Картину усугублял мужик в рабочем комбинезоне, в каске и в оранжевой жилетке. Он сидел под кедром, не двигался, так что мне показалось, что он даже не живой, а вполне себе чучело. Но чучело вряд ли само сюда могло прийти.
–Это что за зоопарк?– спросил я.
–Это Герда,– с удовольствием сказала Алька.– Герда всех их сюда пригнала.
–Герда?
–Ага,– кивнула Алька.– Короче, она утром болталась во дворе, скучала, бревно катала, то-се, в пруд прыгала. Докторишка было со своими спичками сунулся, она его шуганула, как обычно, и опять пошла бревно глодать. А потом ей стало скучно бревно катать и в пруд прыгать, и она отправилась погулять в Торфяное.
Алька хихикнула.
–Собрала там всякой разной скотины и сюда пригнала.
–Зачем?– тупо спросил я.
–А я откуда знаю?– пожала плечами Алька.– Инстинкт, видимо.
–Инстинкт?
–Ага. Вероятно, гены пастушеских собак. Унюхала баранов, ну и других заодно, вот и пригнала. Решила, что они наши. Хорошо, хоть лося какого не загнала.
Ну да, коров-то в реку она тоже легко загнала. Инстинкт.
–Здорово, да?!– восхищенно спросила Алька.– Корова настоящая… Хорошая корова, наверное, ее доить можно.
–Кто доить-то будет?– поинтересовался я.
Алька пожала плечами.
–Я доить не умею,– сказала она.– Может, мама? Она любит все такое, натуральное. Будет доить натуральную корову, взбивать натуральное масло. Помнишь, она на выставке народных ремесел купила березовую взбивалку? Так вот ею пусть и взбивает.
Я представил, как мать доит корову. Выходит утром в мексиканской юбке ручной работы, в кофте из шерсти лам с южных склонов какой-нибудь там Кахамарки, с зонтиком из экологического египетского папируса. Доит натуральную корову. Взбивает натуральной взбивалкой. Печет хлеб. Не, что-то не стыковалось… Корову придется отдать.
–А кто навоз будет убирать?– спросил я.
–Какой навоз? А, ну да, мрачная диалектика бытия… Ну, надо нанять кого-нибудь. В агентство позвонить… Кто этим вообще занимается? Золотарь? Навозник? Шит-клинер?
–Шит-файндер,– поправил я.
Алька хихикнула.
–Шит-кипер,– поправила она меня.– Или шит-сталкер.
–А мужик как тут оказался?– кивнул я.– С чего она его-то загнала? Да еще и строителя?
–А я откуда знаю?– Алька зевнула.– Может, он в магазин вышел за хлебом, ну, Герда его за компанию и загнала. Я ему кричала, чтобы он уходил, а он молчит. Ну, подходить я уже не стала, сам понимаешь.
Вот уж да. Вот уж не ожидал.
–А там, видимо, хозяева толпятся,– указала Алька за забор.
–А чего не заходят?– спросил я.
–Сам не понимаешь, что ли? Частная собственность, стреляем без предупреждения, все же об этом знают.
Ну да, конечно. В прошлом году к нашему соседу справа Сверкачову ночью ребятишки из Торфяного залезли – он садовод известный, даже бананы у себя выращивает. Вот они за бананами и залезли. А Сверкачов, он генерал, в отставке, конечно, но все равно генерал. На пенсии ему скучно, бессонница, он сидит на балконе и в телескоп смотрит по ночам. Глядит – шпанюки за бананами лезут. Ну, он не стал терять время, кликнул челядь и велел наловить ему шпанюков штуки четыре. Те побежали, наловили. Сверкачов усадил шпанюков за стол и стал их кормить всякими шпанюковскими радостями, пиццей, пирожными и морожеными, лимонадами поить, конфеты рассыпать. Бананы, опять же, арбузы, счастье всякое. А сам вокруг шпанюков ходит в орденах и бухтит про то, как он Кенигсберг брал, про то, как Берлин брал, вспоминает, одним словом, боевую молодость. Ну, шпанюковские родители перепугались до полусмерти, кинулись своих дураков вызволять с полицией, а Сверкачов как раз только в раж вошел, рассказывает, как он на горящей самоходке к рейхстагу пробивался. А тут полисмены-омбудсмены. Ну, короче, сбили они ему все мемуары. Генерал осерчал очень, шпанюков с леденцами отпустил, а родителям велел целый месяц к нему по субботам ходить, ухаживать за огородом, подметать в саду тропинки. А кто не явится…
Явились все. Но слава про наш поселок пошла уже специфическая. Люди из Торфяного стараются подальше держаться. Вот и сейчас, даже несмотря на то, что ворота были открыты, внутрь заходить люди побоялись.
–Надо раздать скотину,– предложил я.– Народ, видимо, ждет. Волнуется.
–Мы раздавать не можем, мы несовершеннолетние,– верно заметила Алька.– Надо родителей дожидаться.
Действительно.
–А сама Герда где бродит?
Алька пожала плечами.
–Она тут немного походила, поурчала, порядок навела – и все. Где-то дома сейчас околачивается, с Мелким, кажется, играет. А может, Симбирцевым позвонить? Адке и Лешке, а? Они уже взрослые вроде…
–Давай, попробуй.
Алька принялась звонить Аделине. Я смотрел на животных. С ними наш сад выглядел поживее. Гуси мне особенно нравились.
