[478] и приготовления к Новому году требовали его постоянного внимания. Но все же существовали и другие сложные проблемы: в Ливии давление британцев усилилось настолько, что дуче пришлось разрешить силам стран Оси постепенно отходить к Габесу. На Кавказе группа армий «А» могла быть отрезана от Ростова и взята в клещи советскими армиями, наступавшими с юга от Тбилиси и с северо-востока со стороны Астрахани. Города самой Германии продолжала бомбить союзная авиация, а люфтваффе все не могли дать ей адекватный отпор. Четвертого января 1943 года генерал-фельдмаршалу Мильху и начальнику технического управления Рейхсминистерства авиации Вольфгангу Форвальду все же удалось увидеться с Герингом и сообщить ему последние статистические данные о производстве самолетов. Сведения оказались обескураживающими: в 1942 году союзники производили ежемесячно 1378 бомбардировщиков и 1959 истребителей, в то время как Германия выпускала всего 349 бомбардировщиков и 247 истребителей в месяц. Но рейхсмаршал не стал из-за этого расстраиваться, он просто закричал: «Мильх, вы тоже оказались в стане мечтателей?! Неужели вы действительно в это верите? Не надо меня утомлять подобными глупостями!» И удрученному Мильху на следующий день пришлось сказать своему штабу: «Рейхсмаршал смотрит на эти цифры не так, как я».
Что это было, недостаток понимания, отрыв от реальности, показной оптимизм или рабское подражание фюреру? Всего понемногу, но не стоит забывать главное: в тот момент Герман Геринг лихорадочно готовился отпраздновать свое пятидесятилетие и поэтому старался уклониться от всех других забот! Естественно, пятидесятилетие рейхсмаршала, министра авиации, председателя рейхстага, председателя Имперского совета обороны, уполномоченного по четырехлетнему плану, главного лесничего страны, мецената Третьего рейха и верного паладина фюрера, как он сам себя называл, было важным событием и не могло быть отпраздновано кое-как. Спектакли, пиршества, костюмы, речи, публикации, вручение дорогих подарков и сверкающих наград – все это готовилось намного более тщательно, чем план боевых действий. Никто из руководителей режима не забыл тот день 12 января 1943 года, а Герман Геринг – тем более. То ли из-за чрезмерного волнения, то ли из-за накопившейся усталости или чрезмерного усердия за столом, но два дня, последовавшие за юбилеем, рейхсмаршал пролежал в постели с сердечной болью…
А тем временем уже 90 советских дивизий сжимали кольцо окружения вокруг Сталинграда, а солдаты 6-й армии вермахта прятались среди развалин, спасаясь от непрекращающегося артиллерийского обстрела. В «котле» оставались в живых 250 000 человек, однако только пятая часть еще могла сражаться. Температура упала до минус 30 градусов, а моральный дух и того ниже. Немцы страдали от дизентерии, их также одолевали желтуха и брюшной тиф. Аэродром в Тацинской захватили советские войска[479], и теперь немецким транспортным самолетам приходилось летать из Сальска, находящегося в 260 километрах от Сталинграда.
При этом они чаще подвергались обстрелу ПВО русских и атакам их истребителей, из-за чего сократилось число вылетов.
Десятого января 1943 года в журнале боевых действий ОКВ так описан ежедневный паек солдата 6-й армии: «75 г хлеба, 200 г конины (с костями), 12 г жиров, 11 г сахара, 1 сигарета». И в этот же день советские войска начали операцию «Кольцо», целью которой было уничтожение окруженной группировки немецких войск. В наступление перешли 270 000 человек в составе 57 дивизий и 457 танков при поддержке 7000 орудий, минометов и «сталинских орга́нов»[480]…
Спустя два дня генерал Паулюс отправил из осажденного города молодого капитана танковых войск Вирнера Бера с поручением к фюреру: доложить о ситуации и о том, насколько она усложнилась. Гитлер действительно принял Бера 13 января в Растенбурге в присутствии всех офицеров ставки, и капитан обо всем доложил. Когда он сказал об объемах снабжения 6-й армии, Гитлер, удивленный небольшими цифрами, прервал его и спросил, уверен ли Бер в том, что говорит. Затем повернулся к Ешоннеку и потребовал объяснений. Тот проговорил: «Мой фюрер, у меня есть полный перечень самолетов и грузов, которые они доставляют каждый день…» Действительно, бумаги Ешоннека содержали сведения о 600 транспортных самолетах и впечатляющем количестве совершенных ими вылетах. Но Бер сказал: «Для 6-й армии важно не число отправленных самолетов, а то, что мы реально получаем. Я не хочу критиковать люфтваффе […], но мы получили лишь то, что отражают представленные мною цифры». Гитлер смутился, но поспешил сменить тему разговора. Для того чтобы произвести впечатление на капитана, он открыл ему секрет: около Харькова сосредотачивается танковая армия СС, которая вскоре должна перейти в контрнаступление. Потом фюрер показал ему карту, испещренную маленькими флажками. Но Бер знал, что эти флажки по большей части обозначают дивизии, состав которых уменьшился до нескольких сотен человек. Он знал также от фон Манштейна, что обещанные дивизии СС будут готовы вступить в бой не раньше чем спустя несколько недель. «И тогда я понял, – написал он позже, – что Гитлер потерял связь с реальностью. Он жил в выдуманном им мире карт и флажков».
