Пучина Третьего рейха (1933–1939)
Облик эпохи
Основанный на расовой теории и безудержном антисемитизме германский национал-социализм был прежде всего идеологическим явлением, тоталитарной системой, для полного завершения которой недоставало лишь абсолютного огосударствления экономики. В этом отношении он внутренне был гораздо ближе к коммунистической диктатуре в СССР, чем к фашистскому режиму в Италии, который лишь в отдаленной мере походил на тоталитарные режимы Москвы и Берлина.
30 января 1933 г. Гитлер легальным путем стал рейхсканцлером и главой коалиционного правительства. Однако он быстро освободился от своих консервативно-националистических союзников. Благодаря закону о предоставлении кабинету чрезвычайных полномочий, принятому с одобрения всех буржуазных политических партий, Гитлер получил практически неограниченную власть и летом 1933 г. запретил все партии, кроме своей собственной. Гражданские права, по сути, были отменены, профсоюзы разогнаны. Против политических противников и просто неугодных режиму лиц развернулся безжалостный террор. Тысячи людей без суда и следствия оказались за колючей проволокой концлагерей. Парламентские органы на всех уровнях были ликвидированы или лишены реальной власти, из федеративного Германия превратилась в унитарное государство. После смерти в 1934 г. президента Гинденбурга Гитлер объединил в своем лице посты канцлера и президента, получив тем самым власть и над армией.
Стабильность нового режима укрепилась благодаря крупным внешнеполитическим успехам. В 1935 г. Германии после плебисцита был возвращен Саар и было восстановлено ее право на создание крупной регулярной армии. В 1936 г. немецкие войска заняли демилитаризованную рейнскую зону. В марте 1938 г. Третий рейх поглотил Австрию, а осенью с согласия западных держав аннексировал Судетскую область. Германия вновь стала державой мирового ранга.
Истоки национал-социализма
Национал-социалистическая идеология была создана не Гитлером. В его ранних выступлениях и статьях не имелось почти никаких оригинальных мыслей. Все они уже получили довольно широкую известность, но Гитлер радикализировал их в своем толковании и превратил в политическую веру. При этом, с самого начала он сознательно придавал этим идеям расплывчатый и двусмысленный характер, чтобы привлечь к нацистскому движению как можно большее число людей, — каждый мог отыскать в этой идейной мешанине то, что отвечало его интересам и склонностям.
Но все-таки в основе этого конгломерата лежали три главных компонента, которые возникли еще в XIX — нач. XX в. Это были социальный дарвинизм с его принципом борьбы за существование, в ходе которой сильный подчиняет или уничтожает слабого; идея о необходимости завоевания «жизненного пространства» для германского народа, прежде всего на востоке Европы; и расовая теория, ядром которой стал антисемитизм, объявивший евреев козлами отпущения за все земные мерзости и неурядицы.
При первом поверхностном взгляде на авторов XIX в., которые пропагандировали социал-дарвинистские, расовые и антисемитские лозунги, может показаться, что это были эксцентричные одиночки, которых всерьез можно не принимать. Однако круг сторонников и почитателей их идей был весьма велик, а многие из созданных ими химер в годы нацистской диктатуры стали частью официальной политической доктрины. Речь не идет о таких обскурантистах и ариософах, как Йорг Ланц фон Либенфельс, основавший «Орден новых тамплиеров», или мюнхенский мистик Альфред Шулер, который носился с бредовой идеей излечить от безумия Фридриха Ницше, исполнив перед ним корибантский ритуальный танец (затея провалилась за неимением необходимых для танца медных лат). Речь идет о весьма уважаемых в свое время людях, которые пользовались влиянием не только в Германии, но и в Европе.
Сам Чарлз Дарвин не может нести никакой ответственности за искаженное толкование его учения и идеологизацию принципа «борьбы за существование». Он писал о биологическом понятии расы в совершенно нейтральном и безоценочном смысле. Что касается врача Вильгельма Шалльмейера, который в Германии считается основателем расовой гигиены, то здесь уже дело обстоит сложнее. Шалльмейер не утверждал о существовании качественного различия между расами. Для него единственной мерой суждения о человеке служила социальная полезность последнего. Чтобы обеспечить появление как можно большего числа полезных людей, необходимо поощрять и регулировать продолжение рода. У женщины нет более высокого призвания, чем быть женой и матерью. Чем больше детей у нее будет, тем лучше. А чтобы это были здоровые дети, следует ввести анкеты расово-гигиенического контроля. Поэтому Шалльмейер требовал стерилизации «физически или душевно неполноценных» людей и высылки из страны всех инвалидов. А это уже, конечно, довольно сомнительные методы с точки зрения гуманизма.
Еще радикальнее были настроены современники Шалльмейера, врач Альфред Плётц и землевладелец Александр Тилле, которые подчеркивали в первую очередь особую ценность германской расы. В книге «Основы расовой гигиены» (1895) Плётц настаивал на необходимости «выпалывания» больных и слабых людей. Он даже предлагал предписывать супружеским парам, до какого возраста они могут зачинать детей, и требовал убивать каждого ребенка, появившегося позднее установленного срока. Тилле, анонимно выпустивший опус «Народная служба» (1893), писал, что следует беспощадно выбраковывать детей с дурной наследственностью, которых «общество терпит только из сострадания и которые все равно погибнут». Они не имеют права не только на «продолжение рода, но и даже на существование»[207]. Так что нацисты — задолго до возникновения современной — создали собственную программу эвтаназии, т. е. умерщвления неизлечимо больных и душевнобольных людей. Тилле громогласно требовал «жизненного пространства для немцев» и обосновывал право более сильной расы уничтожать слабейшую: «Если та не имеет способности сопротивляться, то не имеет и права на существование».
Уже в кон. XIX в. можно встретить и элементы будущей гиммлеровской программы выведения идеальной расовой породы людей — «Лебенсборн». Так, пражский профессор философии Христиан фон Эренфельс предлагал ввести с этой целью практику искусственного оплодотворения и узаконить для расово безупречных мужчин полигамию (многоженство).
Идеей превосходства германской расы над остальными были пропитаны необычайно популярные на рубеже веков исторические романы Феликса Дана, иррационалиста и пангерманца чистейшей воды, и ярого бисмаркианца Густава Фрейтага. Ее усердно насаждали известные расовые теоретики Пауль де Лагард (1827–1891), написавший «Германские сочинения», и автор нашумевшей книги «Рембрандт как воспитатель» Юлиус Лангбен (1851–1907). Но если мысли Лагарда трудно назвать расистскими, то у Лангбена отчетливо выступал расово окрашенный антисемитизм.
Лагард утверждал, что только немцы обладают душой, в отличие от прочих народов, которые являются всего лишь «человеческим сырьем». Он протестовал против эмиграции людей из рейха, утверждая, что на чужбине они теряют свою германскую сущность, и требовал восточной колонизации, поскольку «не индустрия, а только земледелие, животноводство и торговля могут сделать Германию богатой и процветающей»[208]. Такие аграрно-романтические представления были широко распространены в различных кругах немецкого общества и легли затем в основу концепции «кровь и почва» нацистского аграрного теоретика Вальтера Дарре.
Лангбен мечтал о «пангерманской федерации» и искал корни арийской расы не в Индии, а на берегах Северного моря, откуда она будет повелевать остальным миром. Такого же мнения придерживался и женатый на дочери великого композитора Рихарда Вагнера (1813–1883) Еве, натурализовавшийся в Германии сын британского адмирала Хьюстон Стюарт Чемберлен (1855–1927). Его огромный полумистический труд «Основы XIX века» (1899), наполненный множеством сведений из биологии, ботаники, искусства, музыки, философии, истории, привел в неописуемый восторг кайзера Вильгельма II, который не хуже любого литературного агента усердно рекомендовал эту книгу объемом в 1200 стр. своему окружению. Труд Чемберлена послужил и образцом для главного теоретика национал-социализма Альфреда Розенберга, считавшего автора «истинным художником, формирующим историю». Чемберлен полагал, что человеческие расы наделены неодинаковыми способностями, а «германцы принадлежат к той группе особо одаренных рас, которую называют арийцами». Они «физически и духовно превосходят всех прочих людей», поэтому призваны стать «владыками мира»[209].
К началу XX столетия широкое распространение получили концепции о вековой расовой борьбе между германцами и славянами. Согласно этой теории, именно германцы принесли культуру в Восточную Европу, прежде всего в Польшу и Прибалтику. Следовало поэтому вернуть эти области в состав Германской империи. А Лагард предлагал, кроме того, выселить оттуда, а заодно и из Германии и Австрии всех евреев в Палестину. В своем сочинении «Евреи и индогерманцы» (1887) он обвинял евреев в расовом высокомерии и сравнивал их с вредными паразитами, которых «нельзя перевоспитать, а следует уничтожить как можно быстрее и основательнее». Такое сравнение стало позднее излюбленной метафорой радикального антисемитизма.
Лангбен, со своей стороны, различал благородных и неблагородных евреев и утверждал, что в Германии в основном проживают, к сожалению, вторые: «… за каждый народ бог и дьявол ведут борьбу между собой. Сегодняшние евреи попали преимущественно под власть дьявола». Поэтому любой «честный и мужественный немец» обязан бороться против них.
Последовательным антисемитом был и Рихард Вагнер, который в своем знаменитом трактате «Иудаизм в музыке» (1850) провозгласил, что «иудаизм — это нечистая совесть современной цивилизации», уже всё «взявшей под свой контроль». В другой работе, «Познай самого себя», Вагнер приписывал евреям абсолютное превосходство во зле и характеризовал их как «пластичных демонов упадка человечества», из-за которых суждено погибнуть немцам. Откровенным антисемитом был и широко известный экономист и социалист Ойген Дюринг (1833–1921), который в целом отклонял расовые учения, но требовал «беспощадного искоренения евреев», которые угрожают самому существованию арийской расы.
