Бурный XIX век
Глава шестая.Германия разводит пары (1815–1849)
Облик эпохи
Эпоха немецкой истории от Венского конгресса до создания новой Германской империи состоит из трех периодов — реставрации, революции, реакции. Это была эпоха противоречий и конфликтов, переворотов во многих сферах общественной жизни. Это было время идиллий и репрессий, открытого противоборства и компромиссов, уютного бюргерского бидермейера и баррикад на улицах немецких городов, почтовых карет и дымящих паровозов, тянувших Германию в царство машинного Молоха.
Начало эпохи проходило под определяющим влиянием Священного союза, зорко охранявшего реставрированный европейский порядок от любых революционных выступлений. Не сбылись надежды многих немцев на создание свободного, единого национального государства. Вместо него был создан рыхлый и аморфный Германский союз, ведущую роль в котором играла Австрия и который был послушным орудием Священного союза. Свою главную задачу германские правители усматривали в подавлении любых устремлений к свободе. Пресса и публицистика подвергались жесточайшей цензуре, университеты находились под контролем, политическая деятельность была почти невозможной. При этом среди возвращавшихся домой солдат, воевавших с Наполеоном, быстро распространялись настроения горечи и разочарования; бурлили новыми идеями студенческие аудитории, повсеместно создавались земляческие корпорации студентов, выступавших против реакционной политики Германского союза.
В эти же годы был создан Германский таможенный союз и тем самым — единый внутренний рынок. В 1835 г. был введен в эксплуатацию первый участок германской железной дороги. Начался процесс индустриализации. Вместе с фабриками появился новый класс фабричных рабочих. Вначале в промышленности они могли зарабатывать больше, чем в сельском хозяйстве и ремесленных мастерских, но быстрый рост населения привел вскоре к избытку рабочей силы и соответственно к снижению ее стоимости. Из-за отсутствия какого-либо социального законодательства массы фабричных рабочих жили в большой нужде. Их выступления, как было показано в предыдущей главе, безжалостно подавлялись.
Представители национально-либерального движения настойчиво добивались принятия конституции, гарантировавшей права человека и соучастие народа в политической власти. Национальное движение охватило тогда не только Германию. Его пламя полыхало на всем европейском континенте, в Польше и Греции, Италии и Венгрии, Чехии и Хорватии.
Искры Февральской революции 1848 г., происшедшей во Франции, разожгли пожар и в Германии. Во всех немецких государствах в марте у власти на волне стихийных народных выступлений оказались либеральные министерства. Члены Германского союза приняли решение созвать во Франкфурте-на-Майне общегерманский парламент. Торжественное открытие народного представительства в церкви Святого Павла сопровождалось фейерверком и звоном колоколов. Казалось, что для Германии наступает новая эра.
Но пока депутаты парламента вели долгие дискуссии о форме будущего единого государства, монархи германских земель заявили, что не намерены уступать свою власть Национальному собранию и имперскому правительству. Быстро оправившись от мартовского шока, Австрия и Пруссия вступили на путь конфронтации с Франкфуртским парламентом, игнорируя его решения. Прусский король отверг предложенную ему парламентом корону «императора немцев», это означало бесславный конец Национального собрания. Опасаясь радикализации революции и помня об ужасах кровавого якобинского террора, национально-консервативные и либеральные круги предпочли повернуть к союзу с монархиями.
Демократы пытались довести революцию до конца. Но революционная борьба за имперскую конституцию в Бадене, Пфальце, Саксонии закончилась разгромом повстанцев войсками (прежде всего прусскими). Хотя революция закончилась неудачей, к прежнему положению дел возврата быть уже не могло. В большинстве немецких государств были приняты конституции, правда, умеренные и без подлинного народного представительства.
Тем не менее новое неуклонно пробивало себе дорогу. Бурный ход промышленной революции выдвинул на первый план социальные проблемы. Наряду с либерализмом и национализмом, определявшими общественное развитие в домартовской Германии, теперь выдвинулся и социализм, громко заявивший о своих исторических притязаниях. Раздавшийся накануне революции боевой клич «Коммунистического Манифеста» — «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — не смолкал потом на протяжении полутора веков и не раз приводил в трепет власть имущих.
