АРМИЯ ЛИШАЕТСЯ ВЛАСТИ
Верховное командование
Под Верховным командованием обычно понимают совет, составленный из нескольких человек, которые во время войны действуют вместе, чтобы управлять судьбой страны. Такой совет, состоящий главным образом из государственных деятелей и военачальников, будет принимать важнейшие решения после взаимных консультаций, проигрывая при этом все противоречивые мнения и глубоко взвешивая все за и против. Такова была в основном система со стороны союзников, как в Вашингтоне, так и в Лондоне, и, вероятно, также, когда «Большая тройка» встречалась в Касабланке и в Тегеране. Германское руководство во время Второй мировой войны было совершенно другим. Здесь не было никакого совета, который мог бы собираться вместе. Даже правительство рейха никогда не собиралось в одном месте по какому-либо определенному случаю на протяжении всей войны. Здесь все руководство сосредоточивалось в руках практически одного человека, который обладал всей властью в государстве – политической, военной и экономической. Гитлер, и один только Гитлер, руководил стратегическим планированием, он был единственный, кто принимал или отвергал предложения и кто сохранял за собой право окончательного решения. При Верховном главнокомандующем вермахтом существовал военный кабинет, но это был исполнительный орган для донесения его приказов и инструкций флоту, люфтваффе и армии, а также позднее различным театрам военных действий ОКВ. Офицеры, стоявшие во главе ОКВ, а именно Кейтель как глава ОКВ и его подчиненный Йодль как глава контрольного штаба вермахта, располагали полной картиной того, что происходит на разных фронтах в любое данное время. Вероятно, они даже знали, что планирует Гитлер. Между тем по всем вопросам руководства они обладали гораздо меньшей властью, чем, например, начальник Генерального штаба армии или группы армий, который, естественно, принимал на себя руководство в отсутствие своего командующего офицера. И лишь прокуроры на Нюрнбергском процессе над «военными преступниками» в первый раз облачили Кейтеля и Йодля в одежды, которые они не имели возможности носить во время войны. Сегодня все еще может казаться невероятным, но это правда, что Гитлер в одиночку принимал все военные решения, не только стратегические, но с 1942 года и далее также все тактические решения, и никому не передавал этих функций даже на время.
После того как было столько сказано и написано об этом, вновь в подробностях описывать, как получилось так, что Гитлер принял на себя абсолютную прерогативу принятия решений, даже в военных вопросах, может показаться излишним. Тем не менее я считаю, что этому вопросу стоит посвятить несколько слов. Гитлер верил в свою особую «миссию». Во внутренней и внешней политике между 1933 и 1939 годами он с полным правом мог заявлять о безоговорочных и очевидных успехах. То, каким образом они были достигнуты, – уже другой вопрос, но это было так. Гитлер 1938 года уже не был Гитлером 1933-го. Теперь его амбиции простирались к военным успехам. Гитлер был убежден, что победа может быть одержана лишь под его руководством. Офицерский корпус, в частности корпус армии, по его мнению, был «растяпой». Он считал, что офицеры корпуса ошибались со своими предупреждениями относительно опасности ремилитаризации Рейнской области, пытались замедлить темп, который установил Гитлер для перевооружения. Они слишком переоценили силы сначала польской, а затем французской армии. И всякий раз его предсказания и действия оказывались верными. Должен ли он в таком случае был прислушиваться к этим мямлям, этим колебавшимся, нерешительным людям, которые боялись войны, вместо того чтобы радостно встретить ее, к этим «последним франкмасонам», как он называл Генеральный штаб, к этим «устаревшим рыцарям с их заплесневевшим кодексом чести», как он один раз презрительно выразился о своих генералах, когда они оказали сопротивление его приказам. Должен ли он был следовать их совету и принимать их решения? Нет, нет и еще раз нет! Он был лидером, вождем германского народа в мирное время, которого признавал весь мир; он освободил свой народ из тисков Версаля, а теперь он станет лидером в войне. Он один станет «Feldherr»[14] (полководцем).
Если во время Польской кампании Гитлер все еще держался в тени, то уже осенью 1939 года пропаганда начала провозглашать его величайшим полководцем всех времен, а его самоуверенность разрослась безгранично. Во время наступления на Запад он чаще вмешивался в командование, и в результате британские экспедиционные войска бежали в Дюнкерк. В 1941 году он пошел еще дальше. Армия предложила предпринять главную атаку на Москву. Гитлер же вместо этого приказал нанести наиболее мощные удары по флангам, в направлениях Украины и Ленинграда. Вместо того чтобы ударить кулаком, он ударил открытой ладонью. И произошло то, чего все опасались: главные советские силы вокруг Москвы разбить не удалось. Более того, Гитлер отверг предложение сразу же перейти к гибкой обороне. Ему не давала покоя близость к Москве, которую он все еще надеялся захватить, и настаивал на атаке, а контратака русской армии, которая началась необыкновенно рано, а также суровая зима привели к кризису. Это можно было урегулировать отводом армий, которые проникли слишком далеко, и таким образом закрыть бреши на фронте. Однако Гитлер возражал против того, чтобы потерять хотя бы пядь земли, и таким образом делал ситуацию еще более критической, ведущей к тяжелым потерям. Браухича назвали козлом отпущения и отправили в отставку; в полном противоречии с истиной, он был обвинен в том, что не обеспечил восточную армию зимней одеждой. Гитлер сам принял на себя командование армией и, в соответствии со своим хорошо известным приказом: «Все остаются на своих местах. Ни шагу назад», он отодвинул угрозу, которую сам же вызвал.