Фанатичным антисемитом был также Герман Альвардт, который в своей книге «Отчаянная борьба арийских народов против еврейства» (1890) одним из первых заговорил о еврейском заговоре с целью установления господства над миром и в своей речи в рейхстаге, депутатом которого он являлся, открыто потребовал «искоренения» евреев. Альвардт был учителем. Именно в школах и гимназиях антисемитизм расцвел наиболее пышно. Его усердно вдалбливали в головы учеников их наставники, как правило, большие поклонники Лагарда, Лангбена и Трейчке. В 1890 г. журналист Карл Пааш писал в данцигском журнале «Зеркало антисемитов», что самым простым решением проблемы было бы, конечно, поголовное истребление евреев. Но поскольку для культурной Германии это невозможно, то всех их следует депортировать на колониальный остров Новая Гвинея — какое буквальное предвосхищение плана нацистов о выселении евреев из Европы (правда, на другой остров — Мадагаскар)!
Таким образом, основные мифы и лозунги будущего национал-социализма были готовы уже к нач. XX в. А спустя десятилетие появился еще один опус, в котором была изложена и систематизирована вся программа немецкого национализма, экспансионизма и расизма. В 1912 г. лидер Пангерманского союза Генрих Класс выпустил под псевдонимом книгу «Если бы я был кайзером». Опасаясь постоянно растущего влияния СДПГ, которая на выборах 1912 г. получила более трети голосов избирателей, 110 депутатских мест и стала сильнейшей фракцией рейхстага, он потребовал более жесткого внутриполитического курса. Класс обвинил правительство и даже самого кайзера в слабости и нерешительности и предложил отменить всеобщее избирательное право, введя высокий имущественный и образовательный ценз, выслать из Германии всех социалистических агитаторов и разрешить только истинно немецкую прессу, которая писала бы исключительно для немцев. Касаясь евреев, влияние которых в Германий достигло, по мнению автора, немыслимых пределов, он требовал лишить их, как иностранцев, политических и гражданских прав, не допускать их к участию в общественной жизни, к воинской службе, к профессиям юристов, учителей, директоров театров и банков. А в качестве возмещения за ту защиту, которую имеют эти «чужеродные элементы», Класс предлагал обложить их двойными налогами.
Чтобы притормозить дальнейшую эмиграцию немцев, он выступал за широкие социальные реформы и активную крестьянскую политику, за присоединение к империи восточноевропейских территорий. Класс считал, что, хотя война против России является не слишком заманчивой, бояться ее не следует, ибо она непременно завершится победой Германии.
Наконец, лидер Пангерманского союза возлагал все надежды на сильного вождя нации. Он писал, что было бы счастьем, если бы таким вождем мог стать сам кайзер. Но Класс глубоко сомневался в этом и был, безусловно, прав в своем скептицизме относительно Вильгельма II. В его концепции впервые в основных чертах была изложена концепция тоталитарного государства XX в., почти дословно воспроизведенная потом Гитлером. При первой встрече с Классом в 1920 г. фюрер почтительно заметил, что в его программном проекте содержится все самое важное и необходимое для возрождения немецкого народа и самой Германии.
Установление диктатуры
Большинство нового кабинета, созданного 30 января, состояло из консерваторов и националистов, получивших в нем десять постов. У нацистов, кроме самого канцлера Гитлера, должность министра внутренних дел получил Вильгельм Фрик, а Геринг стал министром без портфеля. Таким образом, чисто арифметически это было совсем не нацистское правительство. Тем не менее вечером 30 января никто не сомневался в том, что демократической Веймарской республике пришел конец, но относительно будущего царила полная неясность. Чтобы понять сдержанное спокойствие общества, надо иметь в виду, что у подавляющего большинства немцев не было никакого представления о подлинном зловещем характере национал-социализма, который казался только одним из прочих праворадикальных движений. Те немногие люди, которые прочитали программную книгу Гитлера «Майн Кампф», не принимали ее всерьез, полагая, что идеологические формулировки — это одно, а практические политические действия — совсем другое. К тому же, сам поворот к открыто авторитарному режиму не стал чем-то необычайным. Уже с 1930 г. не было никакого парламентского контроля за деятельностью кабинетов. Наконец, схожие процессы происходили в большинстве европейских государств, где к власти пришли диктаторские режимы. Господствовало убеждение, что в период тяжелого экономического кризиса демократия обнаружила свою несостоятельность, что пришло время сильных личностей. У всех перед глазами стоял пример Бенито Муссолини (1883–1945), которым «открыто восхищались такие люди как видный либеральный деятель, издатель Теодор Вольф или социалист Курт Хиллер»[210].
Парламентские фракции и не помышляли о том, чтобы сплотиться для отражения коричневой опасности. Руководство СДПГ сравнивало приход Гитлера к власти с бисмарковским «исключительным законом» против социалистов и полагало, что хуже все равно быть не может. Коммунисты вообще не верили в жизнеспособность и прочность нацистского режима. Когда лидер парламентской фракции КПГ, Эрнст Торглер (1893–1963), предложил руководителю партии, Тельману, объявить 29-го января состояние особой готовности партии, тот ответил, что Торглер сошел с ума, что буржуазия «даже близко не подпустит Гитлера к власти», и предложил поехать поиграть в кегли в столичный район Лихтенберг[211]. Среди консерваторов царили просто радужные настроения. Неисправимый позёр Папен, оптимизм которого граничил с глупостью, хвастливо уверял всех друзей, что он пользуется абсолютным доверием президента, а консервативное большинство кабинета «через два месяца загонит Гитлера в угол и прижмет так, что он запищит»[212]. Увы, через полтора года жалобно пискнуть и притихнуть придется самому вице-канцлеру Папену.
Сначала правительство Гитлера действовало как прежние президиальные кабинеты. 1 февраля канцлер предложил Гинденбургу распустить рейхстаг и назначить на 5 марта новые выборы. Избирательная кампания стала первым этапом на пути к диктатуре и подготовлялась мощной пропагандистской машиной нацистской партии и разнузданным уличным террором штурмовиков и эсэсовцев. Ее целью было достижение абсолютного большинства в рейхстаге и практическое удаление с политической арены обеих левых партий — СДПГ и КПГ. Для этого 4 февраля 1933 г. был выпущен президентский указ о защите немецкого народа. Указ предусматривал возможность запрета любых политических собраний и митингов под открытым небом в том случае, если может возникнуть «непосредственная угроза общественной безопасности». Аналогичным образом могли запрещаться предвыборные листовки и газеты. Примечательной чертой указа была расплывчатость и неопределенность формулировок, дающая большой простор для произвольных интерпретаций, затруднявших деятельность рабочих партий, а также партии Центра. Хотя указ предусматривал возможность обжалования запрета в имперском суде, но поскольку такое обжалование могло последовать (естественно) только после уже совершенного запрета, то практическая польза обращения в суд становилась проблематичной. Решающим оказывалось то обстоятельство, что и имперское, и прусское МВД находились в руках нацистов Геринга и Фрика. Геринг сполна использовал все возможности, чтобы превратить Пруссию в главную сцену установления полной власти НСДАП.
Уже в феврале борьба против «марксизма» пошла полным ходом. Курс Гитлера был совершенно ясен: террор против оппозиционных партий. В речи перед промышленниками 20 февраля канцлер четко заявил, что должен иметь всю полноту власти для сокрушения противников режима. Непредвиденный случай позволил резко ускорить этот процесс. В ночь с 27 на 28 февраля запылало здание рейхстага. Трудно сказать, был ли поджог запланированной провокацией нацистов или делом рук схваченного в горящем здании бывшего коммуниста, психически неуравновешенного молодого голландца Маринуса ван дер Люббе, в декабре 1933 г. приговоренного Имперским судом в Лейпциге к смертной казни. Однако доказать на суде причастность коммунистов к поджогу не удалось даже Герингу. Уже после войны свидетель на Нюрнбергском процессе, бывший ординарец Рема Ханс Крузе заявил, что поджог совершили 23 штурмовика по приказу Рема и с одобрения Геринга. Все они как нежелательные свидетели были расстреляны в «ночь длинных ножей».
Пожар немедленно объявили коммунистическим сигналом к государственному перевороту. Уже через несколько часов почти все руководители компартии и ее депутаты рейхстага были арестованы, коммунистическая пресса и некоторые издания социал-демократической партии запрещались. 28 февраля появился президентский Указ «О защите народа и государства», временно отменявший основные конституционные права и свободы. Полиция получила право проводить аресты без предъявления мотивов и доказательств. Отменялись неприкосновенность жилища и собственности, тайна переписки и телефонных разговоров, свобода слова, собраний и прессы. Вместо статьи о пожизненном заключении за государственные преступления вводилась смертная казнь. Вслед за коммунистами пришла очередь и социал-демократов, которых Геринг уже 28 февраля попытался обвинить в соучастии в поджоге. Этот документ, узаконивший беззаконие, продлевался еще дважды и действовал до самого краха Третьего рейха, поддерживая в Германии перманентное состояние чрезвычайной ситуации. С принятием указа предвыборная кампания перешла в стадию откровенного террора. В уличных схватках с обеих сторон погибло 69 человек, несколько сотен получили тяжелые ранения. К середине марта только в Пруссии в тюрьмах и импровизированных концлагерях оказалось 100 тыс. политических противников нацистского режима.
Выборы 5 марта принесли правительству абсолютное большинство. Нацисты, националисты и «Стальной шлем», образовавшие «Черно-красно-белый боевой фронт», получили 53% голосов. Террор оказался чрезвычайно действенным средством, но, тем не менее, КПГ получила 12,3%, а СДПГ собрала 18,3% голосов. Даже в обстановке террора за рабочие партии не побоялось проголосовать 12 млн. чел. Нацисты, правда, получили больше всех — 17,27 млн. голосов. Но это составило 44% избирателей, так что большинство немцев по-прежнему было настроено против Гитлера. Католические партии Центра и БНП, получив 13,9% голосов, даже немного улучшили свои прежние показатели.
