Причин такой ситуации было множество, а ответственность за нее несли несколько человек. В первую очередь, несомненно, сам Адольф Гитлер, который начал войну за два года до завершения реализации плана по перевооружению авиации рейха и осенью 1940 года отдал приоритет производству танков, считая главной задачей осуществление операции «Барбаросса». Вторым виновником был, разумеется, Герман Геринг, потому что он не сумел поставить четких задач руководителям авиационной промышленности, сориентировать их на производство нужной техники и объяснить им, зачем и с помощью каких средств следовало выполнить задачу. Он не сумел добиться тесного постоянного сотрудничества между инженерами, конструкторами, летчиками-испытателями и «получателями» – боевыми подразделениями. А главное, он поставил на ключевые посты людей, не обладавших опытом штабной работы и не имевших технической подготовки. Третьим виновником оказался как раз один из таких дилетантов, начальник боевого снабжения люфтваффе Эрнст Удет. Он окружил себя многочисленными и явно недееспособными помощниками, он шел на поводу у конструкторов[410], противившихся техническим новшествам, был абсолютно нетребователен к поставщикам, не знал, что происходит в цехах и в конструкторских центрах, обещал больше того, что мог дать, и скрывал все это, представляя вышестоящему начальству хвастливые отчеты и подтасовывая статистические данные.
Но когда в начале операции «Барбаросса» фюрер потребовал увеличить в четыре раза выпуск самолетов, Герингу пришлось принимать энергичные меры. И, как всегда происходило в подобных случаях, он положился на Эрхарда Мильха, в конце июня 1941 года обязав его «замещать» во всем генерала Удета. Мильх как друг Удета старался прежде всего направить того на правильный путь, однако, как серьезный технарь, умелый и требовательный администратор, он ужасно удивился, когда понял, какая неразбериха царит в авиационной промышленности: явно не хватало производственных мощностей, рабочих рук и специальных инструментов. В отрасли доминировали разработчики, которые яростно соперничали между собой, с легкостью расходовали дорогостоящее сырье[411] и производили недостаточное количество самолетов разных типов. Наконец, в авиационной промышленности полностью игнорировались работы по повышению надежности моторов, выпуск запасных частей, создание резервов и ремонт поврежденных самолетов. Начиная с июля 1941 года Мильх постепенно прибрал к рукам техническое управление люфтваффе и принялся наводить в отрасли порядок. Начальник боевого снабжения постепенно лишился почти всех полномочий и, глубоко уязвленный этим, обратился за содействием к Герингу. Но тот слишком хорошо знал способности Мильха и неспособность Удета[412]. Будучи обязан регулярно отчитываться перед фюрером о результатах производства самолетов, рейхсмаршал с сожалением поддержал статс-секретаря Министерства авиации: в конце концов, война – это не торжественный прием. Именно так упрекнул Удета сибарит Герман Геринг…
Но фюрер сибаритом не был. Укрывшись в бетонных бункерах посреди Гёрлицкого леса, презиравший комфорт, Гитлер предвкушал свой триумф. Цифры действительно впечатляли: в конце июня под Минском были взяты в плен 324 000 советских солдат и офицеров, уничтожены или захвачены 3300 танков и 1800 орудий. В середине июля под Смоленском были пленены 654 000 человек, уничтожены 1800 танков, захвачены 1300 орудий. Севернее Пскова, южнее Житомира, западнее Киева вермахт вел бои почти так же успешно, а разведслужба немцев подсчитала, что к середине июля 89 советских дивизий из 164 были полностью или частично уничтожены и лишь 9 из 29 танковых дивизий Красной армии еще могли вести боевые действия. Для Гитлера исход операции «Барбаросса» больше не вызывал сомнений. Полковнику Адольфу Галланду он сказал: «Красная армия будет уничтожена еще до наступления зимы». А секретарь фюрера Криста Шрёдер услышала, как он однажды заметил: «Через четыре недели мы будем в Москве».