Однако этот успех Гитлера оказался причиной его же гибели. Но тогда он видел в этом новое подтверждение своих способностей и менее, чем когда-либо, склонен был прислушиваться к советам. Он возвел свою максиму «Стоять твердо любой ценой» до статуса единственно верного способа действия в войне. Мало-помалу он приносил в жертву не только дивизии и корпуса, но армии и группы армий и даже целые театры войны. Непостижимо, не подлежит никакому разумному объяснению, что этот человек, несмотря на то что дар его в некоторых отношениях был необыкновенный, не сумел понять, что искусство войны не состоит в том, чтобы крепко стоять, но в том, чтобы захватывать инициативу. Когда вспоминаешь, как определенные черты характера Гитлера стали еще более определенными и устоявшимися, то не сомневаешься, что для того, чтобы разгадать эту загадку, следует углубиться в патологическую психологию. Например, он безгранично преувеличивал свои военные таланты. Побывав в качестве бойца прифронтовой линии во время Первой мировой войны, он считал, что знает все требования войны от а до я. Он живо интересовался и был хорошо осведомлен в военной науке и особенно в военной технике, а также приобретал знания непосредственно с полей сражений[15].
В этом Гитлеру помогала его практически непогрешимая память, которая хранила все возможные подробности. Его страсть к техническим изобретениям побуждала его к их переоценке, в то же время он отказывался взвешивать возможности нанесения удара по врагу убывающими силами его собственных войск. Его развитое презрение к человечеству и чувство неполноценности, присущее самоучкам в присутствии экспертов, приводило к тому, что он весьма низко ценил мнение последних. Его неиссякаемый дар хвастливой болтовни, производивший на свет поток доводов и доказательств в поддержку собственных взглядов, позволял ему сравнительно легко говорить с менее одаренными в ораторском отношении воинами, хранившими молчание. Он мыслил эмоциями и субъективно; для него объективное суждение и холодный расчет, взвешивание за и против были проклятием. Особенно он был склонен недооценивать врага и отказывался основывать свои решения на военной практике изучения мотивов и действий противника. В своих расчетах он не учитывал время и расстояние как решающие факторы. В конечном итоге именно недостаток какого-либо чувства умеренности, сдержанности привел его к тому, что он разбазарил все ресурсы во время войны на всех фронтах. Его упрямство не позволило ему вовремя признать последствия неблагоприятного хода событий. Кажется, что он почти отказывался верить, что тенденции эти неблагоприятны. Вместо этого он позволял врагу перехватить инициативу. Вместо того чтобы вовремя остановиться и грамотно отступить с территории, которую наверняка невозможно было удержать, почти во всех случаях он активно сопротивлялся такому решению, а если соглашался, то делал это, когда было уже слишком поздно. И вновь вследствие этого Германия несла невосполнимые потери, а войска становились все более измученными, что в конечном итоге привело к коллапсу всех фронтов.
Слова «слишком поздно», похоже, характеризуют все решения и действия руководства вермахта с осени 1942 года и далее[16].
В приказах не содержалось никаких инструкций, которые бы свидетельствовали об осмотрительном, долговременном планировании. Вместо этого они несли все больше и больше подробных указаний в проведении таких операций на всех фронтах. Фундаментальный принцип администрирования, а именно – отдача приказов подчиненным уполномоченным и так далее о том, что делать, с предоставлением свободы решать, как это делать, давно был отброшен. В этом смысле традиция независимости низшего офицера, которая многие десятилетия сохранялась в германской армии, была разрушена. Вряд ли во всем войсковом руководстве нашлась хоть какая-то часть, в которую не вмешивалось бы, по приказу Гитлера, ОКВ. Каждый день Гитлер требовал, чтобы ему сообщали о бесчисленных деталях, которые, вероятно, не были столь важными для принятия окончательных решений. А тем временем имеющихся в наличии войск становилось все меньше, во всяком случае недостаточно для наступления, операция же на основе отхода не могла и не должна была начинаться, если только Гитлер не принял бы такого решения. Однако, услышав предложения подобного рода, он впадал в ярость. «Генералы всегда хотят операций» – вот одно из излюбленных выражений Гитлера. «Их работа – оставаться там, где они есть, и более ничего». И это говорилось в то время, когда обширность территории, оккупированной в России, была чрезвычайной и удерживание ее было совершенно бессмысленным делом. Не стояние на позициях, а активная война под профессиональным, мудрым руководством, каким оно должно было быть, наряду с храбростью германского солдата являлась единственным фактором, который до определенной степени перевешивал бы численное и материальное преимущество противника, позволял бы создавать эффективные планы операций. Все подобные предложения опровергались Гитлером с самого начала, и изнуренные войска, перенапрягавшиеся в течение ряда лет, вынуждены были крепко цепляться за едва завоеванную землю, что в итоге и закончилось крахом.
При Гитлере Верховное главнокомандование характеризовалось им как несдержанное и упрямое. Стратегические принципы и опыт германского оружия в прежние времена и даже в начале Второй мировой войны были проигнорированы. Паралич инициативы Верховного главнокомандования в точности совпадает по времени с поглощением его (командования) Гитлером. Так же как Наполеон, он стал жертвой собственных успехов. Командующие на фронтах были обременены задачами, которые они, вероятно, не могли исполнить, потому что отсутствовали средства для их выполнения.
Командующие армиями и группами армий были вынуждены сражаться на два фронта: с противником и с Верховным командованием, которое лишало их всяческой свободы действий. В такой борьбе они должны были полагаться на собственные ресурсы; поддержку и помощь им было заполучить трудно. Прежде всего ОКВ и в наибольшей степени Кейтель и Йодль должны были представлять потребности фронта Гитлеру. Ни один из них так и не сумел во время Второй мировой войны набраться хотя бы малейшего военного опыта. Йодль редко получал разрешение от Гитлера посетить фронт, а Кейтель никогда там не был. Гитлер говорил, что не может отпустить их даже на несколько дней. Истинная причина, вероятно, заключалась в том, что он не желал, чтобы те стали объектом какого-либо противоположного оппозиционного влияния на него и его руководство.