Однако и в новом рейхстаге правительство не имело большинства в две трети мест, необходимого для принятия закона о предоставлении кабинету чрезвычайных полномочий, а фактически — для установления личной диктатуры фюрера. Лишь путем угроз и уговоров Гитлеру удалось добиться согласия остальных буржуазных партий. Против закона голосовала только уже изрядно поредевшая фракция СДПГ, депутаты-коммунисты уже были в концлагерях или эмиграции. Принятый 23 марта «Закон о преодолении бедственного положения народа и государства» давал кабинету право издавать любые законы без утверждения рейхстага. Веймарская конституция практически была отменена (хотя формально она продолжала действовать до 1 апреля 1937 г.). Теперь диктатура Гитлера получила юридическое обоснование, что делало канцлера независимым не только от парламента, но и от президента. Консервативные партнеры Гитлера потеряли свои позиции, хотя и пытались апеллировать к Гинденбургу. Кроме того, — и это было главным следствием только что упомянутого закона — отныне никакое легальное сопротивление новому тоталитарному государству было невозможно. Итог подвела официальная нацистская газета «Фёлькишер Беобахтер»: «На четыре года Гитлер получил все, что необходимо для спасения Германии. В негативном смысле — для искоренения разлагающего народ марксизма, в позитивном — для создания нового народного сообщества»[213].
Унификация
Унификация, под которой понимается процесс создания тоталитарной однопартийной системы, проходила стремительными темпами. За пять месяцев Гитлер добился того, на что итальянскому фашизму потребовалось пять лет. Правда, Гугенберг, не желавший уступать Гитлеру всю полноту власти, настаивал сохранить за президентом право участвовать в выработке законов. Но старый господин настолько устал от бремени власти, что счел за благо практически отойти от государственных дел. Это вполне отвечало нежеланию Гитлера ставить себя в какую-нибудь зависимость от непредсказуемости и строптивости Гинденбурга.
Первым шагом к унификации явилась ликвидация самостоятельности германских земель, которые на протяжении веков упорно отстаивали свою автономию. Метод был очень прост. Нацисты в ультимативной форме потребовали своего участия в земельных правительствах, прежде всего — контроля над полицией и юстицией. Если местные власти сопротивлялись, в игру вступал министр внутренних дел Фрик, который издавал постановление о немедленном смещении земельных кабинетов и замене их назначенными Берлином рейхскомиссарами. Чистка началась уже в день выборов 5 марта с Гамбурга, за которым на следующий день последовали Бремен и Любек, затем Гессен, Саксония, Баден, Вюртемберг. Вечером 9 марта последним было разогнано баварское правительство.
31 марта Гитлер и Фрик, впервые использовав чрезвычайные полномочия, издали декрет о роспуске и переформировании всех земельных ландтагов, кроме прусского, который полностью контролировался Герингом. 7 апреля был издан второй декрет об учреждении в землях нового поста — райхсштатгальтера (имперского наместника), имевшего право формировать и смещать местные правительства, распускать ландтаги, назначать и увольнять чиновников и судей. В Пруссии наместника назначал сам канцлер, не спрашивая согласия президента, любимец которого Папен был заменен самим фюрером, сразу сделавшим главой прусского кабинета Геринга. Тот немедленно заявил в ландтаге, что является «в первую очередь вернейшим паладином своего фюрера Адольфа Гитлера»[214]. Так была уничтожена исконная федеральная структура Германии. В январе 1934 г. ландтаги были упразднены окончательно, а прежние права земель переданы центральной имперской власти.
После этого начался второй этап — унификация партий, профсоюзов и прочих организаций. Первой жертвой пала КПГ, все парламентские мандаты которой были объявлены недействительными. 26 марта было конфисковано все имущество компартии, которая практически оказалась ликвидированной, хотя формального ее запрета так и не произошло.
С социал-демократической партией, которая в Веймарской республике политически не была столь изолирована, как коммунисты, приходилось действовать осторожнее. Первый удар нацисты нанесли по ее союзникам — военизированному «Рейхсбаннеру», повсеместно запрещенному к концу марта, и профсоюзам, бесславно капитулировавшим. Это было тем более удивительно, что социал-демократические «свободные профсоюзы» насчитывали 4,5 млн. чел., но не сделали ни малейшей попытки оказать Гитлеру сопротивление. Более того, 9 апреля их лидеры заверили канцлера в готовности к лояльному сотрудничеству с новой властью и даже предложили ему назначить в профсоюзы особого рейхскомиссара. Капитулировали также католические (1 млн. членов) и либеральные (500 тыс.) профсоюзы.
Разумеется, позиции профсоюзов были весьма ослаблены невиданной безработицей, а нацисты, со своей стороны, громогласно обещали проводить политику создания новых рабочих мест. В результате, уже летом 1932 г. наметилась тенденция сближения профсоюзов и национал-социалистов. Показательно в этом смысле то, что в апреле 1933 г. правительство провозгласило 1 мая официальным «праздником национального труда», выполнив тем самым давнее требование рабочего движения, которое не осуществили даже социал-демократы в правительствах Веймарской республики. Но 2 мая, на следующий день после праздника, во всей Германии профсоюзные здания были заняты штурмовиками. Все средства профсоюзов были конфискованы, а их руководители арестованы. Через три недели фюрер издал декрет об отмене практики заключения коллективных договоров: эта обязанность возлагалась теперь на «доверенных уполномоченных по труду», назначаемых самим канцлером. Фактически это означало объявление забастовок противозаконными. «Хозяевами дома» вновь стали предприниматели. Впрочем, правительство старалось не перегибать палку, оставив большинство профсоюзных функционеров на прежних местах. 6 мая вместо прежних профсоюзов был создан общенациональный Германский трудовой фронт (ГТФ) во главе с Робертом Леем (1890–1945), законченным алкоголиком, обладателем редкого для нацистской верхушки университетского диплома и жены, слывшей первой красавицей Берлина.
10 мая было конфисковано имущество СДПГ, почти все руководство которой уже перебралось к этому времени в Прагу. Нацисты немедленно использовали это обстоятельство, чтобы объявить партию «враждебной народу и государству». 24 июля все социал-демократические чиновники и государственные служащие были уволены без права получения государственной пенсии. Если они не хотели ее лишаться, то в течение трех дней были обязаны официально заявить в письменной форме о полном разрыве с партией и ее местными организациями.
В июне — июле все буржуазные партии были вынуждены заявить о своем самороспуске. Это означало ликвидацию всякой демократии, к уничтожению которой они также приложили руку. Сложнее всего в этом отношении было с роспуском католических партий, ибо за ними стояла мощь церкви, которую нацисты пока не решались затрагивать. Поэтому 23 марта 1933 г. Гитлер заявил, что новый режим будет уважать права церквей и все их прежние соглашения с правительственными органами. Католическая церковь отреагировала моментально. Уже 28 марта в поддержку канцлера высказалась конференция епископов в Фульде. Стало очевидно, что католическая церковь готова отказаться от политической деятельности, если будет заключен конкордат с Римом, что и произошло 8 июля, через три дня после решения партии Центра объявить о своем самороспуске.
27 апреля о переходе «Стального шлема» в нацистскую партию объявил его руководитель Зельдте. В марте 1934 г. «Стальной шлем» был переименован в «Национал-социалистический союз немецких фронтовиков». Наконец, 7 июля из кабинета вышел непредсказуемый лидер националистов Гугенберг, высказавший на Лондонской конференции по проблемам мировой экономики политически неуместные и бестактные требования относительно возвращения Германии потерянных ею в итоге Первой мировой войны колоний и права Германии на восточную экспансию. Гитлер, не желавший по тактическим соображениям пока раскрывать свои истинные намерения, немедленно дезавуировал Гугенберга. 28 июня Национальная Народная партия первой объявила о своем самороспуске. За ней с политической сцены безропотно сошли либеральные и католические партии. После этого Гитлер подвел итоги, заявив 6 июля на заседании кабинета, что с устранением прочих партий тоталитарное государство близко к завершению. А 14 июля вышел декрет, объявивший нацистскую партию единственной разрешенной в Германии. Попытки создания других политических партий объявлялись уголовно наказуемыми преступлениями. Так, спустя четыре месяца после того, как рейхстаг отрекся от своих демократических прав и обязанностей, оформилось однопартийное тоталитарное государство, не встретившее практически никакого сопротивления.
Партия и государство
Следующим шагом в укреплении тоталитарной системы стало сращивание национал-социалистической партии с государством, которое она превратила если не в свою частную собственность, то, во всяком случае, в свое монопольное владение. 1 декабря 1933 г. появился специальный Закон «Об обеспечении единства партии и государства», в котором говорилось, что «НСДАП является носительницей германской государственности и неразрывно связана с государством». В результате, государство стало партийным, а партия — государственной. Ее лидеры одновременно являлись и руководителями государства. Так, Гитлер по линии партии — вождь нации, а по государственной — рейхсканцлер; Геринг в государстве — министр авиации, министр-президент Пруссии и руководитель четырехлетнего экономического плана по подготовке к войне, а в партии — рейхсфюрер СА и СС; Геббельс в государстве — министр пропаганды, за которую он отвечает и внутри партии, являясь одновременно куратором всей немецкой культуры и гауляйтером Берлина. В партии Гиммлер — рейхсфюрер СС, в государстве — член Имперского совета обороны, а позднее и министр внутренних дел. Министерские посты или кресла членов Имперского совета обороны занимали и прочие высшие руководители партии — Гесс, Розенберг, Риббентроп, Дарре, Лей, Франк, Фрик.
К концу 1933 г. почти все руководящие должности в имперских, областных и местных органах власти заняли члены партии. Кандидатов на эти посты могли выдвигать только местные организации НСДАП. Жесткая централизация практически ликвидировала всякое местное самоуправление. Ни один чиновник не мог оставаться вне рядов нацистской партии. Под строгий контроль были поставлены и суды, члены которых могли комплектоваться только из обладателей партийных билетов.