«Трон и алтарь»
В то время как участники освободительной войны возвращались домой, ожидая исполнения своих надежд на создание единой и свободной Германии, в Вене собрался конгресс европейских монархов, для которых не было ничего страшнее, чем справедливое национально-государственное устройство Европы, казавшееся им революционным и опасным. Венский конгресс проходил под лозунгом реставрации, возвращения к дореволюционной системе государств и прежнему социально-политическому порядку[105]. Для победителей Наполеона в основном было восстановлено положение, существовавшее в 1792 г. Только Пруссия получила значительную часть Саксонии и расширила свои рейнские владения. Напротив, Австрия потеряла Бельгию и область Верхнего Рейна. Этим закончилась многовековая прямая конфронтация Австрии и Франции, которая началась еще в XVI в. войнами императора Карла V с королем Франциском I за Италию и бургундское наследство. Теперь вместо Габсбургов немецким соседом и потенциально главным противником Франции на Рейне стала Пруссия, простиравшаяся отныне от Ахена до Тильзита.
Крупнейший политический деятель той эпохи князь Клеменс Венцель Меттерних (1773–1859), который происходил из Рейнской провинции, но являлся австрийским канцлером, отнюдь не желал, чтобы Австрия снова стала ведущим государством Германской империи, ибо вообще не хотел единой Германии. В ее объединении Меттерних видел опасность для Габсбургской империи, которая, будучи оттеснена Пруссией, имела своим экономическим и политическим фундаментом негерманские народы Юго-Восточной Европы. С помощью наследственной бюрократии Меттерних превратил Австрию, которая благодаря реформам, проведенным при Марии Терезии и особенно при Иосифе II, некоторое время была либеральной противоположностью реакционной Пруссии, в настоящую тюрьму народов. По мнению Меттерниха, существование пребывающей в состоянии внутренних распрей и бессильной раздробленности Германии должно было обеспечить государственную самостоятельность Австрии.
Южногерманские государства Меттерних считал орудиями своей политики, пользуясь ими для того, чтобы не допустить усиления Пруссии. Он проводил эту политику уже во время войны против Наполеона, гарантировав в 1813 г. государям Рейнского союза (за исключением Вестфалии) сохранение их власти в качестве вознаграждения за переход в лагерь союзников. Тем самым Меттерних заблаговременно перечеркнул план Штейна, предусматривавший низложение «королевской мелюзги»[106].
Германия, как и прежде, осталась раздробленной. Венский конгресс даже не стал рассматривать предложенный Штейном план объединения страны. О восстановлении Священной Римской империи не было и речи, но ее преемником стал Германский союз. Он состоял из 37 (позднее — 34) суверенных государств и четырех вольных городов — Гамбурга, Бремена, Любека и Франкфурта-на-Майне. Во главе его находился постоянно заседавший во Франкфурте-на-Майне Союзный совет, или бундестаг, — единственное общегерманское учреждение, — не выборный парламент, а конгресс посланников, работой которого руководил австрийский император. Австрия и Пруссия входили в Германский союз только теми территориями, которые прежде относились к империи. С другой стороны, к участию в делах Союза привлекались иностранные монархи: король Дании как правитель Шлезвига, английский король, владевший Ганновером, и король Нидерландов, которому принадлежал Люксембург Такое устройство Германии было решительным отрицанием национального принципа и последней попыткой сохранить раздробленность страны для поддержания баланса интересов великих держав.
Территория Пруссии состояла из двух отдельно расположенных частей — шести старопрусских провинций на востоке и двух на западе — Рейнской и Вестфалии. Последние продолжали значительно опережать в экономическом отношении более отсталый восток Пруссии: здесь успешно шло капиталистическое развитие, крепла богатая и влиятельная буржуазия. В немалой мере этому способствовали антифеодальные преобразования, проведенные во время Французской революции и в наполеоновский период. На востоке по-прежнему господствовало юнкерство и преобладало его крупное землевладение. Юнкеры не замедлили воспользоваться изменившимся положением: в целях нового захвата крестьянских земель они добились от короля декларации 29 мая 1816 г., чтобы обойти Октябрьский эдикт Штейна и закон 1811 г. о «регулировании». Все крестьянские хозяйства, не имевшие полной упряжки рабочего скота, а также не внесенные в списки провинциальных налоговых ведомств, самовольно присваивались юнкерами, а их владельцы превращались в безземельных поденщиков. В результате, в восточных провинциях Пруссии осталась всего одна четверть свободных крестьянских дворов. Юнкеры, весьма недовольные законом 1811 г. и не желавшие видеть своими соседями независимых собственников-крестьян, теперь снова почувствовали себя господами положения.