Точнее и не скажешь… Но сообщение Бера относительно снабжения Сталинграда все-таки произвело некоторое впечатление на фюрера. На другой день, 14 января, он даже приказал Герхарду Мильху, не ставя об этом в известность рейхсмаршала, взять под личный контроль снабжение осажденной группировки и наделил его всеми необходимыми для выполнения этой задачи полномочиями… Конечно, Мильх и без того уже был статс-секретарем Министерства авиации, главным авиационным инспектором, заместителем главнокомандующего люфтваффе, руководил авиационной промышленностью и компанией «Люфтганза». Но, в отличие от своего тщеславного начальника, он не ограничивался коллекционированием должностей: он исполнял служебные обязанности…
И для начала генерал-фельдмаршал Мильх предпринял то, что рейхсмаршал Геринг сделал бы в последнюю очередь: он немедленно отправился на место. Приземлившись 16 января 1943 года вместе со своим штабом на берегу Азовского моря около Таганрога, Мильх отправился в штаб фон Рихтгофена, где ознакомился с ситуацией. Разумеется, не было никаких 600 способных летать машин. Имелись 140 самолетов Ю-52, из которых всего 15 могли подняться в воздух. Из 143 самолетов Хе-111 исправной оказалась 41 машина. А из 20 самолетов ФВ-200[481] можно было использовать всего одну единицу! Долгожданные новые бомбардировщики До-217 уже поступили в войска, но они так плохо переносили холод и для их взлета и посадки требовалась такая ровная взлетно-посадочная полоса, что их пришлось отправить назад в Германию! Аэродром в Сальске немцы оставили из-за приближения частей Красной армии, а на аэродроме Зверево самолеты стояли в сугробах высотой в 2 метра, их моторы замерзли, меры, необходимые для запуска двигателей в холодное время года, не соблюдались, запасные части большей частью терялись в пути. Катастрофически не хватало механиков, ничего не было сделано для организации отдыха летчиков между вылетами, которые осуществлялись при сильном ветре и температуре около 25 градусов ниже нуля. Кроме того, «Питомник» уже захватили русские, и оставалось лишь летное поле в Гумраке, не приспособленное для посадок ночью, очень плохо оборудованное для посадок днем и не имевшее никакого оборудования для разгрузки самолетов на полосе…[482] Поэтому большинство летчиков, многие из которых были в срочном порядке набраны из числа гражданских пилотов, спешно сбрасывали груз и улетали, спасаясь от адского огня зенитной артиллерии и от советских истребителей. Когда же Мильх приказал вскрыть несколько контейнеров, он обнаружил внутри перец, майоран и рыбную муку… Генерал-фельдмаршал приказал немедленно отправить мешки назад и повесить офицера интендантской службы![483]
В течение последовавших за этим дней он успел много сделать, в частности приказал расчистить аэродром в Гумраке и установить там радиомаяки, срочно прислать в Таганрог большую группу авиационных механиков, прислать из Польши эскадрилью истребителей Ме-109Г, а из Германии 200 транспортных планеров, доставить по железной дороге в Новочеркасск контейнеры с продовольствием, приборы для разогрева двигателей и сборные деревянные бараки, оборудованные печками. Для пользы дела Мильх рекомендовал фон Рихтгофену снять с должности его начальника штаба[484], пригрозил отдать под трибунал летчиков, которые отказывались садиться в Сталинграде, и расстреливать офицеров, которые будут медлить с исполнением его приказов. Благодаря этим мерам снабжение 6-й армии значительно улучшилось: 19 января Сталинграда достиг 51 самолет, 20 января – 67, 22 января – 81, а 23 января – 116 самолетов…[485]
Следует признать, что Мильха всецело поддерживал фельдмаршал фон Манштейн. Поскольку командующий группой армий «Дон» уже потерял всякую надежду деблокировать окруженную в Сталинграде группировку, он был весьма заинтересован в том, чтобы она сопротивлялась как можно дольше. Манштейн, будучи настоящим стратегом, рассматривал эту отчаянную битву, развернувшуюся между Доном и Волгой, в связи с остальными событиями. Ведь 120 000 укрывшихся в развалинах Сталинграда немецких солдат оттягивали на себя 107 дивизий противника в тот момент, когда группы армий «Дон» и «А» оказались в угрожающей ситуации между Ворошиловградом, Ростовом, Моздоком и Майкопом. На огромном фронте, протянувшемся от Донца до предгорий Кавказа, более чем миллиону немецких солдат грозило окружение и уничтожение в том случае, если бы затянулся их отход и если бы сталинградская группировка перестала оказывать сопротивление советским войскам, позволив им продолжить наступление дальше на юг. Это стало бы более масштабной трагедией, чем потеря остатков 6-й армии – по сути на этом русская кампания могла завершиться.