Sajra hora, «чертов час», когда завтрак уже давным-давно прошел, а обед еще и не думал наступать, рядовой Торрелио встретил во всеоружии — с винтовкой за спиной, кружкой в одной руке и пирожком-салтеньей[72] в другой.
Сегодня, как и все два последних месяца у него был одиночный пост — почти весь полк воевал в горах с этими чертовыми партизанами или гигантами, дьявол их разбери и потому сторожить ставили по одному. С одной стороны, хреново, потому как напарник мог бы предупредить, что идет начальство, но с другой хорошо — большинство сержантов и офицеров все равно в горах. Тем более, места в малюсенькой кордегардии и для одного не слишком много. Похоже, когда строили казарму, про караулку вообще забыли и в последний момент впихнули куда ни попадя — прямо в проездную арку, сразу за воротами.
Винтовка встала в угол, кружка на узенький подоконник, туда же лег и пирожок с начинкой из мяса, морковки и гороха, а сам рядовой вытащил из кармана спички, зажег спиртовку и водрузил на нее кофейник. Сегодня можно не боятся, что неуклюжий Марио сшибет задницей все сооружение и зальет коричневой жижей не только себя, но и все вокруг.
Рядовой повернулся к статуэтке Мадонны на полочке в углу, перекрстился и возблагодарил Деву Марию Розарию за перевод из восьмой дивизии сюда, в Сукре, на спокойную службу. Без взятки конечно, дело не обошлось — пришлось подмазывать и писаря в штабе полка и его коллегу в штабе дивизии, но оно того стоило.
Генерал Овандо, как рассказывал падриньо, совсем взбесился и гнал солдат в горы, но эти тупые индейцы нажаловались на самый верх, а Баррьентос сам наполовину кечуа. Да еще в Кочабамбе местный полковник ничего лучше не придумал, как арестовать сеньора Переса, обучавшего индейцев управлению трактором. Дескать, герильерос готовит. Святая Дева, ну где трактор, а где герильерос?
А у президента целая программа по обеспечению техникой горных общин, вот он и взвился. Понятное дело, что половину денег с этой программы украдут, но мешать самому сеньору президенту — идея дурацкая. Так что сейчас, как говорит падриньо, между генералами большая склока и кто кого сожрет, еще неизвестно — Баррьентос, конечно, президент, да вся армия под Овандо.
Кофейник забулькал, рядовой дунул на огонек, перелил кипящую жидкость в кружку и на всякий случай поглядел в узкое оконце. Начальства не видать, поэтому можно не торопясь поесть и подумать. Тут газеты кричат, что на парагвайской границе неспокойно, эти чертовы гуарани опять бузят насчет Чако, будто мало им в прошлый раз досталось! И армию с гор перенаправляют на юг. Но там если полыхнет, будет ничуть не лучше.
В этих геополитических мыслях он взял кофе, салтенью и вышел на приступочку. Аккуратно прогрыз дырочку и высосал через нее мясной сок, чтобы не обляпаться при первом укусе, когда начинка прямо так и норовит брызнуть во все стороны. Потом глотнул кофе и уже спокойно отхватил изрядный кусок.
Рот он закрыть не успел — мимо него со страшным грохотом пролетели ворота.
Следом — капот и борт грузовика привычного зеленого цвета, от который рядовой едва успел вжаться в проем двери.
И, наконец — здоровенный кулак прямо в лицо. Торрелио успел еще остро пожалеть, что кофе и начинка все-таки плеснули на мундир, а потом в мозгу сверкнуло, хлюпнул нос, согнулись ноги — боливийский воин рухнул на истертые ступени.
Здоровенный индеец схватил обмякшее тело солдата за шкирку и быстро потащил за грузовиком, освобождая проезд для следующих трех машин. С последней спрыгнул один из бойцов, одетый точь-в-точь как павший рядовой и встал в проезде с оружием наперевес. С первых двух машин по выходящим во внутренний двор казармы окнам ударили пулеметы, посыпались блестящие на солнце осколки. Два или три сержанта схватились за пистолеты, но тут же упали, сраженные меткими выстрелами. Остальное воинство, отсеченное от пирамид с оружием, предпочло поднять руки.
Лежа у стены, рядовой Торрелио разлепил глаза и словно сквозь дымку смотрел, как налетчики сбивали прикладами замки складов, открывали борта грузовиков и гнали сдавшихся грузить захваченное. Он отстраненно подумал, что молитвы Деве Марии Розарии все-таки прошли впустую — от боев в горах она его уберегла, но он же просил уберечь от неприятностей! Потом его вздернули на ноги и тоже приставили таскать ящики.
В кабинете полковника Вася перелистал телефонный справочник и набрал номер.
— Издательство «Прогресо», слушаю.
— Вашингтон.
— Вальпараисо.
— Как у тебя, Антонио?
— Все в порядке, касик. Уже печатают.
Еще несколько звонков по радиостанциям и газетам — везде ротационные машины выдавали экстренные выпуски, а в эфире звучал манифест Революционной повстанческой армии Боливии. Звучал на четырех языках — испанском, кечуа, аймару и гуарани:
К народу Боливии.
Революционная Повстанческая армия заняла столицу страны город Сукре.