Таким образом, все государственные органы оказались под всеобъемлющим оком национал-социалистов. Более того, в Третьем рейхе не мог быть принят ни один закон, если руководство партии предварительно его не рассмотрело и не одобрило. Принятие законов рейхстагом свелось к простой формальности, поскольку абсолютное его большинство составляли нацисты, а сам парламент был неотличим от партийного съезда, так же единодушно голосуя за все законы, уже завизированные в партийной канцелярии.
На съезде в Нюрнберге в 1935 г. Гитлер откровенно определил место нацистской партии в Германии: «Не государство дает нам приказы, а мы даем приказы государству». Если государство получило политическое благословение партии, то и она оказались под юридической защитой государства. Преступления против партии, подрыв ее престижа критическими высказываниями или даже политическими анекдотами наказывались тюремным заключением или отправкой в концлагерь, а то и смертной казнью. Срастание партийного аппарата с государственными органами было настолько тесным, что практически нельзя было различить, где начинается партия и кончается государство. Его учреждения стали насквозь партийными и политизированными, а партийные органы превратились в государственно-бюрократические организации. Национал-социалистическая партия утратила облик политической партии в обычном смысле этого слова и превратилась в государственно-принудительную организацию. В сущности, законы государства не имели силы для партии и ее членов, которые не могли привлекаться к обычной уголовной или гражданской ответственности. Совершивший преступление партиец вначале должен был быть исключен партийным судом из партии, а лишь затем как обычный гражданин Германии предавался гражданскому суду. Но большей частью партийные суды находили, что преступниками «двигали истинно национал-социалистические побуждения, а не какие-либо низкие намерения».
Обычной практикой стали и характерные для тоталитарной системы телефонные указания партийных бонз судьям о соответствующем приговоре. А поскольку все судьи были обязаны состоять в партии, то такие указания становились для них обязательными. Единство партии и государства распространялось и на идеологию. Как партийное знамя легко превратилось в государственный флаг, так и нацистская партийная идеология стала государственной. Как монопольно правящей стала партия, так монопольно господствующей оказалась и ее идеология. По словам Гитлера, если «национал-социализм как идеология не хочет сам себя уничтожить, он должен быть нетерпимым, т. е. при всех обстоятельствах отстаивать и проводить правоту своих взглядов и директив». Вторя фюреру, Геббельс заявил, что тот, кто не является национал-социалистом, априори не может оказаться правым.
Террор и пропаганда
Важнейшими инструментами упрочения нацистского режима являлись террор и пропаганда. Основным методом первого стало лишение свободы в различных вариантах. Особенно широко применялись превентивные аресты без судебного решения сроком от нескольких дней до многих месяцев. Поводом к такому аресту могло стать простое подозрение в принадлежности или симпатиях к КПГ или в «связях с марксистами». Арестованный полицией, пока что соблюдавшей юридические процедуры, человек мог считать, что ему еще повезло. Куда хуже приходилось тем, кого хватали штурмовики, устроившие к весне 1933 г. только в Берлине более 50 пыточных бункеров и подвалов.
Поток арестованных непрерывно возрастал. В марте 1933 г. по приказу Гиммлера в Дахау близ Мюнхена в бараках бывшей пороховой фабрики был создан первый крупный концлагерь. К концу года в нем насчитывалось почти 5 тыс. заключенных, в основном (на 80–90%) коммунистов. За ними следовали социал-демократы и прочие «политические враги государства», составлявшие три четверти всех узников. Дахау стал моделью для других концлагерей, заменивших тюрьму и каторгу. Печальную славу образцового организатора этого вида террора стяжал второй комендант лагеря Теодор Эйке, а охрану составляли особые части СС «Мертвая голова».
Keep. 1933 г. концлагеря появились по всей немецкой земле. Однако прежняя веймарская регулярная полиция не очень подходила на роль инструмента беспощадного террора. Поэтому уже в апреле по инициативе Геринга вначале в Пруссии, а затем и в других землях была создана тайная государственная полиция — гестапо, задачей которой было расследование всех «опасных для государства политических устремлений». С ноября 1933 г. политическая полиция постепенно начала переходить под контроль Гиммлера, бывшего тогда шефом баварской полиции, хотя номинально она оставалась под надзором Геринга. Настоящим организатором тайной полиции явился группенфюрер СС Рейнхард Гейдрих (1904–1942), бывший морской офицер, интеллектуально намного превосходивший своего шефа Гиммлера.
Ведомства СС имели три основные задачи — слежка и надзор за всем населением, выявление и преследование противников режима, и последующее их наказание. Первую задачу выполняла служба безопасности — СД во главе с Гейдрихом. Поскольку всякое общественное мнение было загнано в подполье, то СД располагала обширной сетью шпиков и доносчиков, строчивших пухлые «отчеты о настроениях».
Если СД была «глазами и ушами» нацистского режима, то гестапо и полиция, выполнявшие вторую задачу, были его «рукой». В июне 1936 г. все органы полиции и СС оказались под контролем «рейхсфюрера СС и шефа немецкой полиции» Гиммлера. Политическая и криминальная полиция подчинялись Гейдриху. Полицией порядка — охранной, местной и жандармерией — командовал генерал Курт Далюге. Существенным фактором усиления и эффективности террора стало объединение под эгидой СС политической и криминальной полиции.
Концлагеря — этот краеугольный камень репрессий — выполняли третью задачу: наказание или уничтожение противников нацистского режима. Назначенный «инспектором концлагерей и фюрером охранных отрядов СС» Эйке к 1937 г. организовал еще два крупных лагеря — Заксенхаузен под Берлином и Бухенвальд близ Веймара. К этому времени охранные части СС «Мертвая голова» насчитывали 3500 человек.
Столь же важным инструментом режима, как и террор, стала пропаганда. Ее задача состояла в привлечении на сторону нацизма тех 56% избирателей, которые в марте 1933 г. отдали свои голоса не нацистской партии. Значение пропаганды для стабильности режима и для успешного ведения современной войны никто не понимал лучше самого Гитлера. Посвященная этой проблеме глава в «Майн Кампф» была не только одной из лучших, но и невероятно циничной. Нацисты, как ни одна другая партия, использовали пропаганду в качестве оружия политической борьбы. В ход пошло все — пресса, радио, кино, грампластинки, плакаты. В избирательной кампании 1933 г. все предвыборные речи Гитлера транслировались по радио и доходили до каждого потенциального избирателя.
Имперское министерство народного просвещения и пропаганды под руководством Геббельса было создано 13 марта 1933 г. Благодаря заблаговременной подготовке его организация заняла всего несколько недель. Новый министр сразу прибрал к рукам функции других правительственных органов. МИД уступило ему заграничное вещание, МВД отдало Геббельсу вопросы культуры, министерство экономики — рекламу, выставки и ярмарки, министерство транспорта и связи — радио и телеграф. Это было логично, но в дальнейшем приводило к бесчисленным спорам о компетенции по тем или иным вопросам. Как и террор, пропаганда носила тотальный характер и была направлена на все население и на все сферы жизни. Геббельс выработал золотое правило пропаганды — простота, размах и концентрация. Днем и ночью, на улице и на работе, дома и в магазинах, в ресторанах и кинотеатрах на людей обрушивался поток печатной и радиопропаганды. Несомненно, Геббельс был самым блестящим мастером пропаганды в Европе. Не случайно американский историк Р. Герцштейн назвал свою книгу о нацистской пропаганде «Война, которую выиграл Гитлер».
Пропагандист, по Геббельсу, должен быть «лучшим знатоком человеческих душ… Он должен знать не только душу народа вообще, но и улавливать все ее тайные колебания. Он должен обращаться к народу в целом и к отдельным его слоям, он должен говорить с рабочим, крестьянином, бюргером, с жителем Южной Германии и с жителем Северной Германии, он должен уметь говорить с людьми различных профессий и верований. Он должен всегда говорить на языке, понятном для народа». В одном из выступлений Геббельс подробно изложил намерения нацистов перестроить различные виды пропаганды с целью подчинения их задачам фашистского режима.
Сам Геббельс занимал три поста — главного партийного пропагандиста, министра пропаганды и руководителя Имперской палаты культуры. Однако он не был единственным на этой ниве властелином, особенно в руководстве печатью. Здесь у него было два серьезных конкурента — «старые бойцы» партии, «рейхсляйтер по делам прессы» Макс Аман и начальник отдела прессы в кабинете Отто Дитрих. Аман уже в 1921 г. руководил центральным издательством партии в Мюнхене, а к началу войны контролировал 80% газетных издательств Германии. От него зависело, кто может или не может издавать газеты в Третьем рейхе. Дитрих оказывал большое влияние на содержание пропаганды, поскольку получал личные указания фюрера, отнюдь не всегда координировавшего свои выступления с Геббельсом. В сферу деятельности министра пропаганды постоянно вторгался также официальный идеолог партии Розенберг, откровенно считавший малютку-доктора «аморальным типом». Но острый на язык Геббельс не оставался в долгу и публично именовал Розенберга «сумасшедшим обитателем психушки» и «шумным дурачком». Дебютом министра Геббельса стал «день Потсдама», 21 марта 1933 г. Это был прекрасно поставленный спектакль о примирении и союзе молодого нацистского движения и доброй старой Пруссии. Сценой служила гарнизонная церковь в Потсдаме, где на свое первое заседание собрался новый состав рейхстага. Под звон колоколов, оглушительный салют и аплодисменты вставших зрителей канцлер в мешковато сидевшем черном пальто и президент в полной униформе кайзеровского фельдмаршала после коротких речей обменялись символическим рукопожатием над саркофагом их общего кумира Фридриха Великого. Все выглядело так, как и задумывал Геббельс — Третий рейх становился единственным законным наследником и продолжателем кайзеровской империи.
Создание министерства пропаганды, несомненно, означало новую ступень в укреплении нацистского режима. Это был переход к невиданным еще ранее в истории Германии тотальным действиям и формам идеологической обработки широких масс немецкого народа.
