Тетя Лена указала в потолок, на крюк.
–За ошейник, само собой,– уточнила она.
–А как же…– растерянно спросила Саша.– Как она дышит, когда висит?
–С трудом. У этих псов довольно мощные шеи, они могут некоторое время висеть. Конечно, им это не очень приятно…
Могу представить. Саша поморщилась.
–Неприятно, но многих приводит в чувство,– сказала тетя Лена.
–Собак?– спросила Саша.
–Хозяев в основном. Но иногда и собак, конечно, впечатляет. Когда ты висишь под потолком и тебя лупят по пяткам, то тебя многое впечатляет… Можем попробовать, если хотите.
Тетя Лена подмигнула Герде.
–Правда, после этого многие собаки становятся злыми… Почти все.
–А по-другому никак?– спросил я.
–Не. Конечно, можно попробовать переключить…
–Переключить?– переспросил я.
–Да, есть такой метод. Ну, вот допустим – ваша собака ненавидит бомжей. А можно попробовать сделать так, что она будет ненавидеть…
Тетя Лена задумалась.
–Ну, пусть, аквариумистов.
Я представил. Вместо бомжей аквариумистов. Сильный ход.
–А аквариумисты-то при чем?– спросила Саша.
–Да ни при чем, просто объект переключения. Бомжи-аквариумисты. Аквариумисты пахнут всегда, причем для большинства собак неприятно…
Я не понял – тетя Лена это вообще серьезно говорит или прикалывается? Кажется, серьезно.
–Аквариумисты очень подходят,– продолжала рассуждать тетя Лена.– Они всегда имеют свой специфический аквариумный запах, сухой корм, мотыль, вода, дохлые рыбки, пожалуй, несложно будет приучить собаку кидаться на них. Правда, есть риск неудачи…
–В каком смысле?– вздрогнул я.– Нет, я не хочу, чтобы Герда набрасывалась на аквариумистов!
–Риск есть,– повторила тетя Лена.– Если не повезет, собака будет кидаться и на бомжей и на аквариумистов сразу.
Лена рассмеялась.
Я представил еще. Вот идет по улице аквариумист, никого не трогает, и вдруг на него прыгает Герда.
–Лучше не надо,– сказал я.
–Ну, можно не на аквариумистов, можно на шахматистов,– предложила тетя Лена.– Шахматисты тоже очень остро пахнут, шахматными досками и древесным лаком. Или на филателистов…
–Теть Лен,– Саша остановила этот взрыв фантазии.– Зачем нам филателисты? Нельзя на чего-нибудь нейтральное переключить?
–На нейтральное нельзя, только на человека можно. Да и не получится, скорее всего,– успокоилась тетя Лена.– Это я так, в теории рассуждаю, практика обычно разочаровывает. Псинка просто с ума спрыгнет, такое тоже случается. Поэтому лучше сразу.
–Что сразу?– опять не понял я.
–Сразу разобраться. Решить проблему. Чик-чик.
–Как?– опять не понял я.
–Укол, как еще?– пожала плечами тетя Лена.
–Обычно это называют эвтаназией. Или усыплением. Хотя, если честно, это никакое не усыпление, детский сад какой-то просто. Усыпление…
Тетя Лена скептически плюнула на пол.
–Собака не засыпает, она задыхается. В лучшем случае острый спазм сердечной мышцы. А иногда это вообще не срабатывает, собака слепнет, или ее разбивает паралич, и хозяева закапывают ее еще живой, или…
Тетя Лена замолчала. Кажется, она действительно в подвале много сидит, нервная такая.
–А почему так?– поинтересовалась Саша.– Разве нет нормативных актов…
–Потому что хорошие препараты стоят дорого – это раз. Потому что в Россию часто поставляют просроченное барахло – это два. Потому что у нас всем на все наплевать – это три. Короче…
–А вы своих собак как усыпляете?– спросил я.
Тетя Лена прыснула.
–Я женщина старая и опытная,– сказала она.– Поэтому я уже давно не завожу собак размером больше валенка. Вот сейчас у меня два пекинеса. А до этого были чихуахуа. А до чихуахуа йорктерьеры. Поэтому мне проще. Если требуется усыпить собаку, я попросту топлю ее в ведре.
Тетя Лена хищно подмигнула.
–А что? Я вам, детки, не Сетон-Томпсон, Сетон-Томпсон мертв.
Тетя Лена хихикнула.
–Ведро – это да, практично,– согласилась Саша.– Но мы в ведре утопить не можем. И что нам теперь делать?
–А ничего,– ответила тетя Лена.
–Как ничего?
–Так. С бомжами не встречаться, вот и все. Ты где живешь?– Спросила она у меня.
–В Афанасово…
–Много в Афанасово бомжей? Что-то не припомню…
–Да нет, мало,– ответил я.– Просто…
–Вот и не переживай. Гуляй только в проверенных местах – это раз. Всегда на поводке – это два. Намордник купите хороший, вот, примерно такой.
Тетя Лена сняла с грозди намордник из стальных прутьев и кожаных лямок, сунула мне.
–Попробуй, надень.
–Сидеть,– велел я.
Герда послушно села, подставила морду, закрыла глаза. Я нацепил намордник, застегнул ремень на собачьем затылке.
–Нормально,– оценила тетя Лена.– Двести рублей.
–Что?
–Намордник отдаю недорого,– пояснила тетя Лена.– В магазине такой полторы тысячи стоит, а я всего за двести. Почти даром, между прочим.
–Ладно,– согласился я и выдал тете Лене двести рублей.
