Отец явился с запозданием, пришел со своим вязальным сундучком, с моноклем и с финским каталогом мушек в планшетнике. Мать поглядела на это неодобрительно, предстоял серьезный разговор, а отец, как всегда, собирался улизнуть от него в мир искусственных насекомых.
–И по какому поводу?– спросил отец.
–Поводов, конечно, несколько,– с вызовом сказала мать.– Несколько…
Она поглядела на меня. Ну, да, в последнее время я накосячил немало. То есть, даже наоборот, много. Очень много, я спотыкался на каждом шагу, и…
–Но сейчас мы обсудим лишь один,– сказала мать.– Эту собаку.
Мать сделала паузу.
–Мы собрались по поводу этой собаки,– сказала мать.
Дело худо. «Этой собаки». Совсем недавно мать говорила по-другому. Совсем-совсем недавно.
–И нам есть что обсудить.
–А что обсуждать?– вмешался я.– Мало ли кто что брякнет? Этот кинолог, он привык к московским собакам, а у нас собака провинциальная…
Мать посмотрела на меня. С раздражением. Или со скорбью. По поводу моего интеллекта, скорее всего. Я замолчал. Отец разглядывал мушку. Пушистую такую, похожую на шмеля. Мать продолжила беседу.
–Эта собака…– мать не могла подобрать слова.– Эта собака… Она опасна.
–Ничего она не опасна,– опять перебил я.
–Не перебивай!– рявкнула мать.
И ладонью по столу хлопнула. Да так, что орехи подскочили и рассыпались. Отец остался невозмутим.
–Ситуация, по-моему, критическая,– продолжила мать.– И закрывать на это глаза мы не можем.
–А в чем, собственно, ситуация?– спросил отец.– И в чем ее катастрофизм? Совсем недавно ситуация была вполне себе спокойная.
Мать поглядела на отца.
–Ты что, не понимаешь? Или делаешь вид, что не понимаешь?! Собака напала на человека.
Отец достал пластиковую коробочку, извлек из нее блестящий крючок, стал разглядывать его на свет, сравнивать с изображением в планшетнике.
–Она и раньше нападала на человека,– негромко сказал отец.– И мы все это прекрасно знаем.
–Это совсем другое,– возразила мать.
–Чем, собственно?– улыбнулся отец.– Насколько я понимаю, тогда…– Отец кивнул на меня.– Тогда она сделала ровно то же самое,– сказал он.– И, насколько я понимаю, с большим успехом.
–Прекрати.– Теперь мать поглядела уже на отца.– Зачем все превращать в балаган?
–При чем здесь балаган?– Отец не отрывался от мушек.– Просто надо рассуждать здраво. И без двойных стандартов. Ты же всегда была против двойных стандартов.
–В чем же тут двойные стандарты?– Мать принялась крошить шоколад.
–Если собака нас защищает, значит, она хорошая собака, правильная. А если она…
–Прекрати демагогию.
Дело серьезно. Обычно мать не орет. Во всяком случае, в самом начале семейного совета. Нет, иногда она орет, но не так.
Отец пожал плечами и вернулся к изучению мушечного каталога.
–А ты знаешь, что мне сказал Валентин?– спросила у него мать.– Он мне сказал, что это непростая собака. Совсем непростая.
Отец читал каталог.
Мать вскочила и стала ходить вдоль стены.
–Эту собаку специально натренировали нападать на людей,– выдала мать.
Отец промолчал.
–Ты что, меня не слышал?!– возмутилась мать.– Это собака, которую специально надрессировали нападать на людей. На бродяг. Это омерзительно.
–Насколько я понимаю, именно это спасло жизнь нашей дочери,– негромко сказал отец.
–Что?!– Мать не расслышала.
Сделала вид.
–Именно это спасло жизнь нашей дочери,– повторил отец громче.– То, что кто-то приучил Герду нападать на бомжей, спасло жизнь нашей дочери.
Мать остановилась. Посмотрела на холодильник, открыла, достала замороженные блинчики, положила их на подоконник.
–Она на самом деле Альку спасла,– сказал я.– И меня. Ты про это забыла?
–Я про это не забыла. Но она… Она… Я боюсь! Мне кажется, мы должны…
Мать снова начала подбирать слова. Отец открыл пособие по вязанию мушек, запустил видео и стал наблюдать за изготовлением какой-то совершенно необыкновенной мушки, похожей на павлина.
–Мы должны найти ей новых хозяев,– наконец сформулировала мать.
Я хмыкнул.
–Что смешного?– тут же ощетинилась мать.– Мне кажется, в этом нет ничего смешного! Ты, я смотрю, фыркать в последнее время часто стал.
–Да просто…
Отец пнул меня под столом.
–Игорь хочет сказать, что это будет сложно сделать,– сказал отец.– Как ты это себе представляешь? Разместим в Интернете объявление? Имеется отличная собака-компаньон, для дома, для семьи. Бонус – нападает на бомжей, бродяг и маргиналов.
Мать покривилась.
–Трехлетку вообще, скорее всего, никто не возьмет.– Отец промазал мушку клеем.– Кому нужна взрослая собака?
Мать замолчала, стала думать. Отец вязал мушку.
–В конце концов, есть приюты для животных,– сказала мать.– Мы можем отдать животное туда, можем выделять деньги. Никто же не говорит о том, чтобы взять – и выбросить, это подло, конечно. Но дома… Дома держать ее неразумно.
–Мне кажется, это не совсем верно,– возразил отец.
–И что же тут неверного?– осведомилась мать.– Я смотрю, тебя на педагогику потянуло?
Раньше они при мне про педагогику не рассуждали. А теперь почему-то перестали стесняться.