«Коричневая революция»
Когда Гитлер подчинил себе Германию, перед ним встал ряд еще нерешенных проблем, главной среди которых была проблема предотвращения второй революции. Первым о необходимости такой революции заговорил шеф СА Эрнст Рем (1887–1934), призвавший нацистов приступить к ее осуществлению. Так же думал и Геббельс, заявивший, что «революцию надо продолжать повсеместно». Нацисты уничтожили левых противников. Но, по убеждению рядовых партийцев, остались правые: крупный капитал, аристократия, юнкерство, прусские генералы, прочно державшие армию в своих руках. Их-то и хотели ликвидировать радикальные члены НСДАП. Рем, под командованием которого находилось более 2 млн. отлично вооруженных штурмовиков, прямо заявил о необходимости ликвидировать «реакционеров, не имеющих никакого понятия о революционном духе»[215].
Но Гитлер рассуждал иначе, рассматривая социалистические лозунги только как тактическое средство завоевания масс. В речи перед руководителями СА и СС он подчеркнул, что будет «беспощадно пресекать всякие разговоры о второй революции, которая привела бы только к хаосу». Фюрер быстро запретил «Боевую лигу коммерсантов среднего сословия», которая устраивала погромы в крупных универмагах или просто захватывала их, и назначил министром экономики прожженного дельца, директора крупнейшей в Германии страховой компании Карла Шмидта. Разочарование рядовых нацистов было велико. Эти обедневшие и недовольные люди видели, что рушатся их надежды поживиться добычей и получить хорошие места в коммерции или органах управления. Экономический эксперт партии Готфрид Федер настаивал на национализации крупного капитала, отмене рентных доходов и «процентного рабства». Новый министр сельского хозяйства Вальтер Дарре пригрозил перепуганным банкирам сокращением крестьянских долгов, просто списав их основную часть.
Положение обострилось и из-за старых разногласий Гитлера с Ремом, который требовал превратить СА в костяк будущей народной армии, избавиться от «этих старых болванов», как он именовал прусских генералов, и заменить их крепкими парнями из штурмовиков. Но Гитлер понимал, что от армейского командования зависит его судьба, особенно теперь, когда Гинденбург совершенно одряхлел.
В феврале 1934 г. Рем представил правительству меморандум, предложив начать формирование народной армии на базе штурмовых отрядов. На офицерский корпус меморандум подействовал, как красная тряпка на быка. Командование не могло допустить, чтобы перевооружение, обещанное Гитлером, и вся армия попали под контроль «казнокрадов, хулиганов, пьяниц и гомосексуалистов», как выразился будущий главнокомандующий сухопутными войсками Вальтер Браухич. Впрочем, штурмовиками уже тяготился и сам Гитлер. Он здраво полагал, что только поддержка военных поможет ему сохранить власть после смерти Гинденбурга, что в качестве инструмента власти кадровая армия гораздо полезнее, чем буйная орава штурмовиков… Его всерьез начали беспокоить трескучие тирады Рема о второй революции, в ходе которой «серый остров» рейхсвера будет поглощен «коричневым половодьем» СА.
К лету стало очевидным серьезное беспокойство консервативных элит, а напряженность между СА и армией настолько обострилась, что под угрозой оказалась позиция самого канцлера. Судьба лидеров СА была решена, когда в руководстве партии Геринг и Гиммлер договорились действовать совместно с целью сместить их общего и опасного конкурента Рема, используя для этого части СС, вооруженные из арсеналов рейхсвера. В ночь «длинных ножей», 30 июня 1934 г. почти все руководители СА были арестованы и немедленно расстреляны. В ходе кровавой чистки погибли также некоторые давние недруги фюрера — его прежний соперник по партии Грегор Штрассер, личный секретарь Папена Эдгар Юнг, руководитель берлинской организации «Католическое действие» Эрих Клаузенер, давно отошедший от политики Густав Кар, которому Гитлер так и не простил поведения во время «пивного путча». Были также убиты бывший канцлер Шлейхер и его ближайший сотрудник, генерал-майор Фердинанд фон Бредов, на что командование рейхсвера отреагировало с олимпийским спокойствием. Гинденбург выразил благодарность Гитлеру как «спасителю немецкой нации» и ворчливо заметил, что давно надо было покончить с этой «бандой гомосексуалистов»[216].
О количестве жертв существуют самые противоречивые сведения. Гитлер в рейхстаге заявил, что погибло 77 человек. В «Белой книге», изданной в Париже немецкими эмигрантами, называется 401 убитый, но приводятся имена всего 116 человек. Фигурирует и цифра в тысячу человек или чуть более. Кровавая расправа Гитлера с беспокойной частью своего движения стала решительным шагом и критическим моментом в консолидации его власти. Была ликвидирована сила, которая потенциально могла стать серьезной оппозицией. После «ночи длинных ножей» СА под руководством их нового шефа, обергруппенфюрера Виктора Лутце, были реформированы и в военном отношении уступили первенство вышедшей на сцену новой мощной силе — СС, преторианской гвардии фюрера, которая заметно усилила его позиции. 20 июля Гитлер объявил СС «самостоятельной организацией внутри НСДАП» и разрешил Гиммлеру начать формирование воинских частей СС, явно не желая оказаться в полной зависимости от армии, все еще настроенной скорее прусско-консервативно, чем национал-социалистически.
Утром 2 августа 1934 г. на 87-м году жизни скончался президент Гинденбург. Гитлер провозгласил себя фюрером и рейхсканцлером, упразднив пост президента и взяв на себя его функции. Тем самым он давал понять, что его авторитет зиждется на более высокой легитимности, чем у его предшественников. Президентов в Германии было уже два, но фюрер оставался единственным, первым и последним. По инициативе Бломберга все солдаты принесли торжественную присягу на верность не конституции, а лично Гитлеру. Учитывая жесткий этический кодекс немецких вооруженных сил, трудно переоценить значение такого изменения. Чуть позднее присягу на верность лично фюреру принесли и все государственные гражданские служащие. А 19 августа на референдуме более 38 млн. немцев одобрили решение Гитлера взять на себя все функции президента. Лишь 4,25 млн. чел. имели мужество голосовать против этого нововведения.
Экономика Третьего рейха
Сразу после прихода к власти нацистский режим начал устанавливать свой контроль над экономикой. Заключалось это в ограничении конкуренции и рыночных отношений, введении административных методов управления и планирования, а затем — монополии государства на распределение важнейших экономических ресурсов Германии. В феврале 1934 г. был издан Закон «О подготовке органического построения германской экономики». В промышленности создавалось 13 главных групп, состоявших из множества отраслевых. Ими руководили «фюреры промышленности», функции которых перекрещивались с полномочиями министра экономики. На практике это вело к постоянной неразберихе и злобным склокам. Поэтому, по настоянию Шахта, была образована Организация промыслового хозяйства, делившаяся на имперские группы: промышленности, торговли, ремесла, банков, страхового дела и энергетики. Ниже располагалась целая паутина более мелких групп. Членство в этой Организации было обязательным, в результате, она контролировала все немецкое хозяйство.
Эта невероятно сложная система с бесчисленными палатами и отделами, бесконечными правилами, инструкциями и законами вела к неимоверному размаху коррупции и взяточничества. С другой стороны, действительно казалось, что Германия экономически возрождалась. Безработица сократилась с 6 млн. в 1933 г. до 0,4 млн. чел. в 1938 г. Но произошло это за счет осуществления лихорадочной подготовки к войне, усиленного перевооружения страны, широкого развертывания общественных работ по строительству автобанов, каналов и дамб. В 1933–1937 гг. промышленное производство возросло на 102%, а национальный доход — в два раза. Третий рейх стал походить на гигантский пчелиный улей, в котором каждый трудился, не покладая рук.
Однако, хотя в стране появились миллионы новых рабочих мест, доля немецких рабочих в национальном доходе упала с 56,9% в кризисном 1932 г. до 55,6% в 1938 г., когда происходил экономический бум. Одновременно доля прибыли с капитала возросла с 17,4 до 26,6%, Пропаганда трубила о солидарности и общей ответственности предпринимателей и рабочих, но от нацистской политики больше всего выигрывали капиталисты. Так, если в 1934 г. концерн Круппа получил 6,65 млн. марок прибыли, то в 1938 г. — уже 21,11 млн. Колоссальной была прибыль немецких банков — она поднялась с 36,3 млн. марок в 1934 г. до 1342,1 млн. в 1939 г.
Что же касается рабочих, то они фактически были отданы во власть хозяев, официально ставших фюрерами своих предприятий. Их заработная плата снизилась, а различные отчисления, взносы и налоги составляли от 15 до 35% заработка. Введя в феврале 1935 г. обязательные трудовые книжки, без которых никто не мог устроиться на работу и которые хранились у администрации, нацистский режим, по сути, восстановил внеэкономическое принуждение. В июне 1938 г. было принято постановление, обязывающее каждого немца отрабатывать трудовую повинность там, куда его направило государство. Уклонение наказывалось штрафом и тюремным заключением. Правда, отбывавший трудовую повинность человек не мог быть уволен предпринимателем без согласия властей, так что он имел определенную гарантию сохранения работы. Чтобы отвлечь рабочих от их трудного существования, руководитель ГТФ Лей, разъяснявший, что «гораздо важнее утолить духовный голод людей, чем заполнить их желудки», предложил создать организацию по обеспечению отдыха и досуга «Сила через радость» (Kraft durch Freude). Она действительно облегчала жизнь простых немцев, создавая многочисленные союзы и клубы, начиная от шахматных или футбольных обществ и кончая кружками любителей канареек или роз. «Сила через радость» организовывала для членов ГТФ невероятно дешевые туристские поездки и морские круизы. Так, если среднемесячный заработок в промышленности составлял 130–140 марок, то круиз вокруг Италии стоил примерно 155 марок, недельная поездка на Северное море — 35 марок, а неделя отдыха на морском курорте на острове Рюген обходилась всего в 20 марок. До войны в Италии смогла побывать треть немецких рабочих[217]. Организация распространяла дешевые, ценой всего в одну марку, а чаще и вовсе бесплатные, билеты в театры, оперу, на концерты[218].
