1977 г. принес с собой вторую волну террора членов «Фракции Красной армии», пытавшихся ценой ряда акций устрашения добиться освобождения из тюрем своих вождей и соратников. Несмотря на все меры безопасности, им удались покушения на федерального прокурора Зигфрида Бубака и председателя правления «Дрезденер банк» Юргена Понто. 5 сентября левыми экстремистами был совершен самый дерзкий из террористических актов – в Кельне был похищен глава союза промышленников ФРГ Ганс Шлейер, четверо его охранников убиты. После того, как 18 октября отбывавшие наказание в штутгартской тюрьме лидеры «Фракции Красной армии» покончили жизнь самоубийством, Шлейер был убит их соратниками, остававшимися на свободе. Однако из «красноармейской» искры так и не возгорелось пламени революционной борьбы с «профашистской системой». После жаркой осени 1977 г. волна террора пошла на спад, не в последнюю очередь из-за того, что правительство заявило о недопустимости и впредь выполнять условия преступников. Реакцией власти стали также усиленные меры безопасности, упрощенная процедура судопроизводства в отношении террористов, фактически лишавшая их права на защиту – либеральная общественность вновь заговорила о призраке полицейского государства. Под ее давлением в 1978 г. была отменена сплошная проверка лояльности лиц, поступавших на государственную службу.
Серия политических убийств дискредитировала леворадикальную сцену ФРГ. Этаблированные партии, находившиеся на государственном обеспечении и увлеченные погоней за голосами, плохо подходили на роль «властителя дум» социально активных граждан, прежде всего представителей молодого поколения. Работа перестала быть для них главным смыслом жизни, социальное обеспечение создавало необходимые материальные, а открытость высшего образования – духовные предпосылки для формирования новой системы ценностей, независимой от карьеры и зарплаты. В ее основе лежала уже не революционная перестройка окружающего мира, а внутренняя эмансипация личности, ее освобождение от условностей и привычек благопристойного мещанства.
Не находя выхода своим интересам и чаяниям в сфере большой политики, носители идеологии постиндустриального общества стремились к реализации альтернативных проектов. Возникавшие повсеместно гражданские инициативы олицетворяли собой протест против тотальной демократии, забывшей о нуждах реального человека. Ставя перед собой конкретные цели, будь то закрытие для транспорта жилого микрорайона или строительство детской площадки, борьбу с дискриминацией женщин в быту или помощь инвалидам, они неизбежно выходили на уровень политики, вступали в конфликт с партийной бюрократии, выдвигали на местных и земельных выборах собственных кандидатов. Если студенческое движение конца 60-х гг. прошедшего века напоминало теорию и тактику российского народничества, то гражданские инициативы последующего десятилетия имели явные аналогии с «теорией малых дел» и земским движением в пореформенной России.
Растущий резонанс получали общественные выступления в защиту окружающей среды. Появившийся в 1972 г. доклад Римского клуба ставил проблему пределов экономического роста, ограниченных способностью природы «переварить» человеческую деятельность. Парниковый эффект, вымирание лесов, озоновая дыра и техногенные катастрофы стали излюбленными темами западногерманской прессы. Молодое поколение испытывало растущий и вполне объяснимый страх вообще остаться без будущего. Энергетический кризис показал, насколько неустойчиво благосостояние Западной Европы, основанное на эксплуатации минеральных ресурсов в других частях земного шара. Пытаясь извлечь уроки из кризиса, правительство Шмидта сделало ставку на форсированное строительство атомных электростанцией. Общественность указывала на риски, связанные с применением ядерных технологий, вскрывала корыстные интересы мощного атомного лобби в Бонне. Из широкого спектра гражданских инициатив, протестовавших против необратимого загрязнения окружающей среды в угоду экономическому росту, во второй половине 70х гг. начало складываться движение «зеленых».
Его идеология не ограничивалась экологическим горизонтом, представляя собой пестрый конгломерат экзотерических культов, политических теорий анархистского толка, модной «философии жизни». В ней присутствовали и консервативные черты, такие как отрицание норм представительной демократии и ставка на внепарламентские действия, призывы к отказу от благ цивилизации и борьбе с «террором потребления». «Зеленые» выступали против господства в политике технократов, оперирующих исключительно количественными показателями, за новое качество жизни, подразумевавшее гуманизацию не только человеческих отношений, но и сферы производства. Общим знаменателем новых социальных движений являлся примат постматериальных ценностей и попытка построить на их основе новое гармоничное и солидарное сообщество без вертикальных и горизонтальных границ. Они считали себя «левыми», но видели, что реальный социализм оказался не в состоянии преодолеть пороки индустриального общества.