Эту великолепную победу народа против своих угнетателей необходимо закрепить с помощью всех трудящихся единством перед лицом противника. Наша армия — это армия индейцев, крестьян, рабочих и студентов. Ее миссия обеспечить демократию для всех, установить свободу слова и мысли, провести полноценную аграрную реформу с разделом земли без выкупа, ликвидировать ограничения в профсоюзах, гарантировать принятие справедливых требований рабочих и крестьян и всех тех мероприятий, которые необходимы для обеспечения народных прав.
Народ! Вперед с революцией! Рабочий! К борьбе! Крестьянин! Организуйся! Революционная Повстанческая армия продолжает свою борьбу, вступайте в ее ряды!
Да здравствует свободная Боливия!
Да здравствует боливарианская революция!
Вася выглянул в окно — все пока шло по плану, его отряд занял территорию казарм, депо и железнодорожные склады прямо через дорогу. Первые три машины уже под завязку набили армейскими ништяками и они выруливали сквозь ворота, а на их место должны вот-вот приехать новые, как обещал Мойзес Гевара, и забрать винтовки для его шахтеров. Но что-то профсоюзных не видать, зато вон как ловко индейцы из разных айлью потрошат пакгаузы, уже седьмой или восьмой грузовик отправляют. А из города гонят и гонят пленных солдат и полицейских, их уже под две сотни, неровен час сбегут, да и толкотня на погрузке только мешает.
— Катари! — гаркнул вниз касик. — Оставь человек двадцать таскать, остальных запри внизу!
За спиной зазвенел телефон:
— Вашингтон.
— Вальпараисо.
— Тупак, телефонная станция полностью под контролем. Рамон штурмует банки и мэрию.
Во дворе партизаны прикладами подгоняли пленных к дверям обширных подвалов, где раньше хранились бочки с вином, а телефон надрывался снова.
— От комендатуры по авеню Чукисака к тебе пробивается порядка сотни полицейских, — голос Габриэля тревожно подрагивал, — там нашелся решительный капитан, собирает недобитков. Они уже у центрального кладбища, минут через двадцать будут у тебя. Держи казарму, я сейчас пришлю помощь.
— Катари! Всех пленных вниз, под замок, живо!
Вася скатился по лестнице, прикидывая на ходу план обороны. Три гектара территории, с плацем, футбольным полем, арсеналом, офицерским собранием, медсанчастью и еще добрым десятком домиков поменьше на пятьдесят его бойцов слишком много. Хотя казармы с трех сторон огибает Кирпинчака, речка-переплюйка с крутыми берегами, густо заросшими колючим кустарником. А с последней стороны — улица между глухими заборами казарм и депо, значит, нужно сосредоточится на перекрестках.
— Второй расчет — в усиление на угол Мендез и Чукисака! Еще один — на мост!
И сразу же заговорил первый пулемет на углу, Вася рванул туда бегом. Полицейский капитан имел не только стальные яйца, но и мозги — он отправил передовой отряд на двух грузовиках, чтобы не тащится пешком. Вот с ними и пошла заруба на углу и второй пулемет оказался там как нельзя более кстати.
Мародеры из пакгаузов с криками кинулись врассыпную и несколько человек неизбежно попали под свистевшие вдоль улицы пули. Полицейские давили, наращивая численность по мере подхода новых групп, но два пулемета — это два пулемета, лишь бы не захлебнулись. Если этот чертов капитан отобьет казармы, то освободит и вооружит две сотни пленных, что поставит крест на партизанском плане захвата города.
Вася стянул к углу всех, кого мог, оставив небольшие заслоны контролировать мост и депо, молясь только продержаться до подхода помощи и чтобы Мойзес со своими грузовиками не попал в замес.
С обеих сторон уже были убитые и по десятку раненых, когда со стороны центра в спину атакующим ударили пулеметы. Огня с двух сторон полицейские не выдержали и уже через минут пять побросали оружие и отправились к своим коллегам в подвалы.
Героями дня стали страшно довольный Хосе и его пулеметные джипы — они положили с ходу человек двадцать и тем самым сломали контратаку. Вася обнял его и вернулся к телефону.
— Где Мойзес?
— Ищем.
Касик с матом бросил трубку. Вот оно надо? Казармы можно было просто отсечь двумя-тремя пулеметными точками, брать их затеяли только ради винтовок для шахтеров. Мойзес даже организовал нечто вроде конференции для активистов, чтобы замотивировать их прибытие в город.
— Вашингтон.
— Вальпараисо.
По голосу в трубке Вася отчетливо представил, как весело жмурится и скалится во весь рот Че — у него явно все прошло хорошо.
— Мы взяли мэрию, полицию, там куча бланков и документов и вытаскиваем последнее из трех банков. А ты еще хотел грабить тот маленький банк в Кочабамбе, chico!
— Песо много не бывает. Где Мойзес?
— А черт его знает! Давай, завершаем по плану и валим.
Мойзеса Гевару притащили все те же ребята Хосе, когда Габриэль сумел вычислить нужный адрес. Шахтерский лидер прятал глаза и мямлил, что его люди отмечают праздник Тела и Крови Христовых и потому все пьяные и никто не может и нет грузовиков и погода не та и с утра холодно и очень сильно стреляли и звезды не сошлись и еще тысячи отговорок. Слушая это блеяние, Вася все больше наливался злостью и, наконец, его прорвало — он орал так, что в кабинете звенели стекла. Восемь убитых только ради того, чтобы соратнички могли нажраться сингани??? От расправы горняка спас Катари, попросту выкинувший пришибленного аккустическим ударом профсоюзника за дверь.