Вскоре после прихода к власти Гитлер заявил, что каждый немец или по крайней мере каждый рабочий должен иметь свой народный автомобиль — Фольксваген ценой в 990 марок. Организация Лея рьяно взялась за строительство близ Брауншвейга огромного завода с ежегодной производительностью в 1,5 млн. машин. Трудовой фронт вложил в строительство 50 млн. марок, но основную долю финансирования несли сами рабочие, обязанные отчислять в неделю от 5 до 15 марок в зависимости от заработка. Когда сумма взносов достигала 750 марок, будущий покупатель получал номерной сертификат, позволявший получить автомобиль, как только тот сойдет с конвейера. План был превосходным и весьма современным. Беда только в том, что, кроме опытной партии, ни одного автомобиля-жучка, обтекаемую форму которого придумал сам фюрер, так и не было изготовлено. Выплатив около 100 млн. марок, немецкие рабочие не получили назад ни пфеннига. К началу войны завод перешел на выпуск более необходимых грузовиков и санитарных автобусов.
Успешное перевооружение Германии было бы немыслимо без финансового таланта Шахта. Его виртуозное умение проявилось в том, что в 1936 г. рейхсмарка имела одновременно 237 курсов, с финансово-экономической точки зрения факт из области фантастики. Созданная Шахтом система кредита в Германии, у которой было мало легкореализуемого капитала и почти не было валютных запасов, стала уникальной. Примером тому являлись гарантированные государством мефовекселя, которые выдавал Рейхсбанк. Ими расплачивались с компаниями по производству вооружений. Мефовекселя не фигурировали в государственном бюджете, но выпущенные на сумму в 12 млрд. марок, они обеспечили финансирование перевооружения Германии. Гитлеру, который был полным невеждой в экономике и на которого она нагоняла тоску, никак не мог понять, в чем состоит хитрость Шахта, и министр финансов Иоганн Шверин фон Крозиг, помявшись, объяснил ему, что это всего лишь один из способов печатания денег[219]. Тяжелая промышленность, которой не мешал даже закон об ограничении прибыли шестью процентами, также не осталась в накладе. В 1938 г. общие накопления предприятий в облигациях составили 2 млрд. марок, а невыплаченные прибыли — 5 млрд. Поистине, нацистская Германия стала золотоносным Клондайком для крупного промышленно-финансового капитала.
Четырехлетний план
В августе 1936 г. Гитлер составил секретный меморандум о необходимости скорейшего перевооружения Германии. Он настолько откровенно изложил свои замыслы, что доверил его содержание лишь Герингу и Бломбергу. Утверждая, что величайшую опасность для Европы представляет большевизм, Гитлер писал, что если Германия в несколько лет не превратит свою армию в сильнейшую в мире, то рейх погибнет. Поэтому, подчеркнул фюрер, главнейшая задача, которой следует подчинить все остальные, состоит в том, чтобы через четыре года сделать немецкую армию готовой к крупномасштабным боевым действиям, а немецкое хозяйство — готовым к большой войне. Так родился четырехлетний план. Для его реализации создавался Генеральный совет во главе с рейхсминистром авиации Германом Герингом. Канцлер поставил своей целью осуществить не только военную, но и экономическую мобилизацию страны — создать запасы сырья и продовольствия, обеспечив успех в скоротечной войне, а затем за счет побежденных стран решить все остальные проблемы. Назначение «толстого Германа» фактическим руководителем немецкой экономики означало резкое изменение условий альянса между нацистским режимом и старой промышленно-финансовой элитой в пользу первого.
По декрету 18 октября Герингу как уполномоченному фюрера и партии давалось право издавать любые приказы и инструкции всем государственным и партийным инстанциям. Свое назначение импульсивный и честолюбивый нацист № 2 принял с нескрываемым самодовольством. Но его склонность недооценивать проблемы и избегать кропотливой будничной работы привели к тому, что сначала он направил свою энергию на борьбу с конкурирующими ведомствами, всячески напирая на то, что является «хозяином германских денег», а потому требует абсолютного повиновения.
Четырехлетний план явно отдавал авантюризмом. До минимума был сокращен импорт товаров, вводился жесткий контроль над ценами и зарплатой, дивиденды по акциям ограничивались 6-ю%. Возникли огромные заводы по производству синтетического бензина и каучука, тканей и другой продукции из отечественного сырья. Поскольку рурские концерны предпочитали более богатую и рентабельную в переработке скандинавскую руду, то «комиссар по железу» в администрации четырехлетнего плана Пауль Плейгер летом 1937 г. настоял на создании акционерного общества «Рейхсверке Герман Геринг» по добыче и переработке низкокачественной отечественной руды в Зальцгиттере, а затем и в Австрии. Нацистская партия заняла командные высоты в экономике, а частные промышленники, которым Геринг обоснованно сулил золотые горы прибылей от гонки вооружений, превратились в винтики военно-промышленной государственной машины.
Пока министром экономики оставался Шахт, люто ненавидевший хвастуна и экономического невежду Геринга, он резко протестовал против дилетантских и поспешных шагов и настаивал на праве предпринимателей самим принимать решения с точки зрения их интересов. Сменивший в августе 1937 г. непокладистого Шахта старый «борец партии» Вальтер Функ с изумлением и даже ужасом обнаружил, что деятельность промышленников скована такой колоссальной отчетностью и столь жесткими ограничениями, что они заняты не столько делом, сколько составлением отчетов и изучением указаний — что, сколько и по какой цене производить.
Нет достаточного статистического материала, чтобы обоснованно судить о реальном значении четырехлетнего плана в экономическом развитии рейха в 1936–1939 гг. Но совершенно очевидно, что поставленные в меморандуме Гитлера цели полностью достигнуты не были. К 1939 г. не было осуществлено намеченное самообеспечение Германии сырьем, валютой и продовольствием. Производство горючесмазочных материалов далеко отставало от запланированного, а их синтетические заменители оставались низкокачественными. Ощущалась также острая нехватка необходимой для зарубежных закупок валюты. Однако начавшееся в 1937 г. оживление мировой торговли способствовало значительному увеличению немецкого экспорта, прежде всего изделий машиностроительной и электротехнической промышленности. Он возрос на 23% и обеспечил Германию валютой на сумму в 150 млн. рейхсмарок. Аншлюс Австрии в 1938 г. принес Третьему рейху еще 295 млн. золотом и валютой. Но и государственный дол г в 1938 г. достиг астрономической цифры в 42 млрд. марок и увеличился по сравнению с 1932 г. в три раза.
С другой стороны, принятая по четырехлетнему плану программа привела к ускоренному развитию новых отраслей и технологий, в первую очередь в производстве целлюлозы, пластмасс, вискозы, кожзаменителей. Другим структурным изменением немецкой экономики стало перемещение центра тяжести промышленности с запада на юг Центральной Германии. Отчасти по стратегическим соображениям, отчасти вследствие географического расположения крупнейших запасов бурого угля появились огромные химические предприятия в Мерзебурге и Шконау. Алюминиевая промышленность, в которой Германия вышла на первое место в мире, сконцентрировалась в Биттерфельде, заводы по производству синтетического бензина и мазута — в Магдебурге, Цайце и Белене. По сравнению с этим, крайне мало внимания уделялось производству товаров массового спроса. Если в 1933 г. их доля составляла 44,5% в общем валовом продукте, то в 1939 г. она упала до 18,9%. Соответственно, до 81,1% выросла доля производства средств производства, прежде всего в военной отрасли.
Осуществление четырехлетнего плана привело не только к установлению полного контроля нацистской партии над экономикой, но и к усилению уже ранее наметившейся тенденции к концентрации производства в руках крупнейших концернов. Показателен в этом отношении взлет химического концерна ИГ Фарбениндустри, когда Геринг назначил одного из его директоров, Карла Крауха, своим генеральным комиссаром в химической промышленности. В августе 1938 г. он передал Крауху весь контроль над производством нефтепродуктов, резиновых изделий, взрывчатых веществ и легких металлов, чтобы ослабить в этой сфере влияние военных ведомств по экономическому планированию. Краух блестяще справился с порученной ему задачей, собрав для своего шефа богатый материал о непродуктивности и некомпетентности военно-промышленного управления, что и позволило Герингу добиться значительного сужения полномочий военных. В результате, ИГ Фарбениндустри стал химическим монстром и образцом сотрудничества нацистского режима и крупного капитала в подготовке войны, которое и привело после 1945 г. директоров концерна и некоторых других капитанов немецкой индустрии на скамью подсудимых.
Хотя в 30-е гг. тенденция к усилению государственного вмешательства в экономику проявилась во всех развитых странах, в Германии этот поворот обозначился раньше и принял наиболее радикальные формы. Сохранив частную собственность, нацистский режим осуществил одновременно жесткую централизацию в экономике, управляя ею командно-административными методами. При этом примечательно, что накануне краха Гитлер высказывал горькое сожаление, что не экспроприировал в свое время всю промышленность.
Национал-социализм и крестьянство
Когда Гитлер пришел к власти, немецкое сельское хозяйство переживало тяжелые времена. Доходы от него в 1932/33 финансовом году упали на 1 млрд. марок по сравнению с 1924/25 годом. За это время общие долги земледельцев достигли баснословной суммы в 12 млрд. марок. Столь трудное положение дел взывало к решительным действиям, и Гитлер заявил, что главным приоритетом для нового правительства является «устранение бедственного положения в сельском хозяйстве», в противном случае «крах немецкого крестьянства станет крахом немецкого народа». Еще в программе 1928 г. НСДАП пообещала крестьянам земельную реформу, издание закона о безвозмездной конфискации земли, отмену поземельной ренты и запрет всякой спекуляции землей. Но после прихода к власти нацисты забыли все обещания. В 1938 г. 2,5 млн. мелких хозяйств имели земли меньше, чем горстка юнкерства, составлявшего 0,1% населения Германии. Нацистская диктатура даже не покусилась на огромные остэльбские латифундии, порядки в которых напоминали феодальное средневековье.