Различия между западными и восточными провинциями Пруссии усиливались из-за неупорядоченной таможенной системы. На востоке в 1815 г. насчитывалось 67 различных таможенных тарифов, зачастую противоречивших друг другу. На западе частично еще сохранялись тарифы времен Тридцатилетней войны и пошлины периода французской оккупации. Решение таможенной проблемы стало ближайшим требованием прусской буржуазии, нуждавшейся в защите от иностранной конкуренции. В 1818 г. рейнские буржуа подали королю прошение о необходимости создания единого таможенного союза во всей Германии. Но из-за противодействия Австрии, опасавшейся усиления Пруссии, покровительственный единый таможенный тариф был тогда введен лишь на территории Пруссии. Это свидетельствовало об усилении политического влияния прусской буржуазии в жизни государства, хотя победа над Францией лишь упрочила абсолютистский режим Фридриха Вильгельма III. После войны он забыл свои обещания ввести конституцию. Вместо этого в провинциях были учреждены сословные представительства — ландтаги, обладавшие только совещательными правами.
В большинстве других германских государств также преобладали абсолютистские режимы. В Ганновере и Саксонии были восстановлены почти все феодальные повинности крестьян, а также сословные ландтаги, закрепившие политическое господство дворянства. Иное положение сложилось на юго-западе. В Баварии, Бадене, Вюртемберге и Гессен-Дармштадте, где влияние буржуазной Франции оставило неизгладимый след, в 1817–1820 гг. была подтверждена отмена зависимого положения крестьян и введены умеренные конституции, отразившие повышение роли буржуазии. Двухпалатная система с высоким имущественным цензом, сохранившая привилегии дворянства, все же означала постепенное приближение этих государств к монархии нового, буржуазного типа.
Внутриполитическое устройство германских государств по решениям Венского конгресса до поры до времени оставалось неопределенным: были возможны как либеральные конституции, так и старые сословные представительства. Но общественность Германского союза, взбудораженная войной против Франции, громко требовала введения обещанных свобод и конституций, на что в годы бедствий легко соглашались перепуганные князья.
Система Меттерниха
С Венского конгресса началась эра реставрации и реакции. Ее дух лучше всего раскрывается в системе австрийского государственного канцлера Меттерниха. Основу этой системы составляло положение о том, что все государства Европы имеют общие первоочередные задачи, поскольку одинаково заинтересованы в соблюдении мира, права и порядка, нуждаются во внутренней и внешней стабильности и безопасности и в сохранении принципа монархической солидарности. Направление объединенных усилий на решение общих проблем должно было обеспечить, по мысли Меттерниха, создание такой системы равновесия в Европе, которая бы гарантировала независимость европейских государств и защищала маленькие государства от давления больших. Идея свободы не играла здесь никакой роли. Главную цель своей политической жизни и деятельности Меттерних видел в борьбе против революции. Он презирал идеи народного суверенитета и представительной системы и создал в Германии политическую полицию и свирепую цензуру печати. По его мнению, общая задача борьбы против революции обязывала европейские государства к интервенции при революционных движениях в соседних странах.
Система Меттерниха была надежной системой обороны против сил политического и социального прогресса. Меттерних знал, что история включает в себя постоянное изменение существующего, и поэтому был готов прагматично приспосабливать свою политику к «власти вещей». Но к конструктивному творческому действию он был неспособен.
В развалинах старых замков
В первые годы Реставрации в авангарде оппозиционного движения шло студенчество. В октябре 1817 г. по случаю трехсотлетнего юбилея Реформации около 500 студентов из 11 протестантских университетов собрались в Вартбурге, где Лютер некогда переводил Библию, под черно-красно-золотыми флагами. Это были цвета формы солдат добровольческого корпуса барона Адольфа фон Лютцова времен освободительной войны, состоявшего в основном из студентов и ремесленников, носивших черные мундиры с красными обшлагами и золотыми пуговицами. Теперь эти цвета стали символом национального движения и единства родины. Ораторы, выступавшие в Вартбурге, решительно требовали создания единой и свободной Германии. Часть наиболее радикальных студентов в знак протеста сожгла те книги, которые являлись, по их мнению, «реакционными и антигерманскими», а также солдатскую косичку и капральскую палку. Но вместе с книгами идеологов Реставрации в огонь полетел и Кодекс Наполеона, а это уже было проявлением тевтонского шовинизма и национализма.
