Охлаждение отношений происходило и на высших этажах политической власти. В воспоминаниях современников отмечаются неприязненные отношения нового советского лидера Л.И. Брежнева с Ульбрихтом – последний оставался для него живым воплощением сталинского режима, о котором в СССР предпочитали не говорить. Сказывалось и несогласованность действий во внешнеполитическом курсе. Руководитель ГДР настаивал на том, что он имеет преимущественное право на определение позиции «социалистического лагеря» по отношению к ФРГ. Крайне несвоевременно для Кремля, накануне вступления войск Варшавского договора в Прагу он выступил с инициативой нормализации отношений двух германских государств, которая была воспринята на Западе как свидетельство внутренних противоречий в лагере противника. После начала новой восточной политики социал-либеральной коалиции Ульбрихт, придерживавшийся своего рода «доктрины Хальштейна» наоборот, превратился в существенный тормоз нормализации отношений ФРГ с восточноевропейскими странами.
Особое раздражение в Москве вызывали постоянные теоретические новации из Восточного Берлина: так, в 1967 г. Ульбрихт заявил, что социализм является длительной общественно-экономической формацией, а в Восточной Германии сформировалось бесклассовое общество (Sozialistische Menschengemeinschaft). Тогда же появился его тезис о «развитом социализме», который в 70-е годы был заимствован руководством КПСС (без указания на его первоисточник). Создававшийся пропагандистским аппаратом СЕПГ образ ГДР как модели преобразований в высокоразвитой индустриальной стране воспринимался в Москве как скрытый протест против роли СССР как лидера социального прогресса. Брежнев, всерьез обеспокоенный нараставшими шатаниями в «социалистическом лагере» от Румынии до Польши, не мог рисковать его стабильностью на самом важном военно-стратегическом направлении.
Как и его западный визави Аденауэр, на закате своей политической карьеры Ульбрихт был окружен интригами своего ближайшего окружения. После декабрьского пленума ЦК СЕПГ 1965 г. о своих претензиях на партийное руководство заявила фракция Хонекера-Штофа, добившаяся в последующие годы установления «двоевластия» в Политбюро (М. Кайзер). Конфликт достиг своего апогея летом 1970 г., когда Ульбрихт фактически отстранил своего наследника Хонекера от работы в Политбюро. После вмешательства Москвы последний был реабилитирован и перешел в контрнаступление, переключив на себя административные рычаги и изолировав таявшие ряды сторонников Ульбрихта. Заручившись поддержкой большинства членов Политбюро, он направил в ЦК КПСС 21 января 1971 обстоятельное письмо, где обосновывалась невозможность совместной работы. Ульбрихт обвинялся в «попытках ориентировать партию на нереальные цели, навязывание ей далеких от жизни, псевдонаучных и отчасти технократических теорий», ему вменялись в вину «грубость и обидчивость», поучительный тон и многое другое. И все же решающим аргументом для советского руководства оставалась отмеченная в письме перспектива потери ГДР по сценарию «пражской весны».
Решающий разговор состоялся в Москве во время ХХIV съезда КПСС. 11 апреля Брежнев принял вначале Ульбрихта, затем Хонекера, заявив последнему: «ГДР для нас, братских стран социализма, является важным бастионом. Ее появление стало результатом второй мировой войны, нашим достижением, оплаченным кровью советского народа… Ульбрихту не удастся править без нашего согласия, предпринимать какие-либо шаги против тебя или других товарищей из Политбюро. У вас же стоят наши войска. Эрих, я говорю тебе со всей откровенностью, никогда не забывай того, что без нас, без мощи и влияния СССР ГДР существовать не сможет». Советский лидер добился полюбовного разрешения конфликта в пользу «молодого поколения» (разница в возрасте между двумя лидерами составляла двадцать лет). 3 мая 1971 г. было объявлено об уходе Ульбрихта по состоянию здоровья с поста первого секретаря ЦК СЕПГ. До своей смерти в августе 1973 г. он оставался председателем Госсовета ГДР, поскольку этот высший государственный пост не предполагал обладания реальными регалиями власти.
С уходом Ульбрихта, бывшего вначале «серым кардиналом», а затем официальным лидером ГДР, для этой страны закончилась целая эпоха – эпоха поисков исторического пути, альтернативного западногерманскому. Новейшие исследования показывают, что эти годы отличались невиданной социальной динамикой и реформами, пытавшимися выйти за рамки навязываемой в качестве образца советской модели. Тем не менее, и для Запада, и для собственного населения Ульбрихт оставался «наместником Москвы» (Х. Клессман), в то время как его наследник был уже продуктом не Сталина или Коминтерна, а внутригерманского развития – продуктом, олицетворявшим победу той части партийно-государственного аппарата, которая ставила сохранение собственной власти выше риска, связанного с проведением системных реформ. Это касалось не только внутренней, но и внешней политики. Парадоксально, но санкционированная советским руководством смена лидеров ГДР рассматривалась в большей степени как противовес опасному «сближению» двух систем, нежели как следствие политики разрядки в целом и новой восточной политики ФРГ в частности.