–Неверно,– подтвердил отец.– Дети должны привыкать к ответственности. Сначала взять собаку, а потом ее сдать – это безответственный поступок. Это развращает.
–Это разумный поступок,– твердо сказала мать.– Безответственно оставлять в доме источник угрозы! А потом, эта собака, она оказывает вредное воздействие.
–Тебе не кажется, что это какой-то бред?– Отец впервые оторвался от каталога.– Как может собака оказывать вредное воздействие?!
Мать вдруг стала есть шоколад. Некоторое время все молчали, только мать сосредоточенно жевала горький шоколад.
–А, кажется, понимаю,– сказал отец негромко.– Это ужасно, конечно, некрасиво. Такая нетолерантная собака.
–При чем здесь это?!– вспылила мать.– Я не про это совсем! После всего, что узнала, я… Я буду ощущать дискомфорт рядом с ней. Я уже чувствую беспокойство…
–Иногда беспокойство полезно,– сказал я.
По щекам у матери забегали бордовые архипелаги, они вспыхивали и гасли, являя крайнюю степень бешенства, и я подумал, что вот так мать похожа на какую-то глубоководную рыбу, которая резкой сменой окраски собирается привлечь добычу. На латимерию из бездны художника Левиафанова.
Вмешался отец.
–Нам надо отдохнуть,– сказал он.– Отдохнуть и отдышаться. Предлагаю пикник. Съездим на Золотой Берег, подышим воздухом. И тогда решим.
–А я уже все решила,– сказала мать.
–Вот съездим – и решим,– постановил отец.– Думаю, послезавтра.
Глава 17Прощание
И надо было с кем-то поговорить.
Нет, надо было с кем-то поговорить, не с кем-то, а с ней.
Давно надо было поговорить, не придумывать всякие глупости с письмом, а поговорить. Дураком надо быть, чтобы на письма надеяться. Только что сказать…
Едва я начинал думать про это, как всякая решимость пропадала. Все придумываемые слова представлялись глупыми, пустыми, неправильными, их говорят тысячу раз каждый день, и они уже обветшали, но их все равно говорят всякие упорные безумцы, а я ведь не дурак. Не дурак.
Мы встретились возле кооперативного техникума, у клумбы, там, где памятник Есенину. Я пришел первым, а до меня прошел дождь, и от этого казалось, что Есенин плачет. По лицу у него текли ручейки, и я стал думать – это так оно получилось или так задумано? И то и другое мне не нравилось, потому что и с тем и с другим я встречался уже.
Потом показалась Саша. В строгом костюме, с галстуком и с небольшим портфелем. Помахала мне, подошла.
–Ну, чего тебе еще?– спросила.
–Как это? Что значит…
–Так. Мне надо идти.
Она как-то оглядывалась постоянно. Раньше она не оглядывалась, а теперь вот. И на меня не очень смотрела.
Что-то изменилось. Она изменилась. Я ее почти не узнавал, прическа – и та…
–Я хотел поговорить…
–Как дома?– перебила Саша.
–В каком смысле?– не понял я.
–Ну, так… Вообще?
–Как обычно. Терпимо. Но что-то. Мать… Мать совсем дурой стала…
И вдруг Саша влупила мне пощечину. Резко так, с размаху. Не пощечину даже, а оплеуху, так что у меня голова дернулась. И больно было.
–Эй!– только и сказал я и огляделся.
Саша треснула меня еще раз, но уже не так сильно.
–За что?– глупо спросил я.
–А ты не понял?
–Нет.
На самом деле не понял. Я уже ничего не понимал.
–За мать,– пояснила Саша.
–Но она ведь… Она…
Я начал злиться, и… С какой это стати она меня отчитывает?
–Она лицемерная,– сказал я глупо.– Она…
–Лицемерная…– повторила Саша.– Что ты вообще понимаешь?! Она у тебя прекрасная. У тебя прекрасная мама.
–Да ладно, прекрасная.– Я растерянно потрогал щеку.– Этот их дурацкий цирк…
–Да все вообще дурацкий цирк,– вдруг почти крикнула Саша.– Всё. И все клоуны.
С чего это она вдруг? Я вообще ничего…
–Клоуны.– Лицо у Саши вдруг сморщилось.– Злые клоуны, глупые клоуны, подлые клоуны, предатели, не могу уже…
–Да ты чего?– удивился я.– Ты что?! Все же будет хорошо.
–Все предатели,– шепотом сказала она.– Все…
И вдруг я увидел, что Саша плачет. По-настоящему. Навзрыд. То есть она не рыдала, конечно, и лицо у нее как-то замерло и перекосилось немного, и слезы текли, вот как раз как у Есенина. И синяя тушь. Два ручейка.
–Ладно,– сказала Саша, вытерла лицо платком.– Ладно, надо дальше как-то…
И поглядела на меня. И глаза у нее тоже были синие.
–Ты, Игорь, меня, пожалуйста, прости,– сказала она.
–Да за что…
–Прости.
Саша шагнула ко мне и вдруг поцеловала меня в губы.
Больше она ничего не сказала. Снова вытерла лицо и ушла. А я побоялся за ней пойти. Почему-то.
Глава 18Герда говорит
Это было наше семейное место. Фамильное. От города недалеко, но мало кто знает, потому что дорога хитрая. Надо сворачивать с трассы на проселок, а потом поворачивать напротив оврага и прямо вдоль ячменного поля по опушке леса, почти два километра до реки. Местечко укромное, никто сюда не ездит, кроме знатоков, а знатоки про это место направо-налево не распространяются. Ну, и местные еще сюда шастают, шуруют в заводях бреднями, жгут костры, тоскуют о звездах.