Тем не менее нацисты громогласно провозгласили новую аграрную программу, в которой на все лады подчеркивалось, что крестьянство — это соль земли и опора Третьего рейха. Летом 1933 г. был произведен общий перерасчет долгов, и они были снижены наполовину — с более чем 1 млрд. марок до 650 млн. Одновременно для аграрной продукции был существенно снижен налог с оборота, примерно на 50%. В итоге доходы от ее продажи выросли с 6,7 млрд. марок в 1933 г. до 10,7 млрд. в 1938 г., т. е. на 60%. В целом за первые два года нацистского режима оптовые цены на сельхозпродукцию поднялись в среднем на 20%, хотя одновременно выросли цены и на необходимые крестьянству машины и удобрения. Во всяком случае, сельским хозяевам жилось лучше, чем рабочим и тем мелким предпринимателям, которые не сумели подобрать ни крошки от жирного пирога военных заказов.
Но перевооружение страны сказалось негативно и на сельском хозяйстве. Сельские рабочие уходили в военную промышленность, а это ставило в трудное положение мелкие хозяйства, часто разорявшиеся. Если в 1933 г. в сельском хозяйстве было занято 28,9% самодеятельного населения, то в 1939 г. — 25,9%. С другой стороны, за эти годы в три раза увеличилось количество сельскохозяйственной техники. Ускоренная механизация и более широкое применение удобрений привели к росту общего объема аграрной продукции на 20%. Однако самообеспечения страны сельскохозяйственными продуктами нацисты так и не добились. К 1939 г. Германия могла обеспечить себя продовольствием только на 93%[220].
Бесспорные (хотя и скромные) успехи нацистской аграрной политики, и прежде всего структурная реорганизация сельского хозяйства, были заслугой созданного в 1930 г. аграрного отдела партии. Его возглавлял Рихард Вальтер Дарре, в отличие от прочих нацистских бонз прекрасно знавший свое дело, поскольку был специалистом-аграрником с университетским дипломом. Он был также автором книги «Крестьянство как источник жизни нордической расы», на которую обратил внимание сам Гитлер.
Гитлер и Гиммлер довольно долго находились под влиянием аграрной романтики, антиурбанизма и антимодернизма Дарре. Тот занимался формированием аппарата аграрного отдела партии, не обладая, однако, необходимыми для этого организаторскими способностями. Аграрная романтика Дарре простиралась довольно далеко: он стремился оставить крестьянина крестьянином, а всю аграрную сферу в целом извлечь из-под влияния естественного рыночного механизма, искусственно оградив его от кризисов, сопровождающих процесс развития экономики. Первоначально Дарре смог последовательно осуществлять принцип приоритета идеологии над экономикой. Несмотря на огромные финансовые проблемы Третьего рейха, налоги на крестьян систематически снижались. В июне 1933 г. Дарре стал министром сельского хозяйства и продовольствия. Перед ним была поставлена задача преобразовать все сельское население от крупного землевладельца до нищего батрака, от хозяина булочной до владельца сахарного завода в единое унифицированное имперское продовольственное сословие. В сентябре 1933 г. был введен порядок регулирования производства, переработки и сбыта сельскохозяйственных продуктов по заранее установленным ценам. Руководил сельским хозяйством огромный бюрократический аппарат в 20 тыс. чел.
Самым нашумевшим аграрным законом нацистского режима стал вышедший 29 сентября 1933 г. закон о наследственных дворах, по которому крестьянские хозяйства от 7,5 до 125 га — а они составляли 55% сельскохозяйственных площадей Германии — были объявлены «наследственными дворами», не подлежащими разделу или дроблению в процессе наследования, отчуждению за долги или продаже без судебного разрешения; после смерти хозяина они переходили лишь к одному наследнику по старшинству. Этот закон отвечал задаче предотвращения распыления крестьянской собственности и сохранения крестьянского двора как единицы эффективной хозяйственной системы. Наследство передавалось только по мужской линии, бездетная вдова крестьянина имела право лишь на незначительную компенсацию, без учета доли ее приданого, даже в виде земли, и вложенного в хозяйство труда совместно с мужем. Стремление нацистов отстранить женщин от права собственности на землю на практике не удалось довести до конца — слишком нелепым оно было: в 1933–1939 гг. 11% единоличных владельцев сельскохозяйственных угодий были женщины[221]. Крестьяне были недовольны законом, запрещающим самостоятельно распоряжаться своей землей, передавать ее дочерям, если не было сыновей, или зятю. На практике, впрочем, крестьяне могли добиться нужного им решения наследственного иска, поскольку местные крестьянские функционеры более важными считали интересы производства, а не идеологические мотивы своих руководителей. Владеть наследственным двором могли только немцы, доказавшие чистоту своей арийской крови с 1800 г. Они удостаивались почетного звания «крестьянин». Владельцы земельных участков, не подпадавших под «наследственные дворы», оставались просто «сельскими хозяевами». В законе отчетливо выразилась установка на сохранение «крестьянства как чистокровного источника немецкого народа». Крестьянство должно было стать главным героем будущей восточной колонизации. Всего на статус «наследственных дворов» было переведено почти 690 тыс., или 21,6% крестьянских хозяйств, которым принадлежало 38% всей сельскохозяйственной площади.
Женщина в нацистской Германии
В 1932–1934 гг. национал-социалистический режим приступил к мерам по ликвидации доставшегося им в наследство тяжелого экономического положения страны, развернув в том числе кампанию по увольнению с работы замужних женщин, чтобы освободить их места для безработных мужчин.
Германский национал-социализм перенял антифеминизм итальянского фашизма, но проводил эту политику более жестко и последовательно. В глазах его идеологов прогресс, которого добилась Веймарская республика в освобождении женщин от оков кайзеровской эпохи, являлся непозволительной дерзостью. Образ эмансипированной берлинки 20-х гг. они воспринимали как угрозу и общественной морали, и доминированию мужчин, и даже будущему арийской расы. Правда, во время выборов президента в 1932 г., когда Гитлеру были крайне необходимы голоса избирателей, НСДАП провозгласила, что «мужчина и женщина — товарищи в жизни и работе», а семья — это «наименьший, но самый ценный элемент всей государственной системы», но это был не более чем предвыборный лозунг.
После прихода нацистов к власти стремление женщин к профессиональной, политической или академической карьере сразу стало рассматриваться ими как противоестественное явление. Высшим счастьем женщины объявлялось ее пребывание у семейного очага рядом с мужем. Как однажды прямо высказался Гитлер: «Наша женская программа сводится к одному слову — дети»[222]. Не случайно еще в 1921 г. в НСДАП было принято решение не допускать женщин до высоких партийных постов. В сентябре 1932 г. среди 108 коричневых депутатов рейхстага, в отличие от других партийных фракций, не было ни единой женщины.
Уже с весны 1933 г. началось планомерное очищение государственного аппарата от занятых в нем женщин, и не только государственного аппарата — беспощадно увольнялись замужние представительницы прекрасного пола, работавшие врачами, ибо нацисты объявили здоровье нации такой ответственной задачей, которую нельзя доверить женщине. В 1936 г. из органов юстиции были удалены замужние женщины, работавшие судьями или адвокатами. Резко сократилось количество учительниц, а в женских школах основными предметами стали домоводство и рукоделие. Уже в 1934 г. в немецких университетах из прежних 10 тыс. студенток осталось всего 1,5 тыс. Примечательна и судьба женской половины последнего веймарского рейхстага. Четыре депутатки покончили с собой, десять попали в концлагерь, 30 некоторое время находились под арестом, а 40 были вынуждены эмигрировать в другие страны[223]. Более дифференцированную политику проводил режим в отношении женщин, занятых на производстве и в сфере услуг. Нацисты не тронули ни те 4 млн. женщин, которые по налоговой статистике проходили как «домашние помощницы», ни многочисленный слой продавщиц — зато их рабочий день оплачивался неполностью. Напротив, эти занятия были объявлены «типично женскими». Всячески поощрялась трудовая повинность девушек. С января 1939 г. она стала обязательной для всех незамужних женщин моложе 25 лет. Направлялись они главным образом в деревню или служанками к многодетным матерям.
Нацистский режим был весьма заинтересован в увеличении населения. Если трудящаяся женщина вступала в брак и добровольно оставляла работу, ей выдавалась беспроцентная ссуда в 600 марок. Ссуда в 1000 марок предоставлялась, если за шесть месяцев до брака невеста уходила с работы. Результат был поразителен. К 1935 г. было выплачено 378 тыс. ссуд на сумму 206 млн. марок, уже в 1933 г. было заключено на 200 тыс. браков больше, чем в 1932 г., — наглядное свидетельство эффективности демографической политики нацистов[224]. Государственные брачные ссуды были поддержаны выплатами частных компаний. Так, гамбургская табачная компания Реемстма премировала своих работниц 600 марками, если они увольнялись после вступления в брак.
С 1934 г. началось активное поощрение рождаемости, вводились детские и семейные пособия, соответствующая медицинская помощь оказывалась по льготным расценкам. Была создана широкая сеть специальных школ, где беременных женщин готовили к будущему материнству. Пропаганда не уставала превозносить достоинство и честь матери, а те женщины, которые имели восемь детей, награждались Золотым материнским крестом. Нацистская Германия стала единственной развитой европейской страной, в которой постоянно росла рождаемость. В 1934 г. родилось более 1 млн. детей, а в 1939 г. — уже 1 млн. 410 тыс. Если в 1933 г. на тысячу женщин приходилось 58,9 случаев рождения детей, то в 1939 г. — уже 84,8[225].
