Через час или два, основательно одурев от написанных юристами текстов, Вася отвлекся на разглядывание улицы через окно. Хлопнула дверь напротив и утренний эмплеадор трусцой побежал в сторону маленькой площади неподалеку. Минут через десять он вернулся и открыл дверь ногой, чтобы не выпустить из рук охапку кульков с едой.
Часов до трех пополудни Вася сумел-таки продраться через договора, приложения и дополнительные протоколы. И получил неожиданную награду, когда вернувшаяся Исабель, лукаво улыбаясь, потянула его за собой в спальню.
И был вечер, и была ночь, день второй.
И было утро, когда он опять проводил Исабель и снова она шла по улице, и снова клерк отпирал дверь банка, и снова Вася читал документы и Кортасара, варил кофе, и эмплеадо бежал за едой и, наконец, вернулась она, уставшая и вымотанная. И он носил ее на руках, уложил на диванчик и гладил по голове, а потом, вспомнив про спортивный массаж, разминал ноги с тонкими лодыжками и плечи и она счастливо млела в его руках, а он млел от нее.
Утром она ушла позже, чем обычно и Вася успел спросить:
— Слушай, а он что, каждое утро вот просто так приходит в одиночку и отпирает?
— Не знаю, я никогда не интересовалась, хочешь, я узнаю?
— Нет-нет, не надо.
Потом он позвонил Ньико передать, что все в порядке, и на этот раз сел с бумагами у окна, внимательно отслеживая происходящее напротив. Потихоньку в голове складывался план.
Вечером после первой вспышки, будто они не виделись несколько лет, Исабель вернулась из ванной и села на край кровати. Вася провел рукой по ее спине, положил руку на талию и потянул к себе.
— Подожди, у меня есть дело.
— Ложись рядом и расскажи мне.
— Если лягу, ты не дашь мне рассказать.
Они рассмеялись.
— У меня есть знакомая, даже подруга. Она из немецкой семьи, Моника. Жила с отцом в финке Ла-Долорида, под Санта-Крусом. Тебе не нужен кинооператор?
Вася замер, пытаясь понять, что скрывал столь стремительный переход, но Исабель ойкнула и поспешила объяснить:
— Ее выдали замуж, за обеспеченного инженера, тоже немца, но он считает, что женщина должна сидеть дома, воспитывать детей и ходить разве что в церковь.
«Как там? Киндер, кюхе, кирхе?»
— Моника выдержала полгода, потребовала развод и переехала сюда. Сейчас ищет работу, она хороший фотограф и оператор.
«А это может быть неплохим прикрытием. Да и снимки объектов атаки иметь не вредно».
— Я пошлю человека поговорить с ней. А теперь ложись рядом и ничего больше не рассказывай.
— Конечно, — и она прижалась к нему всем телом и губами к губам.
Мед и молоко под языком твоим, любимая моя…[66]
Как ни хотелось остаться, на четвертый день касик пересилил себя и к вечеру вернулся в лагерь. Под штабным навесом дым стоял коромыслом — Че собачился с незнакомым мужиком лет пятидесяти-шестидесяти, с продолговатым лицом и породистым испанским шнобелем. В воздухе носились цитаты из Маркса, Бакунина, Мао, Ленина, Кропоткина, Энгельса, Сталина, самого Че…
За схваткой двух якодзун с интересом наблюдали Габриэль и Хосе.
— Что тут происходит? — Вася подсел к ним.
— Гильен приехал, — шепотом ответил парагваец.
— И что?
— Третий час уже.
— Сильны…
Спорщики отвлеклись только на пару минут, чтобы представить гостя касику, а потом снова вцепились друг в друга. Авраам Гильен, тоже воевавший в Испании и наконец-то добравшийся до лагеря, имел свои сложившиеся взгляды на вооруженную борьбу. Если Гевара, вслед за Мао, считал, что партизанский очаг необходимо создавать в сельской местности, где власть слаба, а до ближайшего полицейского порой десятки километров, то Гильен считал наоборот — идеальным ландшафтом для герильи является крупный современный город.
Если за Че была практика, в особенности пример Кубинской революции, то за Гильеном — теория. Он упирал на то, что бороться с капитализмом должен в первую очередь пролетариат, а он сосредоточен как раз в городах. И вытаскивать городских пролетариев в сельские партизанские отряды означает отрывать их от классовой основы. По ходу спора Вася понял, что за Авраамом стояла и практика — несколько лет испанец работал в подполье при режиме Франко, а потом эмигрировал в Аргентину и натаскивал Uturunkos[67] партизан, ну и написал попутно дюжину книжек.
Вася слушал их еще полчаса и все это время чувствовал, что тупеет. Наконец, когда Гевара и Гильен начали выдыхаться и в споре появились паузы, спросил:
— Скажите, я не очень точно знаю, но вроде в диалектике есть три главных закона…
— Отрицание отрицания, перехода количества в качество и единства и борьбы противоположностей! — чуть ли не хором ответили ему марксисты.
— А поподробнее?
Два коммуниста пустились в объяснения материалистической диалектики, которые Вася внимательно выслушал и под конец спросил:
— Так если у вас единство и борьба противоположностей, то в чем проблема в одновременном существовании городской и сельской герильи? Их борьбу я уже видел, что мешает увидеть единство?