Он мало доверял Кейтелю и Йодлю. По его мнению, Кейтель был слишком слабой личностью, чтобы он мог иметь особый вес, и было известно, что Гитлер мало полагался на военное суждение первого. Сфера деятельности Кейтеля ограничивалась министерской бюрократией, а здесь его работа была просто феноменальной. Его громкий титул ничего не значил. В действительности он играл не большую роль, чем та, что позволял ему Гитлер: роль уступчивого, податливого начальника клерков, который всегда будет молча принимать приступы ярости своего шефа. Очевидно, он утратил все чувство ответственности по отношению к народу и к армии, в которой он вырос и которую теперь окончательно бросил. Он не был особенно одаренным в интеллектуальном отношении, однако обладал достаточным разумом, чтобы быть слепым к громадному бремени вины, которое взвалил на себя. Почти в каждом случае он принимал сторону Гитлера и выступал против армии и своих старых товарищей, когда те нуждались в его поддержке. Такая слабохарактерность заставляла его принимать участие в создании многих пресловутых указов Гитлера, таких как «Комиссар эрлас» или «Ночь и туман». Сам по себе Кейтель конечно же не был плохим человеком, однако его страх перед дьяволом, которому он служил, душил все угрызения совести. Для наблюдателей со стороны было невероятно, что он и остальные могли выдерживать напряжение общения с Гитлером на протяжении всей войны. Для полевых командиров и их шефов было мукой принимать участие в «ситуационных конференциях», которые зачастую длились по нескольку часов и на которых Гитлер часто произносил долгие речи по всем возможным и не имеющим отношения к делу предметам и темам. Для них было непостижимо, как можно кому-то выжить, из года в год ведя такую жизнь, в которой выполнение работы не имело ничего общего со здравым смыслом. Известно, что Гитлер отказывался принимать отставки тех своих подчиненных, с которыми он не желал расставаться, либо потому, что он привык к ним, либо потому, что их было гораздо проще согнуть, покорив своей воле. Но любой, кто серьезно желал бежать из такой атмосферы, мог бы найти выход, даже ценой открытого неповиновения. Вероятно, ключ к этой загадке таится в сильной гипнотической мощи Гитлера.
Скорее всего, подобное влияние подавило решимость такого человека, как Йодль. Разумеется, Йодль также страдал от очевидного дефицита силы духа, к чему в более поздние годы добавилась немалая доза смирения. Лишь изредка он терял терпение, находясь с Гитлером. Между тем, когда это случалось, он давал выход возмущению в своей грубой баварской манере. Если рассматривать Йодля в целом, то он был человеком и воином совершенно иного калибра, чем Кейтель. Вначале он верил в дар Гитлера как стратега, однако осенью 1942 года, по случаю острого разногласия насчет эксцентричной операции на Кавказе, он наконец понял, куда заводит страну руководство Гитлера. С этого момента он яростно боролся за принятие разумных решений и отстаивал потребности фронта, часто с замечательной энергией. Йодль был единственным в ОКВ, к кому командующие разными фронтами могли обратиться в случае нужды. Однако даже ему редко удавалось сделать свое влияние ощутимым.
Особая ответственность лежит на тех из свиты Гитлера, кто не нашел ничего лучшего, чем рьяно кивать и аплодировать фюреру, подтверждать и укреплять его во всем, что он говорил. Эти жалкие люди нанесли тяжкий вред сражающимся войскам и их командующим. Именно они из-за позорного недостойного одобрения укрепляли веру Гитлера в собственную непогрешимость и всесилие его воли. Ущерб, нанесенный этими пресмыкающимися, гораздо больше, чем это общепризнано. Впрочем, за единственным исключением, они не принадлежали к армии.
Влияние армии во время войны
Германия – континентальное государство. Ее центральное положение в Европе предполагало, что сражения главным образом будут происходить на суше. По этой причине армия всегда играла ведущую роль в вермахте. Тем временем были сформированы люфтваффе, как третья ветвь вооруженных сил, с весьма важной задачей внутри всей схемы обороны. Ни армия, ни флот ничего не могли бы сделать без их поддержки; война на море и на суше без сотрудничества с военно-воздушными силами была немыслима. Этот факт не уменьшил важное значение германской армии во Второй мировой войне. Даже с точки зрения одной только численности армия оставалась самой сильной частью вермахта, и ее лидеры могли справедливо и резонно ожидать, чтобы их мнение заслушивали прежде, чем могли быть приняты весомые решения. Однако этого так и не произошло. Например, русское военное вторжение против Польши в сентябре 1939 года явилось полнейшей неожиданностью для Верховного командования армии (Oberkommando des Heeres – далее ОКХ).
В ряде случаев приказы вермахта втягивали германские войска в тяжелые бои, которые выливались в значительные потери. ОКХ также держали в неведении относительно операций, планируемых в Норвегии. Все обсуждения о вступлении Италии в войну производились лишь в штаб-квартире Гитлера. Военные пакты с Италией и позднее с другими союзниками заключались без авторитетного участия армейского руководства. Объявление немцами войны Соединенным Штатам застало ОКХ врасплох.
Даже в начале войны ОКХ не принимало участия в главных решениях по стратегии, тем не менее в ведении наземных сражений армия все еще оставалась на высоте. В дальнейшем вмешательство Гитлера в армейские операции только усиливалось. Обдуманное заранее ограничение военной сферы влияния ОКХ началось с создания так называемого театра военных действий ОКВ.
Для начала ОКВ взяло под крыло Норвежский театр военных действий. Затем последовала Северная Африка, Италия, Юго-Восточная Европа и Запад, так что к 1942 году ОКХ было ограничено командованием только на Восточном фронте. Театры иных действий ОКВ получали приказы непосредственно из штаб-квартиры Гитлера. Работа армии состояла в том, чтобы обеспечивать войска снаряжением и припасами. ОКХ получало информацию о ситуации на этих театрах военных действий в весьма общих и неадекватных выражениях.
