Я уж не говорю о победе германского оружия в 1870 г. Но тогда победили не только немцы, но и «просвещенные мореплаватели», а также французские «письменники».
Лорды Адмиралтейства выиграли войну на море в 1870–1871 гг. «Какая еще война на море?! – воскликнет военный историк. – Никакой войны на море между Францией и Германией не было!» Правильно, и вот это-то самое интересное!
Франция имела второй в мире после британского военно-морской флот. Германия существенно уступала ей, но тоже имела в строю мощные броненосцы. А войны не было? Дело в том, что англичане своими правилами морской войны заморочили головы не только нашим, но и французским, и германским адмиралам.
Французские эскадры крейсировали в Северном и Балтийском морях у германских берегов. Они могли вдребезги разнести десятки германских портовых городов. Но боялись нарушить навязанные англичанами морские права. Немцы, в свою очередь, имели несколько скоростных пароходов компании Ллойда, которые можно было вооружить и использовать для каперской войны. Но и те побоялись нарушить морское право. Дело часто доходило до анекдотов. На открытом рейде Файяла (Азорские острова), то есть вне территориальных вод, французский броненосец «Монкальм» мирно обошел стоявший на якоре германский корвет «Аркона» и пошел дальше.
Как метко выразился гросс-адмирал фон Тирпиц: «Ведь это была морская война, в которой не участвовали англичане!»
И до, и после 1870 г. английские корабли захватывали и грабили нейтралов и разрушали незащищенные города по всему свету. Для собственных же нужд у «просвещенных мореплавателей» была совсем другая мера. Первый британский лорд Адмиралтейства, адмирал Джон Фишер писал в своих мемуарах: «На первой мирной конференции в Гааге в 1899 г., когда я был британским делегатом, городили ужасную чушь о правилах ведения войны. Война не имеет правил… Суть войны – насилие. Самоограничение в войне – идиотизм. Бей первым, бей сильнее, бей без передышки»[103].
Увы, наши адмиралы и политики не только не сделали нужных выводов из опыта войны 1870 г., но и взяли ее за образец для своего флота в 1904–1905 гг.
И еще одну войну выиграла парижская писательская братия. Речь идет о психологической войне, начатой в 1870 г. талантливыми писателями типа Золя, Флобера, Мопассана и т. д. Благодаря им подавляющее большинство французов прониклись ненавистью к проклятым тевтонским варварам.
Иван Сергеевич Тургенев, проживавший в 1870–1883 гг. в Париже, писал: «Я все это время прилежно читал и французские, и немецкие газеты – и, положа руку на сердце, должен сказать, что между ними нет никакого сравнения. Такого фанфаронства, таких клевет, такого незнания противника, такого невежества, наконец, как во французских газетах, я и вообразить себе не мог… Даже в таких дельных газетах, как, например, “Temps”, попадаются известия вроде того, что прусские унтер-офицеры идут за шеренгами солдат с железными прутьями в руках, чтобы подгонять их в бой, и т. п. Это говорится в то время, когда вся Германия из конца в конец поднялась на исконного врага…»[104]
Но в самой России трезвомыслящих людей было немного, и французская пропаганда у нас принималась как «святое писание». Барышни плакали, читая мопассановскую «Пышку», а на банкетах худосочные приват-доценты между севрюжиной с хреном и шампанским с чувством обличали «злодеев немцев».
Проводниками идей французского реваншизма в России стали многочисленные и хорошо законспирированные масонские ложи, руководимые из Парижа. В свою очередь, франкоязычные финансисты и предприниматели оперативно сориентировали своих русскоязычных соплеменников и коллег по бизнесу.
В итоге при дворе, в министерствах и прессе началась борьба сторонников союза с Германией и франкофилов. Новый император, Александр III колебался. Поначалу он вступил в союз с Германией. 18 июня 1881 г. был подписан австро-русско-германский договор, вошедший в историю под названием «Союз трех императоров».
Согласно первой статье этого договора, все три договаривающиеся стороны взаимно обязались соблюдать благожелательный нейтралитет в случае, если бы одна из них оказалась в состоянии войны с четвертой великой державой. В переводе на простой язык эта статья фактически означала, что Россия обязывается перед Германией соблюдать нейтралитет во франко-германской войне, а Германия и Австро-Венгрия гарантируют то же самое России на случай англо-русской войны.
Далее в первой статье говорилось о гарантии нейтралитета и на случай войны одной из трех держав с Турцией, но при обязательном условии, чтобы между всеми тремя участниками договора было предварительно заключено соглашение о результатах этой войны.
В условиях сложившейся международной обстановки постановление это означало, что Австро-Венгрия и Германия обязывались соблюдать нейтралитет в случае новой русско-турецкой войны при условии, что их интересы, и прежде всего интересы Австро-Венгрии, будут заранее обеспечены чем-то вроде нового издания Рейхштадского и Будапештского соглашений, посредством которых Австро-Венгрия оградила свои интересы и обеспечила себе компенсацию перед минувшей русско-турецкой войной.
