Геринг принял в соображение несколько дополнительных сведений: в вермахте усиливалось недовольство и противостояние любой новой войне, и это наглядно продемонстрировала в конце августа отставка начальника Генштаба сухопутных войск Германии Людвига Бека[237]. К тому же фон Нейрат[238], предшественник нового министра иностранных дел, который поддерживал Гитлера и уверял его в том, что не стоит опасаться Великобритании, а также статс-секретарь этого ведомства фон Вайцзеккер интриговали против фон Риббентропа. При поддержке Германа Геринга, который был рад навредить своему честолюбивому сопернику. Кроме того, дипломаты с Вильгельмштрассе и работники «Центра исследований» очень скоро помогли Герингу понять, что французы и англичане готовы пойти на значительные уступки, чтобы избежать применения оружия: они оказывали большое давление на президента Чехословакии Бенеша, побуждая его пойти на переговоры с Гитлером…
И у Геринга сложилось твердое убеждение в том, что минимум сдержанности и воображения помогут рейху добиться своей цели без развязывания всеобщей войны. Потому что, в отличие от Гитлера, который произносил все более резкие речи и явно намеревался решить вопрос силой, он предпочел бы избежать военного столкновения. Думал ли Герман Геринг при этом, что можно достичь желаемого результата только экономическими средствами? Предпочитал ли он мирно наслаждаться своими несметными богатствами? Хотел ли спокойно растить дочку Эдду, которая родилась три месяца назад? Наконец, сделал ли он должные выводы из того, что люфтваффе еще не готово к масштабному конфликту? Или в периоды просветления сознавал, что капитан кайзеровской авиации, командовавший эскадрильей в 1918 году и получивший звание маршала спустя двадцать лет после этого, в 1938 году по-настоящему не способен руководить всей авиацией Третьего рейха в условиях полномасштабной войны? Как бы там ни было, когда утром 14 сентября британский посол в Берлине Гендерсон попросил его поддержать инициативу Невилла Чемберлена, который послал телеграмму Гитлеру с просьбой о встрече[239], маршал Геринг ответил: «Конечно!» – и незамедлительно связался с фюрером, находившимся в Берхтесгадене.
Утром 15 сентября Чемберлен впервые в жизни сел в самолет и вылетел в Мюнхен, откуда немедленно отправился поездом в Берхтесгаден. Геринг остался в Каринхалле, но он пытался через Гендерсона и статс-секретаря германского Министерства иностранных дел Вейцзеккера помешать участию фон Риббентропа во встрече. Действительно, лишь переводчик Пауль Шмидт стал свидетелем первой встречи рейхсканцлера и британского премьер-министра. Она прошла очень бурно, но закончилась заключением предварительного соглашения: Чемберлен в принципе согласился с тем, что судетские немцы должны, согласно их воле, быть присоединены к германскому рейху, и пообещал представить правительствам Великобритании и Франции план, который удовлетворил бы Германию. На следующий день он улетел, выразив готовность еще раз приехать. Сторонники мирного урегулирования чехословацкого вопроса выдохнули с облегчением.
И пока фюрер произносил все новые угрозы в адрес Бенеша и призывал венгров и поляков снова предъявить территориальные претензии чехам, Чемберлен ознакомил своих министров и французское правительство с планом, предусматривавшим постепенное предоставление суверенитета всей Судетской области. Французы с ним согласились, чехи тоже, хотя и скрепя сердце и под сильным нажимом со стороны Лондона и Парижа. После этого Чемберлен вновь вылетел в Германию с чувством удовлетворения от выполненного долга. Двадцать второго сентября он встретился с Гитлером в Бад-Годесберге. В начале беседы английский премьер сообщил, что требование, которое рейхсканцлер выдвинул в Берхтесгадене, будет выполнено. К его удивлению, Гитлер ледяным голосом сказал: «Я сожалею, мистер Чемберлен, но сейчас речь об этом уже не идет». И прибавил, что правительства Польши и Венгрии озабочены судьбой своих меньшинств в Чехословакии, так что придется удовлетворять и их требования, не могло быть и речи о постепенном предоставлении суверенитета. Затем разложил на столе карту и заявил: он требует начать отвод чехословацких войск из намеченных на карте районов Судет 26 сентября. С 28 сентября они должны официально перейти к Германии!
Это больше походило на диктат, и резкий тон фюрера лишь усугублял это впечатление. Геринг, несомненно, смог бы сгладить острые углы, и позднее он сам это подтвердил, сказав: «Я хотел присутствовать, чтобы иметь возможность умаслить Чемберлена. Мои спокойные манеры и мое умение организовывать достойный прием весьма облегчили бы проведение переговоров. Фюрер всегда был скованным в присутствии иностранцев. Но Риббентроп помешал мне присутствовать на переговорах из зависти и собственного тщеславия». Действительно, новый министр иностранных дел германского рейха после вступления в должность постоянно противодействовал всем инициативам Геринга в области внешней политики. Как бы там ни было, но в тот вечер Гитлер и Чемберлен расстались предельно возбужденными. Однако премьер-министр Великобритании был человеком необычайно упрямым, и переговоры возобновились вечером следующего дня[240]. Во встрече принял участие Риббентроп, но он не помог разрядить обстановку. Тем не менее после непродолжительной перепалки, обострившейся после известия о мобилизации в Чехословакии, Гитлер «уступил»: он согласился продлить срок эвакуации чешского населения до 1 октября. Потом поблагодарил Чемберлена за его усилия на пользу мира и заверил его, что после урегулирования чехословацкой проблемы он больше не будет выдвигать в Европе никаких территориальных претензий. Гитлер и Чемберлен расстались на рассвете 24 сентября после нескольких заявлений о добрых намерениях, и утром Чемберлен улетел в Лондон с «меморандумом», где были учтены все последние требования Гитлера.
