Но вскоре обруганный наследник престола нашел, как он полагал, верное средство снова заручиться благосклонностью фюрера: Геринг приказал Мильху организовать выставку новейшей авиатехники, чтобы показать фюреру, что министр авиации – это человек, на которого всегда можно положиться. Увы! Выставка, состоявшаяся 26 ноября 1943 года в Инстербурге, стала провальной, причем по многим причинам. С одной стороны, Геринг, словно забыв о прецеденте в Рёхлине в 1939 году, приказал выставить для демонстрации модели самолетов, самолетов-снарядов и управляемых ракет, находящихся в стадии разработки, многие из которых представляли собой прототипы. «Неважно, летают они или нет, – сказал он своим инженерам. – Просто надо, чтобы фюрер их увидел». С другой стороны, Гитлер снова подумал, что работа над всеми образцами уже закончена. Остановившись перед «Фау-1», он спросил у руководителя научно-исследовательского отдела центра военных исследований в Пенемюнде, когда самолет-снаряд будет готов к применению. «В конце марта 1944 года», – ответил офицер, добавив при этом, что потребуются еще несколько недель для доработок. Гитлер, которого Геринг заверил, что «Фау-1» можно будет использовать до начала нового года, нахмурил брови и отошел.
Ситуация осложнилась, когда все перешли к новым моделям самолетов: Геринг, старясь выделиться, сразу же отодвинул генерал-фельдмаршала Мильха назад и забрал у него список выставленных моделей. Альберт Шпеер, входивший в свиту фюрера, стал свидетелем такой сцены: «Геринг взялся лично дать Гитлеру пояснения. Штаб рейхсмаршала составил для него памятку, точно соответствовавшую тому порядку, в котором были выставлены типы самолетов, с указанием названия, летных характеристик и прочих технических данных. Но один самолет почему-то не был доставлен, о чем Геринга забыли предупредить. И он, в приподнятом настроении, начиная с отсутствующей машины, все время давал неверные объяснения строго по шпаргалке». Так и было: вместо одного самолета стоял другой, двухмоторный бомбардировщик, а Геринг, не моргнув глазом, назвал его одномоторным истребителем и зачитал все его летно-технические характеристики. По мере того как Гитлер и его окружение переходили к другим самолетам, становилось все смешнее. Кончилось все тем, что фюрер прекратил эту комедию и сухо указал рейхсмаршалу на ошибки.
Но самое серьезное было еще впереди. Подойдя к реактивному истребителю Ме-262, Гитлер спросил: «Можно ли сделать так, чтобы это был не истребитель, а бомбардировщик?» Инженер фирмы «Мессершмитт» ответил утвердительно, добавив: «Он может нести две бомбы по 250 килограммов». Гитлера это весьма обрадовало, и он с воодушевлением сказал: «В этом самолете, который вы называете истребителем, я вижу сверхскоростной бомбардировщик, с которым я смогу сорвать любое вторжение на начальном, самом сложном, этапе. Он будет сеять панику, смерть и разрушения среди войск и десантных кораблей. […] Вот, наконец, сверхскоростной бомбардировщик. Ну, разумеется, никто из вас об этом даже не подумал!» Естественно, Геринг не посмел ему возразить, и с того дня он стал энергично требовать выполнения того, что несколько месяцев назад сам считал неправильным: переделать реактивный истребитель в бомбардировщик…
Но в тот неудачный день рейхсмаршалу предстояло испить чашу унижений до дна: закончив осмотр выставленных моделей, Гитлер пожелал понаблюдать за их полетами с крыши диспетчерской вышки. Но пригласил с собой только своего адъютанта и Мильха, сказав, что ему нужны «комментарии специалиста» касательно каждой модели. Убитый Геринг остался внизу и не услышал замечания Гитлера, объяснявшего, почему он не взял его с собой. «Рейхсмаршал слишком толстый, он не пролезет в люк», – сказал Гитлер. Перед отъездом фюрер горячо поблагодарил Эрхарда Мильха за качественную выставку…
Это, естественно, усилило степень ненависти, которую рейхсмаршал питал к своему статс-секретарю. Но в любом случае, ссоры между ними становились все более частыми. Геринг торопил Мильха исполнить приказ Гитлера о превращении Ме-262 в сверхскоростной бомбардировщик, а Мильх с этим затягивал и возражал при любом удобном случае. Статс-секретарь считал, что ответные авиационные удары по Англии не приносят пользы и попросту ослабляют люфтваффе, и без того достаточно ослабленное, чтобы обеспечивать защиту рейха. Мильх сурово упрекал Геринга за то, что тот не смог уговорить фюрера прекратить призыв в армию и перевод на заводы Шпеера рабочих с предприятий люфтваффе. И конечно, не прекращались трения между активным и знающим подчиненным и некомпетентным и заботящимся о соблюдении внешних приличий начальником. «Кто руководит немецкой авиацией? Вы или я?» – кричал на Мильха постоянно нервничавший рейхсмаршал… Естественно, «исследовательская служба» записывала все телефонные разговоры статс-секретаря, а Геринг прилежно собирал все его высказывания, чтобы однажды использовать их ему во вред…