Согласно второй статье договора, Россия в согласии с Германией заявляла «о своем твердом решении уважать интересы Австро-Венгрии, вытекающие из ее нового положения, обеспеченного ей Берлинским трактатом». Под «новым положением» Австро-Венгрии подразумевалась оккупация Боснии и Герцеговины. Далее говорилось, что все три участника договора «дают взаимное обещание в том, что какие-либо изменения в территориальном status quo в европейской Турции могут произойти не иначе, как по их взаимному соглашению».
Согласно третьей статье, «все три двора признают европейский и взаимно обязательный характер принципа закрытия проливов Босфора и Дарданелл для военных кораблей, основанного на международном праве, подтвержденного трактатами и сформулированного в заявлении второго уполномоченного России на заседании Берлинского конгресса от 12 июля».
Это постановление договора означало присоединение Германии и Австро-Венгрии к русскому толкованию режима Проливов. Тем самым отклонялась английская интерпретация принципа их закрытия, изложенная лордом Солсбери на Берлинском конгрессе и сводящаяся к тому, что обязательство соблюдать этот принцип державы приняли только перед турецким султаном, но не друг перед другом и только на тот случай, если этот принцип будет выражен в «свободно принятом» решении султана. Присоединяясь к русской точке зрения, Германия и Австро-Венгрия отрицали за Англией право вводить свой флот в Проливы и в Черное море по соглашению с Турцией.
Далее, в третьей статье содержалось обязательство всех трех участников договора «сообща следить» за тем, чтобы Турция не допускала исключения из правила закрытия Проливов, предоставляя Проливы для военных операций какой бы то ни было воюющей державы. «В случае нарушения этого условия или чтобы предотвратить таковое», все три правительства обязывались предупредить Турцию, «что они в подобном случае будут считать, что она находится в состоянии войны со стороной, в ущерб которой это будет сделано, и что с этого момента она лишается преимуществ территориальной неприкосновенности, обеспеченной Берлинским трактатом».
Дальнейшему сближению России и Германии препятствовала политика панславистов (то есть персонажей, именовавших себя славянофилами). Среди них были и генералы, тот же герой русско-турецкой войны Скобелев, писатели и представители «общественности» (братья Аксаковы и Кириевские, Ю. Ф. Саморин, А. С. Хомяков и т. д.).
Восточная политика России была метко охарактеризована генерал-майором Генштаба Е. Н. Мартыновым: «Для Екатерины Великой овладение Проливами было целью, а покровительство балканским славянам – средством. Екатерина на пользу национальным интересам эксплуатировала симпатии христиан, а политика позднейшего времени жертвовала кровью и деньгами русского народа для того, чтобы на счет его возможно комфортабельнее устроить греков, болгар, сербов и других, будто бы преданных нам единоплеменников и единоверцев».
Не надо было быть провидцем, чтобы понять, что любое вмешательство России в дела беспокойных и непредсказуемых южных славян – греков, албанцев и прочих – может привести к непредсказуемым последствиям – Россия уже обожглась в 1831 и 1863 гг., взяв под покровительство поляков.
Да, контроль над Проливами нужен России и в экономическом, и в политическом отношениях. Но захват Австро-Венгрией Балканского полуострова лишь чисто формально усиливал ее. На самом деле это привело бы к полному развалу «лоскутной империи». И без Боснии и Герцеговины славян там было куда больше немцев и венгров, вместе взятых.
Но, увы, наших дипломатов, военных и всю «общественность» занесло в «австрийском вопросе». А ведь у России, и помимо Босфора, хватало проблем на Дальнем Востоке и в Средней Азии.
Большое влияние на царя имела и «ночная кукушка» – супруга Мария Федоровна. Датская принцесса София Фредерика Дагмара вышла замуж за цесаревича Александра еще в сентябре 1866 г. Когда в 1864 г. Пруссия напала на Данию и отняла у нее Шлезвиг-Гольштейн, впечатлительной принцессе было 17 лет, и она всю жизнь испытывала неприязнь к Германии.
В 1886 г. отношения Германии и спешно вооружавшейся Франции вновь серьезно обострились. В ноябре 1886 г. в Берлин прибыл великий князь Владимир Александрович, родной брат царя. Германский статс-секретарь (глава МИДа) Герберт Бисмарк, сын канцлера, в беседе с Владимиром предложил carte blanche России в восточном вопросе, в том числе и в оккупации русскими войсками Болгарии. О Проливах речь не шла, но можно было и поторговаться.
Еще более откровенной стала беседа Герберта Бисмарка с русским послом Петром Шуваловым. Шувалов предложил статс-секретарю возобновить союз без участия Австрии, поскольку отношения России с этой державой сильно испортились. Двойственный русско-германский договор должен был строиться на следующей основе: Россия гарантирует Германии свой нейтралитет в случае франко-германской войны. Шувалов заявил, что «безразлично, нападет ли Франция на Германию или же вы начнете против нее войну и наложите на нее 14 миллиардов контрибуции. Или даже посадите прусского генерала в качестве парижского губернатора». Предложение Шувалова было настолько смело, что сам Бисмарк, читая донесение сына, поставил на полях вопросительный знак.