Спустя два года студент Карл Занд совершил убийство приверженца Священного союза и агента русского царя, плодовитого немецкого писателя и драматурга Августа Коцебу, который едко высмеивал идеалы национального движения. Убийство Коцебу дало Меттерниху желанный повод разгромить оппозиционное движение. В августе 1819 г. первые министры германских государств приняли Карлсбадские постановления, направленные на жестокое подавление революционных настроений. Повсюду начались полицейские преследования «демагогов». Австрия и Пруссия фактически вернулись к абсолютистским порядкам, оппозиционные силы ушли в подполье. Казалось, что удалось воздвигнуть прочную плотину против революционных перемен. Но циник Меттерних понимал, что в прошлое вернуться невозможно. В своем дневнике он тогда записал: «Старая Европа находится в начале своего конца».
Германия же вступила в период, который позднее в искусстве назовут «бидермейером» — по вымышленной фамилии персонажа (стоявшей в заглавии сборника произведений немецкого писателя и поэта-юмориста Л. Эйхродта — Bidermeiers Liederlust, 2-я пол. XIX в.), олицетворявшего собой простодушие и мещанство. В Европе на два десятилетия воцарился покой, острые политические дебаты временно затихли. Но эта идиллия оказалась обманчивой. Новый подъем оппозиционного движения начался в 30-е гг. под влиянием Июльской революции во Франции, восстания в Польше и провозглашения независимости Бельгии.
Почти одновременно в августе-сентябре 1830 г. в различных государствах Германии вспыхнули массовые волнения. В Саксонии, где столкновения с полицией начались еще в июне, центром недовольства стал промышленный Лейпциг. В нем, а также в столице Саксонии, Дрездене, впервые в Германии была организована буржуазная гражданская гвардия. Король Саксонии, как и правитель Ганновера, был вынужден согласиться на введение конституционных порядков. Реакционные монархи отреклись от престола в Брауншвайге и Гессен-Касселе, и здесь в 1831–1832 гг. также были введены конституции. На юго-западе страны, в Баварии, Бадене и Вюртемберге, где и прежде имелись конституции, буржуазия добилась свободы прессы и развернула в печати кампанию за единство Германии.
Через два года немецкая оппозиция вновь показала свою живучесть. В мае 1832 г. около замка Гамбах в Пфальце собралось свыше 30 тыс. студентов, либеральных бюргеров, демократически настроенных ремесленников и рабочих, польских эмигрантов и французских демократов из Страсбурга. Снова во весь голос зазвучали требования о создании единой и свободной Германии и даже низвержении княжеских тронов. Один из главных ораторов, депутат баварского ландтага Филипп Якоб Зибенпфайфер заявил, что «настанет день, когда величественная Германия встанет на бронзовый пьедестал свободы и справедливости, держа в одной руке факел просвещения, который пошлет луч цивилизации в отдаленные уголки земли, а в другой — третейские весы». Меттерних ответил на гамбахскую демонстрацию новыми репрессиями. Была полностью ликвидирована свобода прессы, союзов и собраний, некоторые из инициаторов праздника подверглись аресту, другие бежали за границу[107]. Гамбахская демонстрация, проходившая под лозунгами объединения страны и введения конституционных свобод, показала, что в Германии зреют предпосылки для широкого революционного движения. Встревоженная этими событиями реакция перешла в наступление. По настоянию Австрии и Пруссии Союзный бундестаг в июне 1834 г. ужесточил законы, ограничивавшие права ландтагов и свободу печати и запрещавшие политические организации, народные демонстрации и ношение черно-красно-золотых общенациональных эмблем. В Гессене полиция разгромила тайное «Общество прав человека» во главе с ветераном студенческого движения пастором Фридрихом Вейдигом и студентом Георгом Бюхнером — одаренным поэтом, автором известной революционной драмы «Смерть Дантона». Общество стремилось подготовить в Германии демократическую революцию и развернуло с этой целью широкую агитацию. Пропаганда велась не только в городах, но и среди крестьян, для которых Бюхнер написал листовку «Гессенский сельский вестник» с призывом: «Мир хижинам — война дворцам!».