Но на сей раз президент Чехословакии Бенеш разом отверг все новые требования немцев, а британское и французское правительства значительно ослабили нажим на Прагу. Подбадриваемый Риббентропом, Гитлер гневно обозвал Бенеша террористом, а чехов – виновниками войны. И ответил на частичную мобилизацию во Франции и на развертывание зенитных батарей в Англии выступлением в берлинском «Спортпаласе» вечером 26 сентября. Он кричал: «Перед нами стоит последняя проблема, которая должна быть решена и будет решена! Это последнее территориальное требование, которое я выдвигаю в Европе. Но это требования, от которых я не отступлю и которые я по воле Бога выполню…» В форме ультиматума он потребовал, чтобы до 14 часов 28 сентября Чехословакия заявила о согласии передать Германии Судеты не позже 1 октября. В противном случае вермахт начнет вторжение. Поскольку Чемберлен накануне предупредил его, что, «если Франция, верная своим обязательствам, активно вмешается в боевые действия против Германии, Соединенное Королевство будет вынуждено ее поддержать», начало войны казалось неизбежным…
Однако в Лондоне прекрасно понимали, что разница между немецкой и британской позициями в чехословацком деле весьма незначительна. Ведь Чемберлен соглашался с передачей Судетской области Германии, но с соблюдением условностей, а именно: проведение плебисцита, создание международной комиссии, – чтобы придать этому процессу видимость законности. А Гитлер хотел добиться того же результата, но более жестокими мерами, которые могли бы укрепить его престиж и унизить чехов. В Лондоне понимали абсурдность развязывания войны из-за столь незначительного вопроса и никак не могли решиться спустить все на тормозах. Поэтому вечером 27 сентября британский посол в Берлине Гендерсон получил указание представить на Вильгельмштрассе новый план урегулирования судетской проблемы, предусматривавший точные сроки эвакуации чехов из Судетской области и дававший гарантии Его Величества. Премьер-министр Франции Даладье незамедлительно последовал примеру Лондона. «В ночь с 28 на 29 сентября, – вспоминал французский посол Франсуа-Понсэ, – я получил указание как можно скорее встретиться с Гитлером, указать ему на опрометчивость его позиции, на абсурдность его поведения и попытаться отговорить его от намерения захватить Чехословакию до 1 октября, что, несомненно, могло привести к всеобщей войне. В 8 утра 28 сентября я попросил аудиенции у Гитлера. Я красным карандашом обвел на карте районы, которые в принципе могли быть отделены от Чехословакии. Я решил воспользоваться этой картой, чтобы показать Гитлеру, что он мог получить без конфронтации. Но до 10 часов ответа на мою просьбу об аудиенции я так и не получил». Придя в отчаяние, Франсуа-Понсэ связался со своим британским коллегой…
«В 10 часов, – писал сэр Невилл Гендерсон, – мне позвонил посол Франции. Он сказал, что опасался самого худшего, поскольку не получил ответа на свою просьбу об аудиенции и уже, вероятно, не получит. Я сказал г-ну Франсуа-Понсэ, что приеду к нему в 10 часов 30 минут, после того как переговорю по телефону с Герингом. […] Маршалу я сказал, что посол Франции не получил ответа на свой запрос, что у него имеются новые предложения, что от этого зависит, начнется ли война или сохранится мир. Я начал перечислять предложения, но Геринг оборвал меня: “Больше ничего не говорите. Я немедленно еду к фюреру”».
Маршал действительно отправился в рейхсканцелярию в 10 часов 15 минут в сопровождении фон Нейрата, который остался в правительстве в ранге министра без портфеля, и министра финансов Шверина фон Крозига. Все трое ратовали за переговоры[241], и они убедили Гитлера принять посла Франции. Кроме того, Геринг обвинил Риббентропа в стремлении к войне и якобы добавил: «Я знаю, что такое война, и не хочу новой войны. Но если фюрер прикажет выступать, я лично поведу головной самолет, при условии, что Риббентроп будет сидеть рядом». Нет никаких доказательств, что Геринг сказал это Гитлеру, но он точно назвал Риббентропа «опасным безумцем», что не могло не понравиться фюреру, который всегда радовался, когда ссорились между собой его приспешники… Как бы там ни было, эта встреча закончилась в 11 часов 15 минут, именно в то время, когда Гитлер намеревался принять посла Франции.