Некоторое время ротвейлер визжал в кабинете, потом замолк, и после этого была уже только тишина.
Потом позвали и нас.
Кабинет был большой, светлый и мрачный, с пупырчатым древним кафелем, стеклами, закрашенными белилами, с железными шкафами. Пол косой и скользкий, вот что мне в глаза бросилось, а еще дырки в полу, видимо, водостоки. Или кровостоки.
Докторша. Или доктор, не знаю, как правильно. В плохо простиранном белом халате, по халату расплывались свежие кровавые пятна, да и старые тоже были не очень отстираны.
–Бесплатные прививки закончились,– неприветливо буркнула доктор.
–Нам не прививки.
–А что тогда?
Доктор принялась с тщательным отвращением мыть руки. Намыливала, смывала, намыливала, снова смывала.
–Стерилизовать?– доктор вымыла руки, воздела их и стала ждать, пока стечет вода.– Если стерилизовать, то на следующей неделе, сейчас наркоз закончился, и все.
Я промолчал.
–Значит, усыплять.
–Значит,– сказал я.
–Пятьсот рублей – если недорого, две тысячи, если по-нормальному.
–А в чем разница?
–Это как пломбы ставить,– объяснила доктор.– За пятьсот рублей – без наркоза, за две тысячи – по-человечески, культурно. Разницу между культурно и некультурно понимаешь?
–Понимаю.
Я достал деньги.
–Квитанции тоже кончились,– объявила доктор.
–Давайте без квитанции,– согласился я.
–Собаку на стол,– сказала она.– Уж сколько их сорвалось в эту яму…
Ветеринарша зевнула, почесала себя за плечо.
Герда запрыгнула.
–Ого,– улыбнулась ветеринар.– Воспитанная… Ну что, подруга, давай лечиться. Чего усыпляете-то? Саркома?
–Саркома,– ответил я.– Двусторонняя. В терминальной стадии.
–А с виду здоровая. Ладно, не мое дело. То есть… На уколы реагирует спокойно?
–Спокойно, кажется.
–Это хорошо,– ветеринар достала из шкафа шприц.– Послушная собака – это очень хорошо, это тебе повезло. Вот на прошлой неделе лабрадора приводили, так он тут по стенам бегал, еле успокоили.
Ветеринар поглядела в потолок.
–Собаки же не чувствуют…– Я поглядел на Герду.
Ветеринарша скептически рассмеялась.
–Я в этом немного разбираюсь,– сказала она.– Как-никак пятнадцать лет. Не чувствуют, ага…
Герда вздохнула.
Ветеринар стянула со шприца упаковку.
–Это что?– спросил я.
–Какая тебе разница? Две тысячи плати и свободен. Цивилизованно. Со снотворным.
–Зачем?– не понял я.– Снотворное-то?
–Так удобнее,– пояснила ветеринар.– И надежнее. Основной препарат в сердечную мышцу делаем, это не очень… Одним словом, если его без наркоза ставить, то могут возникнуть затруднения. Сейчас, больно не будет…
Ветеринар ловко кольнула Герду в заднюю лапу.
–Ну, вот и все.
Герда даже не дернулась, как стояла, так и продолжала стоять. Смотрела на меня. Ждала.
–Вообще, конечно, я бы таких собак запретила,– сказала ветеринар.– Напрочь. Потому что всегда одно и то же получается. Сначала вы их заводите, потом к нам ведете. Это в лучшем случае.
Я молчал. Герда смотрела на меня весело и спокойно, мы ведь пришли полечиться.
–Или выкидываете.– Доктор достала стетоскоп, приложила к левой собачьей лопатке.– Выкидываете, а они потом стаями на людей набрасываются… Я в Лесном живу, так там от них прохода нет никакого, вот все такие…
Доктор потрепала Герду по холке. Герда легла.
–Ну вот, пошло…
Герда закрыла глаза. Снотворное начинало действовать. То есть оно уже подействовало, Герда зевнула и вытянулась, и растеклась по столу. Доктор снова приложила к лопатке собаки стетоскоп и на этот раз слушала дольше, что-то пришептывая и присчитывая, наверное, пульс.
А я смотрел. И ничего не чувствовал, только холод в пальцах, онемение, расползавшееся выше по кистям…
Хотя нет, чувствовал, неправда. Странное ощущение – когда ничего нельзя исправить. Беспомощность.
–Пошло дело, кажется.
Ветеринарша сломала ампулу, набрала в шприц прозрачную жидкость.
–А это что?
–Это? Да какая тебе разница? Действует быстро, раз, и все. Сто процентов.
–А потом куда?
Ветеринар рассмеялась. Но невесело уже.
–Как куда? Заберешь.
–Куда я заберу…
–А куда хочешь. В канаву. Ну, или в лесу закопаешь. Охотники в лесу закапывают. А можешь на свалку просто, в мусор закинуть, никогда не найдут.
Тупо. Об этом я как-то не подумал. Я вообще плохо представлял, я вообще-то надеялся….
Плохо. Совсем. Я видел ее лапу, она подергивалась в такт угасающему пульсу. И когти. С каждым ударом сердца они стукали по металлу стола, дзинь, дзинь, дзинь. А мой пульс наоборот, бил в голову все сильнее и сильнее, я чувствовал, как в такт в затылке звенит тонкая, готовая лопнуть жилка. Темнота выползала из углов, свет блестел на хирургических инструментах, резал глаза, я…
Дзинь, дзинь, дзинь.
–Как вы мне все надоели,– зло сказала ветеринарша.– Заводите-заводите, а потом сопли распускаете, в обмороки валитесь… Эй, парень, не падай.