Одной из главных причин обострения ситуации в стране явился бурный прирост населения, приведший к нехватке продуктов питания. На селе, прежде всего в Остэльбии, возникло настоящее перенаселение, быстрее всего росло число безземельных людей. Не находя дома работы, они уходили в города, пополняя там многочисленные слои нищих. От этой массовой пауперизации страдали и ремесленники. Прусские и рейнские реформы ликвидировали регулирующие механизмы цехов, что вело к тому, что все большее число подмастерьев и учеников оставалось без работы. Никто не знал, каким образом можно справиться со столь массовым обнищанием.
В Германском союзе не только возросло социальное напряжение, но и вновь усилились волнения, связанные с внешнеполитическим и экономическим кризисами. После 1830 г. власти сохранили за собой общественно-политический контроль, но поскольку в большинстве немецких государств теперь существовали ландтаги, либеральные члены которых, имея депутатскую неприкосновенность, могли произносить дерзкие речи и публиковать критические статьи, то оппозиция значительно упрочилась. Все большую популярность завоевывала идея национального единства, особенно после Рейнского кризиса 1840 г., когда Франция снова обнаружила стремление установить свою границу по Рейну[108]. Это привело к всплеску стихийного массового национального движения в Германии, направленного не только против Франции, но и против вялой реакции Германского союза на домогательства Парижа.
В 1840-х годах произошло новое оживление немецкого национализма и его организаций. Всю страну охватило спортивно-патриотическое движение. Важным компонентом национального движения стали также певческие союзы. Они организовывали общегерманские фестивали, подогревавшие национальные эмоции. Тогда же начали проводиться общегерманские научные конгрессы, и на них постоянно подчеркивалось единство науки и национальной идеи. Эти годы стали также временем интенсивного создания национальных памятников — Кёльнского собора, монумента германскому вождю — победителю римлян Арминию в Детмольде, Валгаллы — храма-дворца[109] близ Регенсбурга, павильона освобождения в Кельхайме.
Социально-политическим волнениям не хватало только экономического кризиса, чтобы сложилась непосредственная революционная ситуация. Но это произошло в 1846 г. Кризис 1846–1847 гг. был последним европейским кризисом старого типа, который разразился из-за неурожая и вызванного им голода. За ним в 1847–1848 гг. последовал первый современный экономический кризис, причиной которого стал обвал конъюнктуры потребительских товаров из-за перепроизводства.
В Германии повсеместно вспыхнули стихийные голодные бунты, переросшие в Берлине в «картофельную войну». Эти бунты были подавлены военной силой. Заявил о себе и конституционный либерализм. 10 октября 1847 г. в гессенском городе Гёппенгейм собрались ведущие деятели этого направления, чтобы потребовать создания немецкого федеративного государства с сильным и ответственным перед парламентом правительством. А месяцем ранее в баденском Оффенбурге устроили съезд радикальные демократы, провозгласившие своей целью создание единой германской республики. Оживились также социально-революционные и социалистические круги, во главе которых стояли Фридрих Геккер, Вильгельм Вейтлинг, Мозес Гесс, а также радикальные союзы немецких подмастерьев, созданные эмигрантами в Швейцарии, Париже и Лондоне. Волна протеста и недовольства, которую не могли остановить власти, настраивала общество на близкие революционные потрясения.
Экономический национализм Фридриха Листа
Политическая экономия в Германии в 20–40-х гг. XIX в. развивалась как служанка прусской монархии и других князей. Ученые, вышедшие из школы камералистики, писали учебники, которые представляли собой скверное переложение англо-французских образцов на верноподданнически-немецкий лад и содержали лишь сумму знаний, необходимых для экзамена на должность чиновника.