Ваффен СС – охрана Гитлера в черных рубашках, организованная как специальная армия с Гиммлером во главе, – постоянно увеличивалась. К концу года эти войска включали от тридцати шести до тридцати восьми дивизий, всего 1 000 000 человек, если принимать во внимание подразделения из других стран. Все возражения, выдвигаемые армией, были тщетны. Вначале Гитлер пытался оправдать образование этих подразделений, а позднее он счел такие попытки необязательными. Когда поток добровольцев иссяк, ваффен СС стали набирать рекрутов точно таким же способом, как армия. Так что фактически была образована вторая армия, в подкрепление которой вновь обученные молодые люди были извлечены из армии. Поскольку военно-морской флот и люфтваффе одинаково выдвигали ненасытные требования на наиболее квалифицированных людей из молодого поколения, то большей части вермахта, армии, приходилось иметь дело с тем, что ей оставалось. О вербовке в ваффен СС приходится особенно сожалеть из-за высоких потерь, которые несли эти войска, что вполне естественно, поскольку офицерские корпуса СС не обучены и подготовлены в той же степени, что и офицеры армии. Это особенно справедливо в отношении должностей начиная с полкового командира и выше. Не стоит отрицать, что многие командующие СС доказывали свою выдающуюся доблесть и что их войска часто одерживали большие тактические победы, но какой же страшной ценой они достигались! Потери подразделений СС были существенно выше, чем потери армии, а проблемы с численностью персонала становились все более критичными в результате тяжелых потерь на востоке начиная с 1942 года и далее.
Резервная армия не могла устранить этот дефицит. С другой стороны, люфтваффе располагали среди своего наземного персонала большим количеством молодых офицеров, чьи способности не были полностью использованы. Каждая попытка извлечь из этого источника неиспользованную людскую силу упорно отражалась Герингом. Последний полагал, среди прочего, что он не готов «доверить своих солдат идеологически отсталой армии». Причина этого, возможно, заключалась в том, что он мечтал позднее отвоевать утерянное превосходство в воздухе. Более того, поскольку люфтваффе, как таковые, больше не считались решающим фактором в военных планах Германии, он хотел, по крайней мере, чтобы они играли свою роль на земле. Гитлер соглашался с Герингом. Дивизии ветеранов армии, вместо того чтобы укрепляться, получили разрешение сжигать себя. Вместо того чтобы распределять необученных солдат среди опытных войск, стали образовываться новые подразделения. Из людских ресурсов, освобожденных из люфтваффе, были созданы двадцать две полевые дивизии люфтваффе, а десантные войска численно возросли. «Полк телохранителей» Геринга был преобразован в подразделение с чудовищным названием парашютно-танковая дивизия «Герман Геринг». Поскольку персонал люфтваффе был не обучен современной тактике наземного боя, то и здесь также происходили тяжелые потери при плачевных результатах. И лишь в 1944 году, после того как Геринг утратил свое влияние на Гитлера, эти к тому времени сильно потрепанные войска были наконец переданы армии. Впрочем, до самого конца Геринг сохранял контроль над воздушно-десантными войсками, которые тем временем увеличились до десяти дивизий с общей силой 250 000 человек. Но и солдат-парашютист был не чем иным, как пехотой, которую случайно перебросили по воздуху, и командование Герингом этими людьми, которых вытащили из армии, было технически не оправдано. Поскольку у них не было возможности практиковаться в прыжках с парашютом, большинство десантных дивизий являлись таковыми лишь по названию. И лишь две из них представляли большую ценность с военной точки зрения.
Все дивизии ваффен СС и люфтваффе сражались на различных театрах военных действий в рамках армии. До 1944 года их высшее руководство на фронте было всего лишь корпусными командирами. Затем, впрочем, были учреждены два армейских командования, одно для ваффен СС, а другое для парашютных войск. Все кадры и войска ваффен СС и наземных соединений люфтваффе подчинялись местным армейским властям лишь для тактических целей, то есть они получали приказы на полях сражений. Между тем, поскольку каждая дивизия должна была ежедневно докладывать Герингу или Гиммлеру, имели место частые, приносящие вред вмешательства со стороны этих двоих людей в ведение войны на фронте. Они все воспринимали как Гитлер, и нередко получалось так, что последний приказывал отвести СС или люфтваффе с фронта, предварительно не проконсультировавшись с армейским командованием. Группам армий в таких случаях приходилось решать задачу: как заполнить возникшую в результате этого брешь.
Авторитет армии над СС и объединениями люфтваффе среди офицерства не простирался дальше, чем тактическая субординация офицеров. Командующие армейскими группами и армиями не имели юрисдикции над членами люфтваффе, флота или СС, они не могли подвергать их дисциплинарным наказаниям, а также не обладали правом проводить судебные расследования. Армейские власти могли лишь сделать донесение Гиммлеру или Герингу, и только они одни решали, стоит ли что-либо сделать или нет. После 1942 года армия не имела голоса в делах награждения. И также невозможно было для армейского командующего отвергать назначение на командную должность одного из этих подразделений человека, которого он считал неподходящим. Такая жуткая ситуация продолжалась вплоть до весны 1945 года и изменилась только тогда, когда в соответствии с ранее упомянутой формулой было уже «слишком поздно». При таких условиях со смешанными чувствами командующий армией получил под свое командование войска ваффен СС и люфтваффе. Эти дивизии были значительно сильнее и лучше оснащены, чем дивизии армии. Ряд разумных офицеров СС желали, как и некоторые из их солдат, чтобы их поглотила армия, но в целом методы обучения Гиммлера породили в СС резкую враждебность к армии и ее мировоззрению.