В то же время стали принимать все более острый характер конфликты Геринга с генералом Галландом. Тот твердо возражал против желания Геринга воплотить в жизнь идею фюрера об установке на новые истребители Ме-410 «Шершень» 50-миллиметровой пушки, так как она весила 850 кг, имела слишком длинный ствол, на 3 метра выступающий перед носом самолета, ее заклинивало после пяти выстрелов, да и стреляла она прицельно не дальше чем на 400 метров[537]. Как всегда, Геринг слушал, кивал, но отвергал все доводы, которые противоречили взглядам фюрера. А затем рьяно отстаивал те, что совпадали с мнением Гитлера. Галланд, как и Мильх, как мог сопротивлялся идее превращения Ме-262 в бомбардировщик: генерал предвидел, что американские Б-17 скоро начнут в сопровождении истребителей глубоко проникать на территорию рейха, что требовало принятия срочных предупредительных мер. А Геринг полностью исключал такую возможность и ругал Галланда за то, что тот сказал об этом Гитлеру. Кроме того, когда бомбардировки союзников оказывались особенно разрушительными, рейхсмаршал обрушивался с бранью не только на командование истребительной авиацией, но и на летчиков, и это окончательно вывело из себя Галланда. Он писал: «Рейхсмаршал собрал некоторых командиров авиачастей и летчиков, желая обсудить вопрос о налетах союзников на Южную Германию, в ходе которых немецкие истребители не достигли больших успехов. После общего вступления он принялся критиковать недостаток боевого духа у командования истребительной авиацией[538]. […] Он впал в такое состояние, что стал осуждать и обвинять нас во всем подряд: якобы нас слишком щедро наделили почестями и наградами, но мы недостойны ничего подобного; как и раньше, в ходе битвы за Англию, командование истребительной авиацией все провалило; некоторые летчики, имевшие самые высокие знаки отличия, жульничали в своих докладах с тем, чтобы получить в награду за Англию Рыцарский крест. Я слушал его с нараставшим возмущением, пока не впал в ярость настолько, что сорвал с воротника Рыцарский крест и бросил его на стол. Вокруг воцарилась гробовая тишина. Я смотрел прямо в глаза рейхсмаршалу, который буквально потерял дар речи. Я был готов ко всему. Но ничего не произошло. Геринг спокойно закончил то, что намеревался сказать. После этого случая я полгода не надевал свои боевые награды». И Адольф Голланд еще дюжину раз подавал рапорт об отставке…
Словно всего этого было недостаточно, в припадке усердия Геринг также вступил в конфликт с министром по делам вооружения и боеприпасов Альбертом Шпеером. Причиной послужили вопросы распределения рабочей силы и стратегического сырья, а также намерение рейхсмаршала спрятать под землю авиационные заводы, чтобы уберечь их от бомбардировок союзников. Разумеется, этот план родился в голове фюрера, и Геринг старался исполнить его немедленно. Но Шпеер, как и Мильх, кстати, считал, что это потребовало бы слишком много времени и привело бы к значительным затратам. И задержало бы на пять месяцев выпуск самолетов. Поэтому он всячески старался не спрятать под землю заводы, а похоронить сам план их зарывания, и с каменным лицом выслушивал все возмущенные высказывания рейхсмаршала. Тот факт, что начальник Генерального штаба люфтваффе Кортнер уже через девять месяцев после вступления в должность сказал Мильху, что не сможет долгое время служить под началом Геринга, говорит намного больше, чем любая продолжительная речь. Тот же самый Кортнер сказал командирам эскадр в начале 1944 года: «Через год люфтваффе снова наберет силу… если к тому времени мы не проиграем войну!»
Но уже к середине января активность рейхсмаршала значительно снизилась[539], и он снова начал ездить в Фельденштейн, в Роминтен и конечно же в Каринхалл, где и отпраздновал свой 51-й год рождения с обычной для него пышностью. «Мы все приехали с дорогими подарками, чего и ждал Геринг, – вспоминал впоследствии Шпеер. – Голландские сигары, слитки золота с Балкан, ценные картины и скульптуры. […] В библиотеке для обозрения был выставлен стол, заваленный подарками. Геринг также разложил на столе чертежи, разработанные его архитектором ко дню рождения: напоминающая замок резиденция вскоре должна была увеличиться вдвое[540]. В роскошном столовом помещении слуги в белых ливреях накрыли, с учетом текущих обстоятельств, не слишком обильный стол. Как и в прежние годы, Функ произнес речь в честь именинника. Он очень высоко оценил таланты Геринга и его заслуги и провозгласил тост за “одного из величайших немцев своего времени”. Пафосные слова Функа гротескно контрастировали с истинным положением дел в стране. Это был какой-то сюрреалистический пир на фоне приближающегося краха рейха».
Правда, приближение гибели ничуть не мешало рейхсмаршалу наслаждаться роскошью, питаемой коррупцией, поборами, «черным рынком», партийной кассой, высочайшими зарплатами, подарками иностранных дипломатов и официальными или неофициальными ссудами немецких партийных бонз. Но когда он оказывался в своем имении, у него пропадал всякий интерес к ходу войны. «Насколько я мог судить о нем с 1943 года, – вспоминал генерал Гудериан, – у меня складывалось впечатление, что