Будущий автор оригинальной теории протекционизма, оказавший непосредственное влияние на развитие германского таможенного союза, Фридрих Лист родился в 1789 г. в вюртембергском городе Рейтлинген. Отец его был состоятельный ремесленник-кожевник. Школьное образование Листа закончилось в 15 лет, после чего он два года помогал отцу в мастерской. Среди подмастерьев он скоро приобрел репутацию лентяя и фантазера. Тогда семейный совет решил отдать его в учение к писцу. Здесь молодой Лист достиг большего успеха и начал восхождение по лестнице служебных должностей Вюртембергского королевства. За десять лет службы Лист занимал множество разных постов, изучал право в Тюбингенском университете и закончил служебную карьеру в чине счетного советника в Штутгарте. В 1817 г. он был назначен профессором «государственного управления» в Тюбингенском университете.
Лист обладал большим талантом литератора и оратора. Политическая страстность, смелость и четкость мысли, образность речи, язвительная ирония — все, чем отличаются его зрелые сочинения, появляется уже в его первых статьях. По натуре это был увлекающийся, экспансивный, необычайно энергичный человек. В 1819 г. он основал Торгово-промышленный союз, главной задачей которого стала борьба за экономическое единство Германии. Но в том же году над головой Листа начали сгущаться тучи. Профессора университета плели против него интриги и писали властям доносы, обвиняя Листа в распространении опасных политических идей. Листу поставили в вину его деятельность в Торгово-промышленном союзе: как государственный служащий, он должен был предварительно испросить санкцию начальства. Лист ответил гордым и полным достоинства заявлением об отставке из университета. Между тем горожане Рейтлингена избрали Листа в новый вюртембергский парламент — палату сословий. Правительство добилось того, что выборы были признаны недействительными, под тем предлогом, что Листу в то время еще не исполнилось 30 лет. В соответствии с требованием конституции Лист был избран через полгода.
Парламентская деятельность Листа была недолгой, но бурной. Вскоре после избрания он представил в палату написанную им самим петицию граждан Рейтлингена, где выдвигалась широкая программа демократических реформ. Этот документ, написанный резким бунтарским языком, навлек на Листа гонения правительства. По обвинению в «подстрекательстве против государственной власти» он был отдан под суд, лишен депутатского мандата и приговорен к десяти месяцам тюрьмы. Не дожидаясь ареста, Лист бежал за границу, где провел в скитаниях по соседним странам более двух лет.
Когда он вернулся в Вюртемберг, то был схвачен и заключен в крепость. Правительство решило избавиться от беспокойного арестанта и политического противника, имевшего уже общегерманскую известность. В обмен на согласие эмигрировать в Америку Лист был досрочно выпущен на свободу. В июне 1825 г. с женой и детьми он сошел с корабля в Нью-Йорке. Сначала Лист занялся фермерством, потом редактировал газету на немецком языке, стал предпринимателем, и наконец обратился к политической деятельности. Лист разрабатывал для США экономическую программу, в основе которой лежал протекционизм. Он считал, что в США, как и в Германии, промышленному развитию препятствует английская конкуренция.
В 1832 г. Лист приехал в Европу как американский гражданин и стал консулом США в Лейпциге. Это было время лихорадки железнодорожного строительства, охватившей всю Западную Европу. Лист давно увлекался этим новым делом, в котором видел не только важнейшее средство экономического прогресса, но и гарантию против войн. Эту странную иллюзию вместе с ним разделяли, впрочем, такие личности, как Генрих Гейне и Людвиг Бёрне, бывшие его друзьями. Лист организовал акционерное общество для строительства железной дороги Лейпциг — Дрезден, одной из первых в Германии. Втянутый в политические интриги и финансовые аферы, он разочаровался в грюндерстве и в 1837 г. уехал в Париж.
В Париже, в своей последней эмиграции, Лист прожил три года. Со страстью и энергией отдался он изучению политической экономии и изложению своих взглядов. Итогом его трудов была сначала обширная рукопись под заглавием «Естественная система политической экономии», опубликованная лишь в XX в., а затем — его главная работа, — «Национальная система политической экономии», изданная в Аугсбурге в 1841 г.
Свою книгу Лист мыслил как первый том большого труда, который должен был охватить все проблемы политической экономии. Поэтому книга имела подзаголовок: «Международная торговля, торговая политика и германский таможенный союз». Но замысел Листа остался неосуществленным. «Национальная система» имела немалый успех. Она сыграла важную роль в дискуссиях вокруг проблем экономического развития и торговой политики Германии и оказала серьезное влияние на немецкую экономическую мысль.