Утопические стремления остановить колесницу технического прогресса сочетались с оригинальными формами политической борьбы, будь то занятие пустующих домов и строительных площадок, блокада железнодорожных путей, по которым перевозились ядерные отходы. Попытки вернуться к природе и вести натуральное хозяйство, совместно воспитывать детей, ходить в домотканых одеждах, есть только то, что выращено собственным трудом, выглядели достаточно экстравагантно и провоцировали интерес средств массовой информации, превращаясь в бесплатную рекламу для новых социальных движений. Кое-что из того, что родилось в их среде, выдержало проверку временем – так, коммуны (Wohngemeinschaften) до сих пор остаются излюбленной формой студенческого общежития в ФРГ, потеряв, правда, свой политический подтекст. Альтернативные фермы давно уже стали признанным атрибутом сельского хозяйства, а сеть «биомагазинов» ввиду все новых эпидемий в сфере животноводства и страха населения перед генетически измененными продуктами переживает настоящий бум.
Лидеры парламентских партий достаточно высокомерно отнеслись к программным целям «зеленых», считая их одним из отзвуков студенческого движения. Вскоре стало очевидным, что новое движение способно поставить под вопрос существующую партийнополитическую систему ФРГ. В 1979 г. «зеленые» были уже представлены в ряде ландтагов, с января следующего года оформились как федеральная партия. Они заставили потесниться традиционные левые силы, усилив в СДПГ позиции сторонников «экологического социализма». Внутренняя эволюция «зеленых» сопровождалась конфликтом фундаменталистов, выступавших исключительно за «базисные акции», и реалистов, готовых к участию в парламентской борьбе. Несмотря на ряд оригинальных решений (ротация депутатских мандатов, квота на представительство женщин в руководящих органах), новая партия в 80-е гг. все больше подстраивалась к традициям боннской политики, и в то же время внесла в нее принципиально новые акценты.
Внешняя политика в годы правления Шмидта развивалась в соответствии с импульсами, полученными в предшествующий период, при выравнивании баланса в пользу Запада. Он выступил одним из инициаторов проведения встреч лидеров шести ведущих стран западного мира (включая Японию), первая из которых состоялась в ноябре 1975 г. в Рамбуйе под Парижем. В середине 70-х гг. ключевым моментом, определявшим внешнеполитический курс Бонна, являлся энергетический кризис, в конце десятилетия – проблемы военностратегической безопасности Западной Европы. Из-за специфики экономических проблем отдельных стран вследствие кризиса процесс дальнейшего развития ЕЭС был фактически заморожен. К числу позитивных моментов интеграции следует отнести появление в 1978 г. европейской валютной системы. В ее рамках гасились колебания курсов основных национальных валют, наносившие ущерб экспорту ФРГ, сдерживались финансовые спекуляции на росте западногерманской марки. Новая организация предусматривала введение особой денежной единицы («экю») в расчетах между ее участниками. Западная Германия как главный донор ЕЭС (2 млрд. марок в 1979), неоднократно использовала этот рычаг для давления на своих партнеров. Расширение сообщества за счет Дании, Ирландии и Великобритании уменьшило значение в нем доминирующей оси Бонн – Париж. В 1979 г. впервые были проведены прямые выборы в Европейский парламент.
Перестав чувствовать себя зависимым партнером США, ФРГ активизировала свои отношения со странами, не входившими в состав западного блока. Социаллиберальная коалиция оказывала дипломатическое давление на диктаторские режимы в Испании, Португалии и Латинской Америке, поддерживая соответствующие инициативы Социалистического Интернационала, председателем которого в 1976 г. стал Вилли Брандт. Он же возглавлял комиссию по отношениям Юга и Севера, пользовавшуюся заслуженным авторитетом при определении Организацией объединенных наций приоритетов мирового развития. Хотя Германия не имела колониальной империи, подобной британской или французской, ее соучастие в эксплуатации природных богатств «третьего мира» не вызывало сомнений. В своем правительственном заявлении Шмидт впервые назвал помощь развивающимся странам в качестве одного из приоритетов западногерманской внешней политики. Среднегодовой объем помощи ФРГ в этой области держался на уровне 4 млрд. марок, хотя и не достигал рекомендованного ООН одного процента от валового социального продукта. За координацию контактов с «третьим миром» отвечало специальное министерство экономического сотрудничества, которое возглавлял сторонник «экологического социализма» Эрхард Эпплер. Наряду с продовольственной помощью и отправкой врачебного персонала, которыми занимались церковные и благотворительные организации, предпочтение отдавалось финансированию международных инфраструктурных и образовательных проектов, способных пробудить в этих странах энергию внутреннего развития. В отличие от США, жестко проводивших линию на поддержку «политических друзей» в регионе, западногерманская помощь в большей степени определялась гуманитарными соображениями. Однако исключения порой заслоняли собой правила. Либеральная общественность на протяжении 70-х гг. справедливо обвиняла правительство ФРГ в «двойной морали», поскольку оно, прикрываясь заявлениями об экономической необходимости, сохраняло оживленные отношения с режимом апартеида в Южной Африке.