Спорщики призадумались и посмотрели друг на друга с новым интересом.
На следующий день Вася предложил штабу ограбление банка. Схема, нарисованная на листке бумаги, вызвала множество вопросов — сколько сотрудников в банке? Есть ли охрана? Каково расстояния от угла улицы до двери?
— Жаль, нет фотографий, — посетовал Габриэль, — с ними гораздо ясней.
— Есть человек, который может их сделать, — касик вспомнил про Монику.
Подумав, решили отправить в город Хорхе, поговорить с девушкой и понаблюдать за банком. После быстренько разрулили вопросы с новобранцами, несколько проблем снабжения и уже под конец внезапную задачу подкинул Че:
— Гильен вчера задал вопрос, почему у нас нет флага.
Штабные недоуменно переглянулись. А действительно, почему?
— С цветами, я так полагаю, все ясно, красный и черный, — не то, чтобы утвердительно, а скорее даже вопросительно протянул Хосе.
Индейская часть штаба неторопливо кивнула — годится.
— А вот с символами прямо и не знаю…
— Ну, первые буквы названия? — предложил Инти.
— Нет, нужно нечто более нативное… — Вася ткнул Катари, только утром сдавшего экзамен по испанскому-письменному и оттого пребывающему в некоторой эйфории, — Какой главный символ в Андах?
Кечуа перекинулись парой слов и единогласно выдали:
— Андский крест.
Искай даже нарисовал его, Вася вспомнил, что многажды видел такой ступенчатый крест еще в МГУ, на занятиях по этнографии — на тканых орнаментах и на каменных постройках.
— Красный на черном? Или черный на красном?
— Красный на черном!
— Голосуем?
— Единогласно.
Ткань есть, значит, нужно поручить мастерицам в общинах сшить несколько таких полотнищ. И вывесить их в каждом лагере — но под крышами, касик все время помнил о самолетах.
— И еще, — Вася упер взгляд в стол, потом поднял его и оглядел соратников, — я считаю, что нам необходимо привлечь на свою сторону часть священников.
Че фыркнул, Габриэль скептически скривился, Инти возвел глаза горе, только индейцы и Хосе восприняли это спокойно.
— Поэтому мы завтра выступаем на Касигуачу. Я приведу туда одного падре-иезуита…
— Расшифроватся перед посторонним? — Габриэль всем видом показывал неправильность такого хода.
— Я ручаюсь за него, — упрямо сказал касик. — И я уверен, что разговор с ним будет крайне полезен. Кроме меня и Че пойдет Авраам и…
Среди индейцев началось оживление — я! я! Тупак, возьми меня! После того, как самодельную баню прошел Вася, парилка неожиданно стала популярной среди кечуа. Они решили что испытание огнем, паром и прутьями может выдержать только истинный воин, так что авторитет касика, и так высокий, взлетел до небес, немало поднялся и авторитет Че. А коли дед дозволит войти под шкуры и Гильену…
Все эти простые и даже приятные вещи были прерваны появлением гонца из города. Он не стал приближаться к навесу, а издалека помахал Антонио зажатыми в руках бумагами. Кубинец забрал их, но пока шел обратно к столу, разглядывая принесенное, лицо его все больше и больше вытягивалось.
— Кажется, спокойные времена подошли к концу, — он бухнул на стол несколько отпечатанных красной и черной краской листовок.
«Проснись, боливиец!» — шло широким шрифтом по верху. Дальше текст состоял из расхожих левацких штампов и заканчивался призывами к немедленной социальной революции, уничтожению правящих классов, полной национализации и созданию трудовых лагерей. Неизвестный автор замешал содержимое настолько круто, что глаза полезли на лоб у всех.
— Эти листовки появились вчера в Кочабамбе. Подписаны неким «команданте Мигелем» из «Боливийской марксистской армии».
— Радио, — первым догадался Хосе и метнулся за транзистором.
Почти все станции, до которых удалось дотянутся, уже вещали о левых партизанах в горах и о решимости армии покончить с ними. Но что это были за партизаны, никто из присутствующих не понимал.
Глава 23Республика в опасности
Пулемет пыхнул огнем, замолк и через мгновение выплюнул еще десяток гильз. Краем глаза Вася уловил, что Римак резво вскочил, подобрал свое хозяйство и со вторым номером метнулся дальше по склону. Не прошло и полминуты, как по оставленной позиции хлестнули пули с другой стороны, а чуть погодя все заволокло дымом и пылью от разрывов минометных мин. Над головами противно просвистели осколки и выбитая из камней крошка.
— Как думаешь, где минометы? — спросил касик, не отрываясь от прицела своего гаранда.
— В ущелье Хока, где родник, — тут же ответил Искай, — больше негде.
— Почему?
— Там ровная площадка и нет деревьев.
— А другие? — Вася все-таки пригнул голову, шальная мина разорвалась слишком близко.
— Либо далеко, либо вот, прямо перед нами, но там минометов не вижу, — Искай стряхнул с себя пыль и мелкие камешки, сыпанувшие сверху.