Он подлетел к вражескому строю и с близкого расстояния открыл огонь. Ближайший к нему аэроплан загорелся и рухнул вниз, остальные в панике рассыпались по небу. Он настиг еще один и сбил его, прежде чем два других исчезли в облаках, а его собственный аэроплан начал бешено рыскать — он почти полностью отстрелил одну лопасть. Данное обстоятельство совершенно не испугало готового к этому французского авиатора — он выключил мотор и начал планировать, держа направление на свое взлетное поле и высматривая открытое и ровное место для посадки.
На другой день, заменив пропеллер, он снова взлетел и отправился на охоту. В итоге за восемнадцать следующих дней Гарро сбил пять германских аэропланов. Фактически же он сделал больше — посеял замешательство и панику среди германских воздушных стратегов. Как такое могло случиться? Как на моноплане может быть установлен пулемет, стреляющий, судя по всему, через его пропеллер? — задавались вопросом немецкие авиаторы.
19 апреля, через восемнадцать дней после первой атаки, они выяснили — как. В этот день Гарро вновь летел в свободном поиске, когда из-за поломки у него заглох мотор, и он спланировал на занятую германцами территорию, где был взят в плен прежде, чем успел сжечь свой летательный аппарат. Его отвели на допрос, а моноплан отбуксировали для изучения.
Одним из конструкторов, разрабатывающих аэропланы для германских военно-воздушных сил, был молодой голландец Антон-Герман-Жерар Фоккер, и в связи с тем, что новый, только что созданный им аппарат тоже был монопланом, схожим с тем, на котором прилетел Гарро, его пригласили обследовать захваченную машину и ее новое вооружение, наделавшее столько шума. Не смог бы он сконструировать что-нибудь в этом роде?
Фоккер, которого в скором времени признают одним из величайших авиаконструкторов мира, не имел до этого момента никакого представления о пулеметах, но после беглого осмотра оружия моноплана Гарро заявил встревоженным немцам, что сможет и гораздо лучше.
Это вооружение самоубийственно по своей сути, сказал он и показал на укрепленные сталью лопасти, пояснив: «Пули, пролетая через них, могут вырвать достаточно большой кусок, который выведет из строя машину, либо срикошетить и убить пилота. Пулемет можно использовать таким образом, только если его как следует синхронизировать».
Но это невозможно, решительно возразили немцы.
Это возможно, спокойно ответил Фоккер. Он вспомнил свое детство в Голландии и игры с приятелями, одна из которых заключалась в бросании камешков между вращающимися крыльями ветряных мельниц под Гарлемом. При этом существовала определенная хитрость: ты ждешь, когда крыло встанет вертикально, и бросаешь камешек прямо в него, и пока он долетит, на его месте оказывается пустота. Схожим же образом, с пулей вместо камня и пропеллером вместо мельничных крыльев, он решил подойти и к решению этой задачи.
Фоккер, человек в высшей степени самоуверенный, пообещал своим германским заказчикам, что решит проблему и создаст совершенный вариант авиационного пулемета Гарро за неделю. Поразительно, но Фоккер принес свой проект даже раньше срока. Просидев вместе с тремя своими испытанными помощниками сорок восемь часов без перерыва, он раскрыл секрет синхронизации и шесть дней спустя перегнал оснащенный пулеметом моноплан в Берлин для демонстрации. Немцы, осмотрев его, выразили сомнение, что он будет работать. Фоккер произвел показ на земле, но они все еще сомневались, что он будет так же действовать и в воздухе. Тогда Фоккер поднялся в воздух на триста метров и, развернувшись, направил нос аэроплана на кучу хлама в углу поля и открыл огонь. Пули не только разметали его цель — разлетаясь рикошетом по всему полю, они вынудили германских экспертов прятаться кто куда. Фоккер сделал это намеренно.
«Когда они пустились наутек, — написал он позднее, — я подумал, что теперь они никогда не забудут, что пулемет стреляет с воздуха так же смертоносно, как и на земле».
Все же немцы потребовали от него контрольного доказательства работы новой системы, которое можно было представить только в реальном воздушном бою, сбив вражеский аэроплан. Если Фоккер хочет получить деньги, которые были ему обещаны за его систему, в его собственных интересах произвести реальную демонстрацию, заключили немцы и лишь пожали плечами в ответ на его возражение, что он голландец, гражданин нейтральной страны и к тому же гражданский человек.
Развязка наступила в середине мая 1915 года. Антон Фоккер в мундире германского лейтенанта с фальшивым удостоверением в кармане однажды оказался за завтраком с рейнвейном в компании кронпринца Фридриха Вильгельма и шумной толпы германских авиаторов в шато недалеко от взлетного поля в Дуэ. Среди его сотрапезников были и Герман Геринг и Бруно Лёрцер, как и все остальные, возбужденные перспективами, открывающимися с появлением новой системы, работу которой Фоккер собирался показать на фронте этим полуднем. Герингу не терпелось увидеть в действии боевое изобретение Фоккера, которое, как он отлично понимал, было принципиальным для боевых действий в воздухе, однако проситься в сопровождающие смысла не имело — «Альбатрос», на котором летали они с Лёрцером, был слишком медлительным по сравнению с монопланом голландца.
Годы спустя, когда они с Фоккером уже стали друзьями, Геринг напомнил ему об этом завтраке и вспомнил, как он похлопал его по спине, «потому что тот выглядел таким несчастным и почти не притронулся к еде»…
— Я и был несчастным, — ответил Фоккер, — я никак не мог понять, как оказался в такой ситуации. Я не был военнослужащим, не собирался никого убивать. А если бы меня сбили или если бы я приземлился на вражеской территории, то был бы казнен как шпион. И совершенно справедливо.
В первый день он не встретил ни одного аэроплана, и полет слегка остудил его голову. Так же получилось и на второй, и на третий день, и еще через несколько дней. Наконец, на восьмой день Фоккер, пролетая над Дуэ на высоте почти две тысячи метров, увидел французский двухместный «Фарман». Он спикировал на него, но француз, совершенно не подозревая о пулемете, который теперь смотрел прямо на него, вовсе и не думал уходить.
«Расстояние между нами быстро сокращалось, — писал позже Фоккер, — и воображение уже рисовало мне, как мои пули прошивают бензобаки… Даже если мои пули не убьют пилота и наблюдателя, их аппарат рухнет на землю, объятый пламенем. Мой палец лежал на спусковом крючке… Я не питал никакой личной вражды к французам. Я отправился в полет только для того, чтобы показать, что некий механизм, который я изобрел, работает. Я был от них уже достаточно близко, чтобы открыть огонь, и французские авиаторы смотрели на меня с удивлением, вне сомнений, гадая, зачем это я устроился у них на хвосте. Через мгновения для них все могло быть кончено. Внезапно я решил послать к черту всю свою работу: все это мне совершенно не нравилось, мои внутренности были к этому абсолютно не приспособлены, и я не испытывал никакого желания убивать французов ради немцев. Пусть они сами этим занимаются!»
Немцы были удивлены, потом пришли в ярость и угрозами и насмешками стали пытаться заставить его изменить свое решение. Но Фоккер был непоколебим. Наконец они пришли к соглашению, что он проинструктирует германского пилота, как пользоваться пулеметом, и для этой задачи был выбран лейтенант Освальд Бёльке, которому в будущем предстояло стать одним из главных асов Германии. Он сбил свою ничего не подозревающую жертву в третьем полете, и германские воздушные стратеги наконец убедились в огромной важности новой системы; были даны указания установить ее на другие аэропланы. Лейтенант Макс Иммельман, давший свое имя ставшей классической фигуре воздушного пилотажа, стал вторым пилотом, который получил вооруженный пулеметом моноплан Фоккера.
Это была уже улучшенная модель, «фоккер» Е-2, с мотором Оберурселя мощностью сто лошадиных сил вместо восьмидесятисильного «аргуса». Через три-четыре недели полдюжины Е-2 уже находились на фронте. Иммельману, Бёльке и другим пилотам «фоккеров», число которых к середине июня достигло шестнадцати, надо было только заметить неприятельский аэроплан и зайти к нему сверху или сзади — и он был обречен. Скоро они обнаружили, что слабым вращением носа машины могут добиваться того, чтобы пули летели конусом, и оказавшийся в его центре вражеский аэроплан, куда бы он ни пытался отвернуть, неминуемо попадал под огонь.
В результате летом 1915 года германские авиаторы стали хозяевами небес Западного фронта. Но не надолго.
Что же касается Германа Геринга, то он неизбежно должен был стать пилотом. Человек неукротимой энергии и неистощимого энтузиазма, он, обнаружив, что все возможности новой игры и нового рода деятельности исчерпаны, испытывал потребность перейти к другому занятию, новому приключению. Как прославившийся «воздушный гимнаст» на сиденье наблюдателя, Геринг стал на некоторое время темой разговоров за обеденными столами авиаторов всего Западного фронта. Но теперь, с возникновением новой и опасной формы войны в воздухе, героем дня стал пилот-истребитель. В газетах начали мелькать имена Иммельмана, Бельке и Гесса, когда с фронта стали приходить известия об одерживаемых ими победах, и Герингу очень хотелось, чтобы там появилось и его имя.
В июне 1915-го он прибыл во Фрейбург, чтобы пойти на курсы пилотов, и уже не первый раз в своей жизни превзошел всех остальных. Он совершал превосходные взлеты и посадки почти с самого начала (что не слишком удивительно, так как он достаточно часто видел, как это делает Лёрцер) и очень скоро стал проявлять способность к высшему пилотажу, чем произвел впечатление на инструкторов и заставил зеленеть от зависти своих однокурсников. Впоследствии Геринг хвастался, что был единственным на курсах, кто с самого начала обучения и до конца не разбил ни одного аэроплана.
В октябре 1915 года его определили в 5-ю истребительную эскадрилью, которая отправлялась на Западный фронт. Он летал всего третью неделю, когда у него состоялось столкновение с новым гигантским двухмоторным бомбардировщиком «хендли-пейджем», который англичане недавно ввели в действие в этом секторе фронта. Геринг заметил его огромный корпус, выплывший из тяжелого ноябрьского облака, и направился к нему, чтобы рассмотреть поближе, упустив из виду, что остальные пилоты его эскадрильи поспешно удалились. Они знали то, о чем Геринг, похоже, забыл: что эти новые бомбардировщики никогда не поднимаются в небо без сопровождения истребителей.