Систематические ограничения мощи армии распространялись также и на части, находящиеся в подчинении местной власти на оккупированных территориях. Каждая такая армия принимала участие во всех необходимых битвах и в так называемых операционных областях со средней глубиной по крайней мере в пятьдесят километров подчинялась командующему местной армией. Гитлер постоянно уменьшал размер этой зоны, так что на Востоке, после того как фронт был отброшен, весь тыловой регион в России находился под властью гражданских комиссаров рейха; Польша также была под властью гражданского лица – генерал-губернатора. Норвегия, Дания, Голландия и Греция – все управлялись невоенными официальными лицами. Единственная чисто военная администрация существовала во Франции, Бельгии и Югославии. Эти военные власти между тем отвечали не перед командующими на фронте, но перед Гитлером, с его полномочиями главнокомандующего армией. Даже в самых малых оперативных зонах власть армейского командования была строго ограничена. Полиция, как и СС, отвечала только перед Гиммлером. От него исходили приказы СД (Sicherheitsdienst – служба безопасности СС) для их позорных деяний. Другие организации, имевшие свои центральные офисы в Германии, также были отделены от армейских групп. Армия практически не обладала властью над полицией, железнодорожными чиновниками и членами организации Тодта, равно как над люфтваффе и СС. Ее фактическая власть в операционной зоне, таким образом, была ограничена простым администрированием и заканчивалась на арьергардных границах сражающихся войск армии. Все другие люди в данной области имели собственные официальные каналы и собственную юрисдикцию. Все, что имело отношение к политической полиции, экономической эксплуатации, культурным мероприятиям и призыву населения на работы, выходило из-под влияния вермахта и находилось под опекой полностью независимых политических организаций.
Доказано, что население оккупированных областей чувствовало себя безопаснее, если оно находилось в регионах, управляемых армией, что условия жизни для него в них были лучше[17] и что они в меньшей степени являлись объектами судебного разбирательства. Множество иностранных свидетелей подтвердили это. И далее факт, что страшные преступления, которые так опорочили доброе имя немцев, – убийства евреев, широкомасштабные разбои и грабежи, порабощение людей, захват сокровищ искусства и так далее, – были совершены не армией, но партийными организациями. В этой связи особенно важное значение имеет то, что фельдмаршал фон Манштейн был объявлен невиновным в массовом убийстве евреев. Суд установил, что активная часть армии, на которую часто ссылались, что она якобы принимала участие в этих преступлениях, на самом деле в них замешана не была. Британскому военному трибуналу посоветовали не забывать, что высокопоставленные военачальники часто знали меньше о том, что происходило на контролируемых ими территориях, чем низшие чины в СД, которые очень заботились о том, чтобы скрыть свои неблаговидные дела от вермахта.
Несмотря на то что было установлено, что армейские командующие не обладали властью над СД, полицией и так далее, тем не менее их подвергли суду и осудили на трибунале союзников как военных преступников. Но мы не будем вдаваться в процедурные подробности выводов этих трибуналов, поскольку тут требуется перо эксперта. Здесь мы отметим лишь следующие моменты: военные суды главным образом касались эксцессов в партизанских войнах на Восточных и Юго-Восточных фронтах. Условия России и Югославии между тем настолько резко отличались от условий на других фронтах, что о них могут справедливо судить лишь те, кто видел их собственными глазами. Западные победители не имели такого опыта. Сталин призвал свой народ «полностью уничтожить фашистских завоевателей». Согласно русским донесениям, 300 000 немцев были убиты партизанами на одном секторе фронта за период в два года. Эта цифра может быть преувеличением, однако она содержит достаточно правды, чтобы проиллюстрировать безжалостную суровость войны на Востоке. Дополнительным фактором в этом суждении может быть тот, что судьи просто не могли поверить, что армия в военное время не контролировала другие силы. В некоторых случаях они начинали с утверждения, что многие преступления, совершаемые на оккупированных территориях, не могли оставаться сокрытыми. Командиры, следовательно, просто закрывали глаза на то, что, как они считали, они не могли предотвратить, и поэтому они, по крайней мере, виновны в грехах попустительства. Нет никаких сомнений, что в некоторых случаях это было действительно так. Тем не менее командующие армиями или группой армий невиновны в распространении подобных преступлений. Было и остается жестокой иронией, что после войны этим людям была приписана власть и что якобы именно они нанесли вред немецкому народу и армии, а также населению оккупированных стран, хотя во время войны они никогда не обладали такой властью.
В тылу, то есть в Германии, традиция была такова, что заместитель командующего генерала армии и ответственные офицеры разных должностей должны были принимать на себя исключительную исполнительную власть в случае реальной опасности. В свете прочей политики Гитлера было более чем логично, что и эта функция должна была быть у них отнята и переложена на гаулейтеров. Последним дано было название «комиссары обороны рейха». То, что они вмешивались в дела армии, – само собой разумеется. После 20 июля 1944 года их вмешательство сделалось невыносимым.
Истинная задача руководства вермахта во время войны состояла в обеспечении текущих потребностей, и в соответствии с этими потребностями оно должно было время от времени издавать общие инструкции по управлению разными службами. Верховное руководство вермахта могло вмешиваться лишь между отдельными командующими, если оно видело, что его указания не соблюдаются, а операции подвергаются риску. Если летом и осенью 1941 года Гитлер встревал в дела главнокомандующих армиями время от времени, то после того, как он устранил Браухича, количество его вмешательств стало множиться в геометрической прогрессии. Он поставил себя во главе армии и, сделав это, сразу разрушил, вероятно по плану, структуру Верховного командования армии. Он выдвинул своего услужливого главного адъютанта, назначив его главой кадрового офиса армии с тем, чтобы контролировать занятие высших постов и влиять на развитие всего офицерского корпуса. Глава Генерального штаба армии оставался ответственным только за обучение, организацию и набор в армию. По всем стратегическим вопросам он ограничивался Восточным фронтом, но даже здесь он, в сущности, был не более чем исполнительным инструментом. Когда Цейтцлер сменил Гальдера осенью 1942 года, он стал начальником Генерального штаба лишь номинально. На практике он был не более чем начальником штаба Восточного фронта. После 20 июля 1944 года его сменил Гудериан, которому, впрочем, были лишь «доверены обязанности», однако не присвоена должность. Очевидно, Гитлер собирался распустить Генеральный штаб и лишь дожидался подходящей возможности. Когда Гудериан вынужден был уехать после серьезных разногласий с Гитлером, в марте 1945 года, то был назначен лишь временный преемник. Поставки снаряжения в армию после 1940 года были переданы в руки партийцев Тодта, а позднее Шпееру. Резервная армия была передана под ответственность Кейтеля, и таким образом армия практически потеряла контроль над своими резервистами и их обучением. Кейтелю передали некоторую ответственность главнокомандующего армией. Когда Гиммлер взял контроль над резервной армией после неудачного путча 20 июля 1944 года, даже слабое влияние Кейтеля было устранено. Теперь Гиммлер сосредоточил в своих руках и политическую, и военную власть в стране. В завершение можно утверждать, что к осени 1942 года главнокомандующий армией и начальник Генерального штаба практически прекратили существование. И поскольку Гитлер сохранял принятие всех важных решений за собой, вопросы второстепенные и самые старые службы «управлялись» Кейтелем во вспомогательном объеме. Офицеры от национал-социалистической партии (тип политических комиссаров), которые в начале 1944 года были введены в каждое подразделение, от батальона и выше, стали решающим шагом к захоронению власти командующих. Несмотря на то что эти меры были предложены всем службам, они были главным образом направлены против армии, потому что Гитлер сомневался в их «вере в нацизм».
Если несколько оптимистов надеялись, что отношения между Гитлером и армейским руководством станут более теплыми теперь, когда он стал во главе армии, то вскоре они были разочарованы. Какая бы тема ни затрагивалась: операционные ли решения, проблемы резервистов, вопросы награждения орденами или даже обмундирования, Гитлер всегда все решал вопреки армии или, по крайней мере, ставил ее в невыгодное положение. Делая так, он также действовал против себя, хотя, естественно, не признавал этого. По своей природе он никогда не признавал за собой вины. Вместо этого он искал виноватых лишь среди тех, кто должен был выполнять его приказы. Он всегда искал и всегда находил «виноватых», всегда «призывал их к ответу», но никогда не искал истины в собственном сердце.
Положение флота и люфтваффе было совершенно другим. Их действия, их успехи или поражения на море или в воздухе не оказывали непосредственного воздействия на ведение сражений армии. Если тонны кораблей тонули или сбивалось множество самолетов, то никто особенно не должен был об этом знать. Но если армия сдавала позиции или даже несколько деревушек, то это невозможно было скрыть от вождей.
Флот и люфтваффе сохранили своих главнокомандующих и основной состав высшего командования, их внутренняя структура оставалась почти незатронутой. Геринг и Дёниц после отставки Редера считались «надежными», и по этой причине их ветви вермахта оставались нетронутыми. Каждый сохранял свободу действий в своей области. Геринг и Дёниц, естественно, сполна пользовались этим, оттягивая на себя ресурсы армии, у которой не было центральной власти, способной отстоять ее интересы. Армия стала сиротой. Неразборчивая в средствах кампания, развернутая Гиммлером против армейского командования на фронте, в которой порой принимал участие Геринг, не могла не оказывать воздействия на Гитлера.
Двух примеров может быть вполне достаточно, чтобы проиллюстрировать легковесность и непрофессионализм Геринга. Прежде всего именно он безответственно пообещал, вопреки совету своего Генерального штаба и местного командующего фронтом Рихтгофена, снабжать 6-ю армию под Сталинградом с воздуха[18]. Он целиком отбросил в сторону предупреждения, что на переоснащение и сбор сил воздушного транспорта уйдет по крайней мере две недели, прежде чем переброска грузов по воздуху станет эффективной. А еще в марте 1943 года Геринг хвастался, что он «сможет вытурить Эйзенхауэра из Африки за несколько дней, если только Гитлер передаст ему верховное командование в Средиземном море на двадцать четыре часа»!
Дёниц, также отстаивая интересы флота, был ответственен за более чем один нанесенный армии ущерб, хотя, естественно, он не пользовался теми же методами, что Гиммлер или Геринг. В марте 1944 года он довел до сведения своих приближенных в циркуляре, что убедил Гитлера, что Крым необходимо удержать. В результате германский флот не отошел вовремя и вся 17-я армия была потеряна.
Одна из причин совершенно бессмысленного решения – удерживать целую группу армий в Латвии, в противовес настоятельным и срочным требованиям Гудериана, – заключалась в том, что Дёниц объявил морские зоны Балтики незаменимыми для обучения экипажей подводных лодок. Просьба Рундштедта, чтобы ему разрешили покинуть голландский берег, также была отвергнута, потому что флоту он был нужен на как можно большее время по причине морской стратегии.
Таким образом, любому можно было легче добиться своего, чем армии. Впрочем, если Гитлер хотя бы раз уступал требованиям армейских командиров, он обычно менял решение, как только они возвращались на фронт. Поэтому если кто-либо и мог повлиять на него, то это был человек, который говорил с ним в последнюю очередь. При таком положении дел неудивительно, что остальные ответвления вермахта не желали подчиняться армии на фронте. Именно по этой причине не было достигнуто единого, скоординированного командования на разных театрах военных действий. Даже Роммель в Африке или где-либо еще не мог добиться того, чтобы люфтваффе или флот были переданы под его командование. Единственное исключение было в Италии, когда единое командование короткое время существовало в 1943 году, когда до осени все три рода войск были переданы под командование фельдмаршала Кессельринга. Типично для общей ситуации было то, что такая организация дела длилась столько времени, сколько Кессельринг, как офицер люфтваффе, оставался командовать. Также характерно для Геринга, что его усилиями подчинение люфтваффе было устранено как раз в то время, когда было особенно необходимо, а именно когда сама Италия превратилась в поле битвы. Вскоре после этого подразделения морского флота на Итальянском театре военных действий также вновь были переданы непосредственно под командование Дёница. С этого времени и далее, так же как на других театрах военных действий, флот и люфтваффе требовались, лишь когда им нужно было сотрудничать с армией. Главнокомандующий группой армий получил разрешение выражать свои пожелания, однако не отдавать приказы. Между тем следует подчеркнуть, что лидеры других ветвей вермахта на всех фронтах почти всегда стремились выполнять справедливые требования армии. Но такое добровольное сотрудничество обладало лишь ограниченной ценностью. Существует достаточно примеров, когда подобные полумеры приводили к сложностям на практике.
А теперь настало время ответить на вопрос, поднятый в первой главе: почему, несмотря на великие жертвы и достижения, армия была так ограничена во власти? Причина этого факта, вопиющего по несправедливости, заключается в личности одного человека – Верховного главнокомандующего. Гитлер не доверял армии или, скорее, офицерскому корпусу. У него было непреодолимое подозрение революционера по отношению к здоровым консервативным силам. Он был глубоко разочарован, что не получал от армии той же слепой веры, которую привык получать от своих партийных функционеров. Он понимал, что офицерский корпус против его тотального и безжалостного способа ведения войны и что они пытаются крепко держаться за старые традиции германской армии. Он не мог выдерживать возражения и противоречия, утверждения о том, что те или иные его доводы неприемлемы. Именно поэтому он полностью лишил армию власти во время войны и назначил себя Верховным главнокомандующим. Поэтому и создал ваффен СС как вторую армию. По этой причине он также позволил Герингу получить в свое распоряжение вооруженные наземные силы. Поэтому в начале войны он учредил ОКВ с их театрами военных действий и превратил высшее командование вермахта не только в собственный персональный штат, но во вторую армию высшего командования. Таким образом, в вермахте не было никакого руководства, ни одного беспристрастного органа, который мог тщательно и справедливо взвесить требования разных ответвлений вермахта и различных театров военных действий. Ибо это новое ОКВ отдавало приказы только армии, в то время как флот и люфтваффе могли идти своим путем. Их главнокомандующие направляли и издавали так называемые «решения фюрера» для самих себя и совершенно отказывались от распоряжений, идущих от Кейтеля или Йодля.
Однако командующие армиями не принимали все без сопротивления, они не щелкали каблуками и не выкрикивали «Jawohl». Если бы это было так, у Гитлера не было бы причин не доверять им, выказывать им свою враждебность, следить за ними и сводить долю их власти к минимуму. Командующие с чувством ответственности – а таких было большинство – не сдавались без борьбы. Они отстаивали свои убеждения всякий раз, когда позволяла ситуация. Они боролись не на жизнь, а на смерть. Разумеется, они понимали, что у их сопротивления Гитлеру существуют пределы, ограничиваемые их долгом и военным подчинением, что, по мнению Монтгомери, также неразделимо. В соответствии с законом все офицеры, включая генералов, обязаны служить. Они не могут отказываться от службы так же, как простые солдаты или призванные на службу резервисты. Если их упрекали за то, что они не сложили оружие, что справедливо, то такие же упреки следует адресовать ученым и изобретателям, которые работали на военную промышленность, рабочим, изготавливавшим боеприпасы, железнодорожникам и так далее, потому что они не стали бастовать. Такова была их судьба, и они были переданы, как и вся нация, в руки человека, который мастерски эксплуатировал их преданность, веру и политическую неопытность народа.
Доказательство того, что командующие армиями не были слепцами, соглашавшимися со всем, можно почерпнуть в следующих цифрах: из восемнадцати фельдмаршалов армии девять один за другим были сняты с должностей, трое погибли во время войны (фон Рейхенау, фон Бок, Модель), трое были приговорены к смертной казни после 20 июля 1944 года (фон Вицлебен, фон Клюге, Роммель), один был посажен в тюрьму (Паулюс) и только двое – Кейтель и Шёрнер – остались служить до конца. Первому практически запретили принадлежать к армии.
Генерал-полковники были в таком же положении. Двое из них были казнены (Гопнер, Фромм), двоих уволили с позором, пятеро погибли на поле сражений (фон Шоберт, Газе, Губе, Дитль, Дольман), и лишь несколько оставались на службе до конца, не будучи лишенными полномочий.
Мир только теперь начинает понимать, как мало можно было сделать против тоталитарной системы. Сегодня примеры Советской России и южноевропейских государств показывают, как маленькая группа решительных людей может держать в своих руках целые народы. Кто мог бы подумать, что не только ветеран войны премьер-министр, а позднее президент Бенеш был способен успешно противостоять террору. Вооруженные силы Чехословакии были не более коммунистически настроены, чем народ, и все же им пришлось склониться перед новым режимом. Можно ли было ожидать чего-то другого от немецких генералов посреди тяжелейшей из всех войн? Между тем стало известно, что безжалостные приказы Гитлера и безусловное подчинение, которого он требовал, превзошли «народные демократии» на Востоке.
Из 1242 генералов, которые числились в армейском списке 1944 года, пятьсот не вернулись домой. Они либо погибли, либо пропали без вести. Но примерно двадцать из них были приговорены к смерти и казнены по политическим причинам германским судом по приказу Гитлера. Эта цифра также говорит за себя. Трагедия германского офицерского корпуса заключалась в том, что он был силой втянут в войну, которую не хотел так же, как не желал ее весь германский народ.
Роковые последствия дилетантской стратегии
22 августа 1939 года в Оберзальцберге Гитлер заявил: «Я должен быть идиотом, если через вопрос коридора мог бы позволить втянуть себя во Вторую мировую войну, как те некомпетентные деятели в 1914 году». Как это ни поразительно, он так и думал. Он понимал, что армия еще не готова, что люфтваффе еще находятся на этапе становления, а программа построения военно-морского флота еще только зарождается. Он полагал, что Англия и Франция будут «помалкивать» и позволят ему вместе с Советской Россией сожрать польский лакомый кусочек. И тем не менее он позволил развязать величайшую войну, которую когда-либо приходилось выносить человечеству.
В целом его опыт был дилетантским. Вначале ему везло, как всякому новичку; в первое время он оказывался прав даже там, где эксперты ошибались; в своем рвении он и его окружение достигали большего, чего не могли добиться профессионалы с такой же скоростью и легкостью. Потом, впрочем, опьяненные успехом, они утратили твердую почву под ногами. Так происходит на всех жизненных поворотах, так же происходит и на войне. Военный непрофессионал недооценивает силу врага, а собственные возможности ставит слишком высоко. Он видит вещи не так, как они есть на самом деле, но так, как сам желает их видеть, то есть принимает желаемое за действительное. Он устраняет всех, кто предупреждают его об опасности, и не принимает ничьего совета. Но когда дилетант – не обычный человек, абсурдность действий которого вскоре делается очевидной, но человек, удерживающий в своих руках абсолютную власть, движимый демоническими силами, тогда это намного хуже. Потому что тогда, по прошествии времени, он начинает отрицать истину, которую когда-то признавал. Именно так произошло и с Гитлером. Вначале он гордился тем, что Германия не втягивается в войну на два фронта; затем он сам открыл второй фронт против России. Если вначале Гитлер был осмотрительным и старался не проливать кровь, то позднее он ничтоже сумняшеся проливал потоки крови. Если вначале он концентрировал силы для атаки, то закончил тем, что разбросал свои войска на пять отдельных фронтов. Если фюрер часто критиковал германскую армию в Первой мировой войне за то, что она увязла на четыре года в позиционной войне, то после того, как его изначальный план овладеть Россией одним махом провалился, он впал в ту же ошибку. И все глубже увязал в ней, когда позволил своей армии, в противовес армии 1914–1918 годов, истекать кровью в борьбе, которая в основе своей не имела ценности. И, поступая так, он утратил возможности, которые могли бы привести к положительным результатам. После долгих колебаний Гитлер начал воздушную войну в Британии, при этом поставив перед собой ложную цель – Лондон. Но это должен был быть не Лондон, но британские транспортные артерии и порты снабжения. Фюрер признал слабость Британской империи в Средиземном море в 1940–1941 годах, однако упустил этот уникальный шанс направить туда несколько дивизий, больше авиации и все имевшиеся в наличии легкие силы флота, и таким образом он смог бы захватить Мальту и Суэцкий канал. Гитлер также признавал, что попытки преодолеть британские военно-воздушные силы провалились, и он должен был бы понимать, какую опасность это могло представлять в будущем. И тем не менее Гитлер упустил драгоценное и невосполнимое время. Распределение стали, которое он начал в 1941 году, шло в порядке первоочередности: танки, подводные лодки, самолеты. И лишь в начале 1944 года он признал, что смертельная опасность исходит от превосходства врага в воздухе. Фюрер допустил, чтобы самое ценное, что было в люфтваффе, их экипажи и инструкторы, было принесено в жертву вылетами в воздух экипажей, которые оказались отрезаны из-за его же некомпетентности. Он прекрасно понимал, что самое главное в командовании большими территориями – это время на развитие нового оружия. И все же Гитлер сделал именно то, что сделал. Вместо того чтобы держать войска нетронутыми, он позволил армии обескровить себя в бесполезной обороне, и она пала в 1944 году. Именно тогда страшный и реалистичный солдатский жаргон обрел новый и отчаянно справедливый термин – «сжигание» армии.
С весны 1944 года и вплоть до конца Гитлер наблюдал смертельную битву германской армии. Летнее наступление русских положило начало ряду страшных военных поражений, каких никогда ранее не переживала германская армия. На востоке одна группа армий погибала за другой. На западе неограниченное воздушное превосходство союзников обратило свое вторжение в успех. В Италии наши силы были слишком слабыми, несмотря на жесточайшее сопротивление. На Балканах большая часть армии была заблокирована в сражении, которое не могло повлиять на исход войны, в то время как непропорционально большие силы праздно находились в Норвегии.
Пропасть между фюрером и лидерами германской армии была полнейшей и непреодолимой. Она возникла из-за непримиримых конфликтов между конкретным и абстрактным мышлением, между трезвым расчетом и фантазиями, между логикой, основанной на фактах, и навязыванием фактов, чтобы подогнать их под невыполнимые решения. Эта была сильнейшая мука для каждого мыслящего германского солдата, который не был в состоянии избежать неминуемой военной и моральной беды и которому приходилось наблюдать, как все вокруг гибнет и растрачивается впустую. Однако в Третьем рейхе существовал девиз: «Смерть специалистам», особенно солдатам. Не только Гитлер, но почти каждый партийный руководитель верил, что он обладает более солидным суждением по всем вопросам, касающимся способов ведения войны, чем те знания, которыми владели лидеры армии. К таким партийным стратегам мы можем отнести ироничные слова древних римлян: «Dulce bellum inexpertis» (война мила только неопытным – лат.).