К началу войны число женщин — членов партии возросло по сравнению с 1935 г. в три раза и составляло 16,5%. Если они стремились к участию в общественно-политической жизни, то им предлагалась идеологическая работа по воспитанию других женщин в национал-социалистическом духе. Различные нацистские женские организации насчитывали более 7 млн. членов. Они выпускали многочисленные женские журналы, устраивали разнообразные культурные и образовательные мероприятия, вечера отдыха и танцев, благотворительные концерты, выставки цветов.
Немецкая пресса всячески подчеркивала, что выдающиеся успехи великолепной актрисы и режиссера Лени Рифеншталь или знаменитой спортсменки, летчицы Ханны Рейч, проведшей в 1937 г. первое испытание вертолета, якобы органично связаны с их глубокой верой в принципы национал-социализма. Образцами для подражания объявлялись также бывшая актриса, «первая дама» Третьего рейха Эмми Геринг и руководившая с 1933 г. Немецким бюро моды, мать шестерых детей Магда Геббельс, умопомрачительные туалеты которой наглядно показывали немкам, что истинной национал-социалистке нет никакой надобности облачаться в скромную униформу Союза немецких девушек. Образцом немецкой жены и матери могла являться и руководительница всех женских нацистских организаций, мать 11 детей Гертруда Шольц-Клинк — всегда в белой блузке с галстуком и темном жакете, с короной уложенных кольцом светловолосых кос.
Немецкие женщины спокойно и в целом безропотно воспринимали проводимую по отношению к ним политику. Они были довольны уже тем, что муж имеет работу и регулярно приносит домой небольшую зарплату, что можно пойти в магазин, не опасаясь оказаться в столпотворении уличного побоища, что в мире начинают считаться с их любимой Германией. Когда на партийном съезде 1934 г. Гитлер в беседе с активистками женских организаций заявил, что существует противоположность между большим и жестоким миром мужчин, борющихся «за государство и общество», и «маленьким миром» женщины, который «ограничивается ее мужем, ее семьей, детьми и домом», то его слова встретили больше согласия, чем возражений, в первую очередь у представительниц евангелических организаций. А на съезде партии в 1937 г. Гитлер произнес большую речь перед 20 тыс. немок, собравшихся со всех концов страны. Перед ним были молодые девушки и почтенные старушки, помнившие еще великого Бисмарка, красавицы и дурнушки, озлобленные фурии и романтичные мечтательницы, женщины с высокими моральными устоями и дамы не слишком строгого поведения. Гитлер не слишком глубоко разбирался в женской душе. Но он интуитивно нашел слова, вызвавшие подлинный экстаз: «Что дал вам я? Что дала вам национал-социалистическая партия? Мы дали вам Мужчину!». В ответ на пламенного оратора обрушивается шквал аплодисментов и восторженных истерических воплей.
Лояльному отношению немок к новому режиму способствовало и улучшение к 1936 г. материального благосостояния населения. Из-за нехватки рабочих рук были смягчены ограничения для занятости женщин на производстве. Возможно, это выглядит парадоксально, но режим, отношение которого к роли женщин в обществе воплощало антифеминизм, немало способствовал улучшению их реального положения. Поэтому неудивительно — мы это видим, глядя на кадры кинохроники, — что подавляющее большинство женщин Германии боготворили своего обожаемого фюрера. Им глубоко импонировало утверждение Розенберга, что «обязанность женщины — поддержать лирический аспект жизни».
Во время войны из-за нехватки рабочей силы представители вермахта, правительства и партийные бонзы разработали закон об обязательной женской трудовой повинности. В июне 1940 г. закон был согласован со всеми инстанциями, но неожиданно его отказался подписать Геринг, который до этого полностью поддерживал министра труда Франца Зельдте в этом вопросе. Теперь же Геринг посчитал принуждение женщин работать сомнительным по социальным причинам, а нехватку рабочих на военных предприятиях он собирался восполнить военнопленными и людьми, угоняемыми с оккупированных территорий.
Хотя технократы, военные и промышленники настаивали на введении обязательной женской трудовой повинности, партийные лидеры воспрепятствовали этому по политическим и идеологическим соображениям. Капитанам индустрии оставалось только призывать женщин добровольно помочь родине в час испытаний. Однако широкая пропагандистская кампания особых результатов не дала. К 1941 г. из 3 млн. женщин в возрасте от 17 до 45 лет работой было охвачено лишь 900 тыс.[226].
Молодежная политика
Прекрасно понимая, что молодежь — это завтрашний день страны, нацисты уже в 1922 г. создали в Мюнхене Молодежный союз НСДАП, ставший прообразом «Гитлерюгенда». Сама организация «Гитлерюгенд» была создана в 1926 г., ее первым руководителем был Курт Грубер. В 1933 г. «Гитлерюгенд» был объявлен единственной молодежной организацией в Германии. Ее руководителем стал молодой, приятной внешности потомок старинного дворянского рода с примесью американской крови Бальдур фон Ширах (1907–1974). После того как в 1940 г. он был назначен гауляйтером Вены, «Гитлерюгенд» возглавил его заместитель и председатель Комитета молодых юристов Артур Аксман. Масштабы этой организации были так велики, что многие наблюдатели в Германии и за границей вообще воспринимали национал-социализм почти исключительно как молодежное движение, призванное спасти Германию от хаоса демократии и от беззакония.
Национал-социализмом с самого начала была использована сила, присущая молодежи во всех революциях. Более того, нацисты понимали: если молодежь окажется в плену их мировоззрения, их будущее обеспечено. Они извлекали политический капитал из неудовлетворенности молодежи, из ее стремления к бунту против родителей и школы. В кон. XIX в. большая часть буржуазной молодежи проявила желание отделиться от «респектабельного» общества, к которому принадлежала по рождению. Гитлер показал им путь, и многие молодые люди, и не только не из числа безработных, устремились в ряды партии, привлеченные активностью нацистов, их приверженностью героическим поступкам и их четко обозначенными целями. Молодые люди могли критиковать буржуазию, подразумевая собственных родителей и придерживаясь в то же время глубоко сидевших предрассудков. Многие из них, ослепленные идеалами движения и возможностями приключений, вначале не осознавали, что было правильно и что неправильно в стоявших перед ними задачах.
Для привлечения молодежи нацисты использовали и склонность молодых людей к романтике обновления и возвышенной утопии. Молодежи нравилось, что нацисты насмехались над стремлением бюргеров к безопасности, к гарантированности существования, над их мещанством, посредственностью и банальностью. Потребности бюргеров в безопасности нацисты противопоставляли идею динамичного жизненного порыва. В стремлении к утверждению молодой энергии, силы и готовности к испытаниям нацистское молодежное движение было сходно с итальянским: в первые годы власти Мусолини в Италии на каждом углу висел лозунг с его словами: «vivere pericilosamente» (жить рискуя). Нацисты и сами стремились воплотить все качества юности — силу, риск, решительность, романтизм, жертвенность. Нацистские лидеры были сравнительно молоды: Гитлеру в 1929 г. было 40 лет, Герингу — 36, Розенбергу — 36, Гессу — 35, Геббельсу — 32, Гиммлеру — 29. Средний возраст нацистского правительства составлял 40 лет (американского — 56 лет, английского — 53 года)[227]. В этом смысле приход нацистов к власти был сменой поколений и общественных элит. Молодежь привлекала возможность реализовать юношеский идеализм, готовность к жертвенности, спонтанное стремление к действию и к активности любого рода.
Нацистский лозунг не случайно гласил: «Будущее принадлежит тому, кто привлечет на свою сторону молодежь». Молодые люди едва ли не с пеленок попадали в щупальца нацистского спрута. Девушки с десяти до 14 лет состояли в организации «Юнгмедель», а от 14 до 18 лет — в Союзе немецких девушек. Мальчики от шести до десяти лет проходили курс ученичества в организации «Пимпф», затем переходили в «Юнгфольк». С 14 до 18 лет они пребывали в «Гитлерюгенде», а затем направлялись в трудовые лагеря, через которые к 1939 г. прошло 2,5 млн. юношей. Они строили мосты и автобаны, рыли каналы и воздвигали пограничные укрепления, после чего их ожидала двухгодичная армейская служба. Численность «Гитлерюгенда» достигла в 1939 г. 7,73 млн. человек.
В организациях «Гитлерюгенда» юноши получали систематизированную подготовку — готовились к жизни в полевых условиях, занимались спортом, изучали азы нацистской идеологии, совершали длительные переходы. Военизированный характер подчеркивался одинаковой униформой. Юноши носили коричневые рубашки с черным галстуком и шорты, девушки — белые блузки, длинную синюю юбку и совсем не женские, тяжелые ботинки военного образца. Они также совершали продолжительные походы с тяжелыми рюкзаками, но в их воспитании упор делался на их основное предназначение — стать здоровой матерью крепких детей.
Руководство «Гитлерюгенда» состояло в основном из представителей средних слоев — учителей, студентов, торговцев, каждый пятый являлся рабочим. При этом, если в 1933 г. менее 10% руководителей имели высшее образование или учились в вузах, то через шесть лет это число увеличилось до 24%. «Гитлерюгенд» была самой большой в мире молодежной организацией, в которой молодые руководили молодыми, но сами молодежные фюреры во многом были только винтиками огромной машины тоталитарного государства.
Поскольку к весне 1939 г. около 4 млн. юношей и девушек все еще оставалось вне нацистских молодежных организаций, в марте был издан закон об обязательности такого членства. Родителям, которые противились такому принуждению, пригрозили, что если их дети не вступят в «Гитлерюгенд», то будут направлены в воспитательные или сиротские дома. Но со стороны казалось, что юноши и девушки полны энтузиазма, верили в светлое будущее их отечества и в самих себя, в товарищество, не знавшее ни социальных, ни материальных различий.
Третий рейх готовил свою молодежь к будущей жизни очень серьезно. И он преуспел в этом, воспитав сильное и безжалостное поколение, перед которым содрогнулся весь мир.