–На строительство нового кинологического центра,– объявила она и снова иронично хохотнула.– Отчитаемся до копейки!
–Зачем нам кинологический центр?– поинтересовалась Саша.
–А зачем нам центр прыжков на батуте?
Тетя Лена выразительно поглядела на часы.
–В целом псинка, похоже, беспроблемная,– сказала она.– Ласковая, послушание заложено. Зубы, конечно, со временем могут начать гнить… А ну-ка, скажи ей, чтобы легла.
–Ложись,– приказал я.
Герда сделала движение лопатками, но осталась сидеть.
–Надо говорить «лежать»,– подсказала тетя Лена.
–Лежать,– велел я.
Герда послушно легла на брюхо. Подумала секунду и завалилась на спину, и поджала лапки.
–О-па…– протянула тетя Лена и принялась хохотать.
Саша тоже хлопнула в ладоши и рассмеялась. Ну и я не выдержал.
Мы смеялись минуты три, и все эти три минуты Герда валялась на спине с поджатыми лапами, совершенно натурально изображая дохлую собаку. И пробудилась от этой летаргии она лишь оттого, что я сказал:
–Сидеть.
Потом к остановке возвращались.
Настроение было совсем паршивое, Саша это, кажется, понимала и молчала. Срывала свеженькую акацию, пробовала сделать свистульку, не получалось, свистульки не пели, а хрипели, как умирающие утконосы из бессмертной песни «Смерть и Утконос» группы «АБ». Герда же радовалась жизни, как всегда. Кусала заборы, жевала одуванчики, шикала на встречных кошек, которых здесь было во множестве, вела собачью жизнь.
–И что решил?– спросила Саша уже на остановке.
–А что тут решишь? Держитесь подальше от торфяных болот. Ну и все такое.
–Правильно. У вас же дома полно места, пусть по двору бегает.
–Пусть бегает. У нас только ворота сломаны… Она животных из соседнего поселка загоняет к нам во двор.
–Здорово.
–Ага.
Герда вздохнула.
–Красиво она у тебя вздыхает,– сказала Саша.– Самой всегда после этого вздыхать хочется.
Саша тоже вздохнула. А я отметил, что у Герды вздыхать получалось лучше. Душевнее как-то, по-нашему.
–Пойдем ко мне, что ли,– сказала Саша.– Мать сегодня опять печенье пекла, посидим, пожуем…
–На трамваи посмотрим,– добавил я.
–На трамваи посмотрим.
–Нет,– отказался я.
–Почему?
–Ну… Нет.
Мне не хотелось к Саше. Тот день и то печенье остались за спиной ярким светлым пятном, я знал, что если попробую туда вернуться, то все будет только хуже. И по новой ничего хорошего не получится, и на то, что раньше было, тень упадет. Лучше письмо написать, хотя письмо это тоже плохо. Все плохо. Как-то… Бестолково все, с самого начала бестолково, а уже никуда, уже с тобой… Праздник, который всегда.
–Нет,– сказал я.– Мне домой.
–Хорошо,– улыбнулась Саша.– Тогда пока.
Она стояла и смотрела мне в глаза.
И я тоже стоял и смотрел ей в глаза.
–Пока,– глупо сказал я.
И все кончилось.
Наверное, тогда все и кончилось.
Отправились с Гердой домой. Сидели на задних местах. То есть я сидел, а Герда лежала на полу, потому что и эта кондукторша была злая, на ее душу сегодня наступили десять раз, душа саднила и не могла позволить, чтобы какая-то там собака таскала грязь на пассажирские места, где люди ездиют. Поэтому Герда лежала на полу, среди трамвайных башмаков и пластиковых бутылок с маслом. Одна бутылка вела себя особенно назойливо, каталась по полу и каждый раз старалась задеть Герду за лапу. Каждый раз Герда открывала глаза и смотрела на бутылку, но отодвинуть лапу так не соизволила.
Зазвонил телефон. Я думал, что Сашка или Алька, но это почему-то оказался Громов.
–Тебе не нужен проточный водонагреватель?– спросил Громов.
Это у него такая система, я уже говорил. На нейролингвистическом программировании построенная. Огорошить собеседника какой-нибудь ерундой, а пока тот пребывает в оцепенении, влезть по-быстрому ему в мозги и осквернить их своей очередной гениальной идеей. Но на меня такие штуки не действовали, я к выходкам Громова был привычен.
–Я уже взял на прошлой неделе,– ответил я.– А тебе стекловата не нужна?
Громов растерялся на секунду, а я нанес еще один удар.
–Громов, а тебе пособие-то выдали?– спросил я.
–Какое еще пособие?
–Странно… Говорили, что тебе пособие должны выдать. Как моральному инвалиду.
–А, это…– очухался Громов.– Да, должны были. Но потом посчитали, что я достоин большего. Знаешь, я подавал документы, как жертва…
Мне не хотелось слушать упражнения Громова во вранье, поэтому я оборвал сразу:
–Ты чего звонишь, а? Поздно уже, голова у меня болит.
–Да так просто. Давно не разговаривали. Надо как-то дружеские отношения поддерживать.
Вообще-то мы не друзья совсем. Я, конечно, это не стал ему говорить… Хотя…
–Ты мне не друг, Громов,– сказал я.– У меня вообще нет друзей, к слову.
–Да-да, конечно,– Громов на другом конце связи рассмеялся.– Я сам ни с кем не дружу, это все пережитки. Просто я хотел сказать…
Громов замолчал.