А я и не падал. Я стоял. Лучше бы упасть мне, но я стоял.
–Нашатырю, может, дать?– спросила докторша.– У меня есть на этот случай.
–Ага.
–Сейчас, найду. К форточке подойди, воздуха глотни.
Я направился к форточке, стараясь не очень сильно качаться, но качнулся, конечно, ухватился за железный медицинский шкаф. В шкафу лежали инструменты, старые, с облезшей хромировкой, пилы, долота, кусачки, вполне себе угрожающих размеров, наверное, для лошадей инструменты. Я ухватился за шкаф слишком сильно, шкаф наклонился, и инструменты вдруг с хищным лязганьем поползли в мою сторону, как голодные.
–Ты мне тут перебьешь все,– недовольно сказала ветеринарша.– Взрослый уже, а дрожишь.
Закрыл глаза. Нащупал рукой подоконник, надежный, бетонный, шершавый. Вцепился. Открыл глаза.
Тихо. Дзиньканье оборвалось. В окно был виден двор, заваленный строительным мусором, за ним щербатый кирпичный забор, за забором гаражи, много-много, железных, бетонных, лабиринт, в котором сдохли с тоски сто сорок Минотавров, за гаражами пыльные прожженные солнцем многоэтажки, увешанные тарелками, и где-то далеко река, впадающая в сонный океан, не беспечная, не священная.
Я увидел все это в одну секунду, мир, другой, голодный, жадный, чужой, ухватился за подоконник второй рукой, выпрямился. Здесь действительно было больше воздуха, и он был почище, не пах спиртом, пах дымом и железом.
–Некоторые еще на ТЭЦ возят,– сказала из-за спины ветеринарша.– Там можно договориться.
–О чем?
–Ну, как о чем? В топку кинут – да и все. Аккуратно, культурно. Ты как, отдышался?
–Да, кажется…
–Ну и хорошо. Ты постой тут, а я выйду, скажу, чтобы не занимали. Обед скоро.
Хлопнула дверь. Я остался один.
Поворачиваться не хотелось. Я как прилип к этому подоконнику, оторваться не мог. И что дальше делать, я тоже не знал. Наверное, нужен мешок. Чтобы положить. И такси…
По гаражным крышам бежали мальчишки. С сачками. Интересно, кого можно ловить на гаражных крышах? Гаражных жуков? Гаражных бабочек? Кто там вообще живет…
Я вдруг подумал, что никогда не бегал по гаражам. Не ходил на рыбалку с ночевкой. Не плавал на плотах, не тонул на плотах. Не жарил хлеб на огне. И вообще не занимался тем, чем занимаются все нормальные люди.
Дверь хлопнула обратно.
–Так…– недовольно сказала ветеринарша.– Что-то я ничегошеньки не понимаю. Это что?
Я обернулся.
Волосы иногда все-таки поднимаются дыбом, это не фигура речи, это так бывает. Редко, но случается. Я оглянулся и почувствовал, как волосы поднимаются дыбом. Как кожа на голове стягивается, как резина на купальной шапочке, как в спину ввинчиваются холодные саморезы.
Герда сидела на операционном столе и смотрела на меня.
Первые секунды я вообще не мог ничего понять. Я слышал, как перестали стучать по железу когти, слышал как… Сердце остановилось.
Она сидела.
Она смотрела на меня. То есть не на меня, а сквозь. Потому что у нее не было больше глаз. Нет, они остались, но это были совсем другие глаза. Белые. Пустые. Мертвые. Испарившиеся.
Герда смотрела на меня этими глазами.
Герда меня не видела.
У двери кабинета стояла побледневшая ветеринарша.
–Опять дрянь прислали, ворье,– ветеринарша скрипнула зубами.– Сколько раз говорила! Теперь-то что делать…
Герда резко повернулась на ее голос.
–Ой,– ветеринарша стала нащупывать ручку двери.– Тихо…
–Что это?– спросил я.
–Не подействовало,– прошептала докторша.– Паленые медикаменты. Сильные побочные эффекты…
Герда повернулась ко мне.
–Герда,– прошептал я.– Герда, спокойно… Спокойно. Сидеть.
Она наклонила голову, прислушиваясь.
–Я к главврачу,– сказала ветеринарша.– У него есть запас в сейфе…
Герда зарычала. Она снова развернулась в сторону ветеринарши и теперь медленно шагала по столу к ней, наклонив голову, переваливаясь, так, как она делала всегда, когда кого-то хотела напугать.
Только сейчас она не хотела пугать, я вдруг понял это совершенно отчетливо.
–Не шевелитесь,– почти крикнул я.
Я-то понимал, ветеринарша не понимала. И продолжала теребить ручку двери, стараясь открыть ее, но то ли замок заклинило, то ли тетка перепугалась до состояния невменяемости, не знаю.
–Стоять!– приказал я.– Стоять.
Но меня Герда не слышала. Медленно, в полшага она приближалась к краю стола. Выбирая воздух, пыхтя, порыкивая.
–Помогите,– негромко попросила ветеринарша.– Кто-нибудь…
Теперь и она поняла.
–Стоять.
А я никак не мог оторваться от этого чертова подоконника, примерз, врос.
Лапа у Герды соскользнула с края, она потеряла равновесие, качнулась, упала со стола и оказалась прямо перед ветеринаршей.
–Мама,– завопила та и рванулась ко мне.
Герда ударила в дверь, стекло треснуло на сотню осколков, но не рассыпалось, осталось висеть на пленке.
Ветеринарша быстро пересекла кабинет, ловко вскарабкалась на табуретку, а с нее перебралась на шкаф с медицинскими инструментами. И сразу же заявила: