[515]и вдвое больше солдат, чем немцы. Но они удержали позиции, отбили наступление вермахта и впервые завоевали господство в воздухе. На Восточном фронте немецкая армия пока еще не проиграла полностью, но уже произошел окончательный оперативный перелом в пользу русских…
А Гитлер уже отвернулся от России, желая противостоять угрозе с юга. И решил незамедлительно увидеться с дуче. Два диктатора встретились 19 июля 1943 года в Фельтре около Тревизо. Естественно, фюреру требовалось оправдание неудач на Востоке, и он произнес обвинительную речь. Переводчик Ойген Доллманн вспоминал: «Гитлер сразу же принялся перечислять все военные просчеты и грехи, допущенные итальянскими союзниками. И вместо того чтобы получить от Гитлера помощь, самолеты, зенитки, тяжелую артиллерию, танки и гаубицы, дуче пришлось несколько часов выслушивать заявления о том, что итальянские генералы с самого начала войны постоянно обманывали его, сообщая ему неверные данные о военной мощи Италии и готовности страны к войне. Было упомянуто также неудавшееся вторжение в Грецию, и немецкий ефрейтор впервые без обиняков обвинил итальянского ефрейтора в том, что эта провалившаяся кампания стала причиной всех неудач вермахта в России». Когда Гитлер достиг кульминации своей речи, в комнату, где проходила конференция, ворвался офицер авиации с листком бумаги: он сообщил, что Рим впервые подвергся массированной бомбардировке с воздуха. «Муссолини вскочил на ноги, – пишет Доллманн. – Его друг, уже привыкший к подобным неприятным известиям, остался сидеть. […] Понимая, что следует как-то успокоить Муссолини, фюрер пробормотал что-то о том, что надо верить в победу, и пообещал отправить на Сицилию авиационные эскадрильи самолетов и пехотные дивизии, не вдаваясь при этом в детали».
Это, несомненно, было разумно, поскольку Гитлер не располагал резервами, которые мог бы отправить на помощь пяти итальянским и двум немецким дивизиям, старавшимся сдержать наступление союзников в Южной Италии. На востоке Сицилии 8-я британская армия Монтгомери захватила Сиракузу и двинулась вдоль побережья на Катанию. На западе 7-я американская армия под командованием Паттона захватила плацдарм на берегу залива Джела и оттуда начала наступление в направлении Палермо. Итальянские дивизии сопротивлялись неумело, возрожденная незадолго до этого танковая дивизия «Герман Геринг», как и 15-я танковая гренадерская дивизия, была слишком рассредоточена и подвергалась постоянному обстрелу кораблями Королевского флота. А 2-й воздушный флот фон Рихтгофена, измотанный постоянными боевыми действиями в Средиземноморье, подвергавшийся нападениям 3000 самолетов союзников и лишенный основных аэродромов Сицилии, мог оказывать защитникам острова лишь спорадическую поддержку. «В генеральном штабе, – отметил Геббельс 16 июля, – Геринг попал в затруднительное положение. Фюрер сурово отчитал его лично и все его люфтваффе в присутствии пехотных генералов».
После того как американцы 22 июля взяли Палермо, никто уже не сомневался в том, что союзники вскоре завладеют всей Сицилией и не замедлят переправиться на полуостров. Именно этим объясняются события 25 июля в Риме: Большой фашистский совет, собравшийся 24 июля, потребовал отставки Муссолини и передачи верховного командования армией королю. Муссолини не признал это решение обязательным для себя, но на следующий день он был вызван на аудиенцию к королю, где его арестовали, после чего отправили под стражей на остров Понца. Король назначил вместо дуче главой правительства маршала Бадольо. Гитлер, не питая никаких иллюзий относительно решимости Бадольо продолжить войну на стороне Оси, приказал войскам вермахта оставить Сицилию, занять альпийские перевалы и быть готовыми осуществить молниеносный захват Рима[516]. В то же самое время он поручил Гиммлеру найти любой ценой место, где содержался под арестом Муссолини…
Но существовала другая опасность, не думать о которой высшее немецкое командование никак не могло: бомбовые удары английской и американской авиации по рейху и оккупированным немцами территориям стали воистину угрожающими[517]. Начиная с середины июня Королевские ВВС последовательно бомбили Крефельд, Мюльхайм, Оберхаузен, Гельзенкирхен, Вупперталь, Бохум и Дюссельдорф. Двадцать второго июня британцев сменили ВВС США, разбомбив днем завод по производству синтетического топлива в Хюльза. А 24 июня ситуация изменилась самым трагическим образом: вечером того дня, начав первую фазу операции «Гоморра», 700 бомбардировщиков осуществили ковровую бомбардировку жилых кварталов, порта и судостроительных заводов Гамбурга фугасными и зажигательными бомбами. Немецкая ПВО оказалась бессильна, потому что англичане впервые использовали новое средство для создания радиолокационных помех: с самолетов в огромном количестве были сброшены 25-сантиметровые бумажные ленты с наклеенной на них алюминиевой фольгой. В результате немецкие радары оказались бесполезны. Осуществленные в последующие дни бомбардировки вызвали «огненные смерчи», усилившиеся разницей температур, и разрушения водопроводных сетей. Операция «Гоморра» завершилась 2 августа: Гамбург оказался почти полностью разрушен, 40 000 человек погибли и около миллиона остались без крова. Это было предупреждение, которое прямо говорило: союзники имеют возможность сровнять с землей любой немецкий город, не встречая серьезного сопротивления…[518]
Уже 29 июля Альберт Шпеер представил свой доклад Центральному комитету по планированию. Руководитель Министерства вооружения и военной промышленности заключал: «Если воздушные налеты будут продолжаться с таким же размахом, нам через три месяца не придется больше обсуждать ряд вопросов, которые мы рассматриваем сегодня. Мы просто плавно сползем в болото, причем очень скоро». Примерно то же самое он сказал и фюреру. «Я доложил Гитлеру о том, – вспоминал Шпеер, – что производство вооружений разваливается, и предупредил его, что череда подобных ударов по шести другим крупным городам может привести к полному прекращению производства вооружений в Германии».
Как всегда, потребовались козлы отпущения, и в рейхсканцелярии раздались привычные ругательства. Первым их выслушал Геринг. Правда, рейхсмаршал сам вызвал огонь на себя: он представлял Гитлеру весьма оптимистичные данные о состоянии люфтваффе, частил с отпусками и отказался ехать в разрушенный Гамбург, что вызвало негативный отклик общественности. «Фюрер, – записал в дневнике Геббельс, – очень сожалел, что Геринг не справлялся со своими обязанностями. […] Тот пустил все на самотек, ни о чем не заботился, и фюрер с болью воспринимал состояние дел в люфтваффе». А затем последовала такая запись: «Фюрер взял на себя часть функций главнокомандующего люфтваффе».
Геринг вскоре это почувствовал, если верить свидетельству Адольфа Галланда. Командующий истребительной авиацией вспоминал: «В первых числах августа Геринг собрал самых близких своих сподвижников на важное совещание в “Волчье логово” в Восточной Пруссии. Поводом послужила гамбургская трагедия, а целью – желание предотвратить второй Гамбург. […] В присутствии таких лиц, как начальник Генерального штаба Кортен, преемник Ешоннека[519], главный руководитель авиационной промышленности Мильх, командующий военно-воздушными силами Центрального округа, начальник воздушной связи, командующий бомбардировочной авиацией Пельтц, командующий истребительной авиацией[520], и многих высших офицеров Генерального штаба обсуждались проблемы, возникшие в результате налетов на Гамбург. После чего Геринг подвел итог: после наступательного периода, в ходе которого были достигнуты большие успехи, люфтваффе должно перейти к оборонительным действиям против Запада. Сосредоточив все силы и сконцентрировав все усилия на этой цели, вполне возможно воспрепятствовать налетам на рейх союзников. Главная задача люфтваффе сейчас состоит не только в том, чтобы защитить жизнь и благосостояние немцев, живущих под постоянной угрозой, но и сохранить потенциал военной промышленности рейха. Находясь же под защитой сил, сосредоточенных на воздушной обороне, люфтваффе в скором времени могло бы восстановить свою наступательную мощь. […] Никогда раньше и впредь мне не доводилось быть свидетелем столь удивительного единодушия и такой решимости, проявленных в кругу высшего командования люфтваффе. Словно под влиянием гамбургской трагедии отошли на задний план как собственные амбиции каждого, так и ведомственные. […] Было только одно общее стремление – в данный критический момент сделать все возможное для того, чтобы защитить рейх и предотвратить второе национальное бедствие подобного масштаба. Казалось, Геринг проникся общим настроем. Он на некоторое время покинул нас, отправившись в бункер к Гитлеру, чтобы получить разрешение на осуществление намеченных нами мер».
Ответственные лица из руководства люфтваффе ждали возвращения Геринга в напряжении, однако надеялись, что Гитлер одобрит изменение стратегии и отдаст полный приоритет производству истребителей, которые будут обеспечивать защиту рейха. Да и как могло быть иначе? Как можно было немецкой авиации восстановить наступательную мощь и подготовиться к нанесению контрударов, если было потеряно превосходство в воздухе над территорией рейха? К тому же многие присутствовавшие на совещании офицеры полагали, что Геринг сохранил большое влияние на фюрера, по крайней мере в том, что касалось авиационной стратегии. «Потом дверь распахнулась, – писал дальше в мемуарах Галланд, – и в сопровождении своего старшего адъютанта вошел Геринг. Он прошел мимо нас, не произнеся ни единого слова, глядя прямо перед собой, и удалился в соседнюю комнату. Мы растерянно переглянулись. Что произошло? […] Через некоторое время меня и Пельтца вызвал к себе Геринг. Мы стали свидетелями удручающего зрелища: Геринг полностью пал духом. Сидя за столом, он закрывал лицо ладонями и произносил какие-то непонятные слова. На некоторое время мы замерли в недоумении. Наконец он взял себя в руки и сказал, что мы являемся свидетелями момента его глубочайшего отчаяния. Фюрер совершенно лишил его доверия и отверг все его советы по коренному изменению ситуации в воздушной войне. Фюрер сказал также, что недоволен люфтваффе, которое слишком часто терпит поражения. Оно опозорилось, не справившись с его заданиями. Теперь он дает нам всем последнюю возможность оправдаться в его глазах, и для этого мы должны усилить налеты на Англию! Нужно ответить террором на террор – только так можно справиться со всеми врагами, как внешними, так и внутренними. Именно так фюрер побеждал своих политических противников. Геринг сказал, что фюрер прав, как всегда, и что нужно признать наши ошибки. Теперь предстоит все наши силы на Западе сконцентрировать на осуществлении ударов возмездия такой мощности, чтобы противник больше никогда не осмелился на второй Гамбург. В качестве первого шага по претворению в жизнь этого плана фюрер приказал назначить кого-нибудь ответственным за воздушные налеты на Англию. Тут Геринг резко поднялся. “Полковник Пельтц, – крикнул он, – с сегодняшнего дня я назначаю вас командующим всеми наступательными силами против Англии”». Таким образом, когда люфтваффе действовало на пределе возможностей на Сицилии, в России, над Северным морем и над самой Германией, следовало решительным образом возобновить стратегию, которая провалилась три года назад: систематические бомбардировки Британских островов, которые теперь были несравненно лучше защищены, чем летом 1940 года! Как всегда, Геринг моментально отказался от своего мнения и рабски склонился перед жестокой волей фюрера…