Глава 6 ФРГ: «экономическое чудо» в эпоху Аденауэра
«Вначале был Аденауэр» (А. Баринг), «канцлерская демократия» и даже «эра Аденауэра» (Г. – П. Шварц) – подобные характеристики преобладают в исследованиях, посвященных начальному периоду истории Федеративной республики Германии. Фиксирование на фигуре того или иного политического деятеля характерно для новейшей истории вообще, отражая как определенную зависимость научного поиска от журналистских суждений и читательского интереса, так и ее «размытость» и незаконченность. В условиях стабильной демократии политические фигуры возникают на партийном горизонте и движутся к зениту государственной власти согласно механике выборов, поэтому и в дальнейшем нам придется оперировать такими понятиями, как эпоха Вилли Брандта или Гельмута Коля, отдавая себе отчет в условности такой периодизации и все же используя ее за неимением чего-то лучшего.
Несмотря на то, что в первом кабинете Аденауэра не было министерства иностранных дел (оно появилось в марте 1951 г.), изложение начального периода истории ФРГ представляется целесообразным начать именно с ее внешней политики. По сравнению с предшествовавшими эпохами радикально изменилась степень ее свободы. Западная Германия оставалась «совместным протекторатом трех западных держав» (Т. Эшенбург), объектом воспитания, лишенным значительной части своего суверенитета. Ее восточная политика сводилась к пропагандистской риторике, ее западная политика определялась извне. США, Великобритания и Франция, признавая особую роль ФРГ в противостоянии коммунизму на европейской арене, не спешили выпускать из своих рук рычаги контроля. Все законодательство проходило проверку в Союзнической комиссии, и только при отсутствии возражений оттуда решения бундестага обретали силу закона. Символично, что ее резиденция располагалась на вершине горы, расположенной на высоком правом берегу Рейна и нависавшей над провинциальным Бонном, так и не почувствовавшим себя настоящей столицей. Регулярные восхождения канцлера и его министров на гору Петерсберг для общения с представителями трех западных держав замещали собой на первых порах международные контакты только что возникшего государства.
Тот факт, что уже в первые годы своего существования ФРГ вернула себе роль субъекта европейской политики, нельзя записать исключительно на счет Аденауэра. В ее пользу складывалась и конъюнктура «холодной войны», и внутриполитическая стабильность. И все же отдадим должное тактическому мастерству и постоянству этого политика в условиях, когда в его дипломатическом арсенале была только сила убеждения. Аденауэр не упустил ни одного шанса для того, чтобы доказать своим внешнеполитическим покровителям целесообразность иметь на переднем фронте конфронтации с коммунизмом сильную, преуспевающую и вооруженную Западную Германию. Выстроив для себя систему приоритетов, он шаг за шагом продвигался к поставленной цели, не останавливаясь ни перед обвинениями с Востока в углублении раскола страны, ни перед критикой оппозиции, считавшей его «бундесканцлером союзников» (К. Шумахер).
Уже 22 ноября 1949 г. между руководителями Союзнической комиссии и правительством ФРГ было подписано Петерсбергское соглашение, положившее начало ревизии Оккупационного статута. ФРГ получила право на открытие консульств в зарубежных странах, ей было разрешено вступление в международные организации и обещано скорейшее окончание демонтажей. В качестве платы за эти уступки Аденауэру пришлось признать сохранение контроля над Руром в руках шести западных держав. Неопределенность отношений собственности и судьбы индустрии этого региона тормозила необходимые инвестиции и вела сокращению экспорта из него, напоминая о печальном исходе оккупации Рура в 1923 г. Чтобы разрубить гордиев узел, министр иностранных дел Франции Роберт Шуман в мае 1950 г. выдвинул план создания общего рынка для горнодобывающей промышленности и металлургии в Западной Европе. ФРГ, заинтересованная в нормализации отношений с «наследственным врагом», поддержала эту идею. В 1951 возникло «Европейское сообщество угля и стали» (Montanunion), заложившее основу дальнейшей экономической интеграции.
Непризнание ФРГ «коллективной вины» немцев за преступления нацистского режима сопровождалось широкими жестами примирения по отношению к его жертвам, хотя финансовые выплаты производились только тем из них, кто проживал в западноевропейских государствах и США. Особое внимание уделялось отношениям с Израилем, получившим от Западной Германии стартовую помощь в объеме около 3,5 млрд. марок. 15 июня 1950 г. ФРГ вступила в Совет Европы, 9 июня 1951 г. западные державы заявили о прекращении состояния войны с Германией. Отказавшись от претензий на «особый путь» этой страны, приведший к двум мировым войнам, Аденауэр считал одним из главных критериев восстановления государственного суверенитета создание собственной армии. Уже в марте 1949, будучи только председателем Парламентского совета, он заявил о готовности немцев «внести свой вклад в