Но на самом деле Гитлера интересовала вовсе не Москва. Мы помним, что при разработке плана «Барбаросса» он обозначил главными целями операции Ленинград и Кронштадт на севере и Киев и Ростов на юге. Тем не менее главнокомандующий сухопутными войсками фон Браухич и его начальник штаба Гальдер, а также командующий группой армий «Центр» фон Бок были убеждены в том, что решение исхода кампании необходимо искать на московском направлении. Поскольку Москва была местом нахождения верховной власти большевиков и главным железнодорожным узлом СССР, ее непременно стали бы защищать основные силы Красной армии – или те силы, что еще оставались боеспособными. И их разгром позволил бы одержать решающую победу. Но Гитлер мыслил иначе: он полагал, что с захватом Ленинграда и Кронштадта вермахт закрыл бы Балтийское море для советского флота и смог бы взаимодействовать с финскими войсками, действующими в Карелии. Захватив же Киев, немецкая армия открыла бы себе дорогу на Харьков и к Донецкому угольному бассейну. А главное, смогла бы продолжить движение на Ростов и дальше – к нефтяным месторождениям Кавказа…
Больше месяца Браухич, Гальдер и фон Бок, опасаясь чрезмерного рассредоточения сил, пытались убедить Гитлера пересмотреть его решение. Тот действительно заколебался, о чем и обмолвился 28 июля в разговоре с майором Герхардом Энгелем, который записал в дневнике: «Фюрер ночами не спит, потому что со многим еще не определился. Он разрывается между политикой и экономикой. Политика требовала вскрыть оба главных нарыва – Ленинград и Москву. Это стало бы самым тяжелым ударом для русского народа и коммунистической партии. Геринг конечно же уверил его в том, что мог бы заняться этим сам с помощью люфтваффе, но со времен Дюнкерка фюрер относится к нему несколько скептично. Но экономика диктовала совершенно иные цели. […] Хотя Москва является важным промышленным центром, юг все же более важен: там нефть, зерно и все необходимое для сохранения жизненного пространства. […] Во всяком случае, ясно одно: использование танков на улицах городов противоречит здравому смыслу. Их следует использовать на просторах юга. Он уже слышит панические крики тех, у кого он танки заберет, но ему нет до них дела».
Это понятно, но почему же тогда появилось несколько противоречивых распоряжений ОКВ? «Дополнение к директиве № 33» от 23 июля 1941 года, где предписывалось танковым группам вести наступление на севере и на юге, а группе армий «Центр» ставилась задача силами мощных пехотных соединений разгромить противника в районе между Смоленском и Москвой, было отменено 30 июля «Директивой № 34». По новой директиве группа армий «Центр» получила десятидневный срок для отдыха и доукомплектования своих моторизованных соединений. Но 12 августа появилось «дополнение к директиве № 34», где предписывалось танковым группам, «после полной ликвидации угрожающего положения на флангах», наступать «против крупных сил противника, сосредоточенных для обороны Москвы». А спустя три дня, 15 августа, Гитлер под влиянием одной неудачи группы армий «Север», имевшей местный характер[413], принял решение: «Группе армий “Центр” дальнейшее наступление на Москву прекратить. Из состава 3-й танковой группы немедленно передать группе армий “Север” один танковый корпус (одну танковую и две моторизованные дивизии), так как наступление там грозит захлебнуться». Фон Браухич горько сетовал на беспорядок, который вызывали эти непродуманные вмешательства, и считал, что «нужны приказы с указанием четких целей». Восемнадцатого августа он вручил фюреру докладную записку генерала Гальдера, где обосновывалась необходимость незамедлительного возобновления наступления на Москву. В докладе также говорилось, что группа армий «Центр» будет не в состоянии действовать позднее октября по причине сложных метеорологических условий.
Гитлер, ослабленный приступом дизентерии, затянул с ответом, но подключил старую гвардию. Уже на следующий день в «Волчьем логове» появился Геринг и высказал именно то, что от него ждали услышать: с неподдельным негодованием в голосе он заявил, что фельдмаршал фон Браухич, ведя коварную двойную игру, выхолостил блестящие стратегические замыслы фюрера. Наконец, 21 августа на записку отреагировал и сам Гитлер, причем в еще более резкой форме. Директивой, которая начиналась так: «Соображения главнокомандования сухопутных войск относительно дальнейшего ведения операций на Востоке от 18 августа не согласуются с моими планами», он положил конец всяким спорам. Директива гласила: «Важнейшей задачей до наступления зимы является не захват Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов на реке Донец и блокирование путей подвоза русскими нефти с Кавказа. На севере такой задачей является окружение Ленинграда и соединение с финскими войсками. Благоприятная оперативная обстановка, сложившаяся в результате выхода наших войск на линию Гомель – Почеп, должна быть незамедлительно использована для проведения операции смежными флангами групп армий “Юг” и “Центр” по сходящимся направлениям. Целью этой операции является не только вытеснение за Днепр 5-й русской армии частным наступлением 6-й немецкой армии, но и полное уничтожение противника, прежде чем он отойдет на рубеж Десна – Конотоп – Сула. Тем самым группе армий “Юг” будет обеспечена возможность выйти в район восточнее среднего течения Днепра и своим левым флангом совместно с войсками, действующими в центре, продолжать наступление в направлении Ростова и Харькова». Одновременно группа армий «Север» должна была установить блокаду Ленинграда и не допустить тем самым активных действий советского флота на Балтике против транспортов, доставлявших из Швеции жизненно важную для германской экономики железную руду. Фон Браухич, оценив этот план как «невыполнимый», заметил: «Невозможно сделать все одновременно, утопично вводить в бой войска, которых нет». Но ему пришлось подчиниться: Москва подождет.