Симбирцевы явились быстро, часа через пол. Аделина оценила ситуацию и сказала, что это позор. Симбирцев тут же приступил к восстановлению справедливости, а Аделина принялась отчитывать Альку. Со мной она даже не разговаривала, а Альку пилила вовсю. Что пора, наконец, повзрослеть. Что так нельзя. Что она все понимает, Алька подверглась тяжелым испытаниям, но так же действительно нельзя – в доме полный бардак, все покатилось к чертям, как всегда бывает в тех случаях, когда…
Алька слушала молча, не спорила, позевывала только. Симбирцев раздавал животных, брал с хозяев расписки о неимении претензий, снимал процедуру на телефон. Я бродил по саду, пугал овец, думал, что мать все равно узнает. А когда узнает, придет немного в ярость, наверное.
Оставались корова и рабочий. Почему оставалась корова, я понимал, корова – существо сильно безмозглое, попала в незнакомую ситуацию – и все, стоит и будет стоять, пока есть не захочет. А как захочет, начнет мычать. Ее теперь отсюда без хозяина не выгнать, а его, кажется, нету.
А вот почему оставался рабочий?
–Мужик,– позвал я.– Иди домой. Домой иди.
Как сидел, так и не шевельнулся. Не хотел идти. Погнать его надо, мать от него в особенную злость придет, я бы пришел, увидь такого в собственном саду. Вот я, вся в каком-нибудь там дзене, прихожу с пилатеса, а во дворе у меня сидит гастер в коме.
Позвал Симбирцева, все-таки человек с образованием, попросил перевести.
–Мужик. Гоу хоум.
Так сказал я. А он раз – и ответил. Ну, что-то на своем, курлы-мурлы, вертолет-шайтан.
–Я не очень силен в тюркских языках,– сказал Симбирцев.– Мне кажется…
Симбирцев задумался, перебирая в голове свои обширные знания.
–Что-то там про шайтана, кажется,– выдал он.– Он очень испуган и говорит, что сегодня взглянул в глаза шайтана.
–Скажи, что проводишь его,– предложила Аделина.
Симбирцев поморщился, потом и сказал:
–Пойдемте, я довезу вас до места.
Гастарбайтер отрицательно замотал головой.
–Я вас довезу,– повторил Симбирцев.– Вы где работаете?
Но мужик только мотал головой.
–Может, он ненормальный?– предположила Аделина.
–Кто их знает, у них не поймешь ничего… В полицию позвонить?
–Какая полиция?!– вмешался я.– Если они это увидят, придется отцу разбираться. Пусть в себя придет да двигает.
–А если он до вечера не придет?– спросила сбоку Алька.– Может, его покормить – он и очнется?
–Покормить, попоить и спать уложить,– заключила Аделина.– Ага. Леш, может, он денег хочет, а?
–Точно,– Симбирцев хлопнул себя по лбу.– Надо было сразу понять.
Симбирцев сунул руку в пиджак, достал бумажник, извлек из него тысячную купюру и протянул рабочему. Тот помотал головой, деньги не взял.
–Странно…– пожал плечами Симбирцев.– Не хочет. Ну, я тогда не понимаю…
Симбирцев сделал постороннее лицо и двинулся в сторону кедров. Сделал два шага и выругался по-иностранному, кажется, по-итальянски так, витиевато.
–Что там?– взволновалась Аделина.
–Дерьмо! Ну что же это такое,– почти всхлипнул Симбирцев.
–Это он в коровью лепешку, наверное, наступил!– объявила Алька.
–Мне нужны салфетки!– крикнул Симбирцев с отчаяньем.
Он стоял на одной ноге, в другой держал свой итальянский туфель. Зачем ему теперь салфетки? Теперь салфетками уже не поможешь.
–Я сейчас сбегаю,– Аделина ринулась в дом.– Принесу. Я быстро.
Наверное, она его все-таки любит, а не только из-за Лондона. Бегает за ним, как собачка, он в дерьмо вступил, а она ему салфетки отыскивает. Нет, точно любовь.
Я подошел к гастеру. Надо было что-то с ним делать, в конце концов, что он тут торчит? Какой-то бред средь бела дня получается. Собака вышла погулять и пригнала домой бригаду строителей…
–Мужик!– позвал я.– Ты бы шел, а? Что ты тут сидишь? Ты иди к себе.
–А может, вы чаю хотите?– спросила Алька.– Я могу принести.
–Да не хочет он чая,– сказал я.– Он в кому впал.
–А если его водой полить? Я сейчас за бутылкой слетаю…
Алька тоже отправилась в дом. Может, это и хорошая идея – облить его водой, от воды многие очухиваются.
Мужик смотрел в землю. Он точно провалился в себя, даже глаза закрыл. Видимо, придется все-таки дожидаться отца.
–Скоро вечер,– я показал на солнце.– Уходи. Уходи.
Я хлопнул в ладоши. Громко и звонко, сам едва не вздрогнул. Вдруг мужик очнулся и поглядел на меня.
–Иди домой,– сказал я.– Домой.
Я махнул рукой.
И тут мужик закричал, упал в траву и стал каким-то… неживым совсем. Странное умение, никогда такого за людьми не замечал.
Я оглянулся.
У меня за спиной стояла Герда. Я не слышал, как она подошла, она точно оказалась здесь. Стояла совершенно с равнодушным видом, смотрела мимо, даже непонятно, отчего этот строитель так испугался.
–Возьми на поводок!– потребовал издали вляпавшийся Симбирцев.– Он же ее боится!
–У меня нет с собой поводка,– сказал я.– Зачем на поводок? Она же спокойная…
Совершенно, причем, спокойная, стояла, смотрела, зевая, на строителя никакого внимания не обращала, ловила что-то в воздухе. Невидимое. Прозрачных комаров.