ему микроскоп? Почему он здесь уже, они же недавно вроде уехали…
–Алька, ты тоже здесь?– удивился он.
–Здесь, а чего?
–Да нет, ничего. Орехи, смотрю, грызете.
–Саша мне сибирскую технику показывала. Скоростной грызьбы. Смотри.
Я быстро разгрызла несколько орехов.
–Впечатляет,– кивнул Гоша.– Спичками чего-то воняет… А ты что делаешь?– Он с прищуром посмотрел на Герду.– Много мороженого есть нельзя,– сказал Гоша.
Герда всхлипнула и отступила от ведерка. Она обошла вокруг столовой, остановилась у дверей. И вдруг как-то развалилась, точно игрушка на пружинке, бух – и на бок, и по пути еще в шкафчик врезалась и костями грохнула.
Бум. И словно мертвая. Даже конвульсия по задней лапе пробежала.