Главная идея Листа состояла в том, что процветание и объединение Германии может быть обеспечено только ростом ее промышленности, а последняя нуждается в защите от иностранной конкуренции с помощью высоких пошлин и других средств торговой политики. Больше всего эта идея импонировала промышленной буржуазии запада и юга Германии. Книга Листа нашла отклик и среди демократической интеллигенции. Безошибочно нашла она и своих врагов: идеи Л иста затрагивали интересы прусских юнкеров, которые вывозили хлеб в Англию и охотно готовы были согласиться на беспошлинный ввоз английских промышленных товаров в Германию в обмен на свободу импорта германского хлеба в Англию. В свободе торговли была заинтересована также старая каста торговой буржуазии северогерманских городов. В последние годы жизни Листа эти круги развернули против него кампанию клеветы, оскорблений, анонимных угроз. К тому же Лист нажил себе немало врагов своей деятельностью по строительству железных дорог и едкими публицистическими выступлениями, в которых задевал и аграриев, и университетскую профессуру, и церковь, а порой и представителей власти.
Между тем всегда крепкое здоровье Листа заметно пошатнулось. Сил его уже не хватало для постоянной борьбы и бурной деятельности, к которым он привык, не мог добиться он и материальной обеспеченности для своей семьи. Осенью 1846 г. Лист покончил жизнь самоубийством.
Лист был трагической личностью, полной романтических предрассудков и склонной к преувеличениям. Но его теория содержала зерно истины: стимулирование определенных отраслей промышленности в конкретных исторических условиях может вести за собой рост производственного потенциала в целом — и была попыткой ответить на вопрос о том, каким путем в рамках капитализма может быть ликвидирована экономическая отсталость стран, оказавшихся в силу особенностей их истории и хозяйства в задних рядах мирового сообщества.
Германский таможенный союз
Государства Германского союза вступили в эру реставрации в трудной финансовой ситуации. Военные затраты, выплаты контрибуции, издержки политики реформ привели к резкому росту государственного долга. Так, в Пруссии он возрос от 5,5 до 19,9 талеров на душу населения. Государственное банкротство было предотвращено только большими ссудами дома Ротшильдов. Ненамного лучше было положение в Австрии. Баден после 1815 г. должен был тратить 20%, Бавария — даже 30% государственных доходов на уплату долгов.
Немецкое сельское хозяйство с 1815 г. вошло в фазу непрерывного подъема. В 1815–1865 гг. сельскохозяйственное производство удвоилось, в то время как население Германского союза в тот же самый период возросло только на 50%, с 30 до 45 млн. человек. Случившиеся несколько хороших урожаев в 20-е гг. XIX столетия вызвали сельскохозяйственное перепроизводство и аграрный кризис.
Разумеется, немецкая индустрия росла бы быстрее, если бы Германский союз стал единым экономическим пространством, защищенным высокими таможенными барьерами. Именно этого требовал основанный в апреле 1819 г. «Союз немецких коммерсантов и фабрикантов», который представлял прежде всего интересы южнонемецкого и средненемецкого хозяйства. По инициативе Бадена бундестаг уже в 1819 и в 1820 гг. занимался проблемой немецкого таможенного объединения. Бездеятельность Германского союза в таможенной и торговой политике давала Пруссии необходимую свободу действий для создания Немецкого таможенного союза.
В мае 1818 г. Пруссия издала таможенный закон, который поднимал все таможенные барьеры в пределах Прусского государства и вводил умеренные заградительные пошлины. Импорт некоторых видов сырья и пищевых продуктов был беспошлинный, промышленные изделия могли облагаться налогом в размере, самое большее, 10%-ной стоимости товаров, колониальные товары и предметы роскоши — до 30% и больше[110].
Прусский таможенный закон вызвал в Германском союзе общее возмущение, прежде всего в смежных государствах. Экономическая политика Пруссии вынудила немецкие средние государства на ответные действия. Уже в 1820 г. вюртембергское правительство выступило с планом объединить всю неавстрийскую и непрусскую «Третью Германию» в общую таможенную зону. Но после длительных переговоров этот проект потерпел неудачу из-за непреодолимых противоречий между государствами, ориентированными на свободу торговли, и государствами, ориентированными на протекционизм.
В январе 1828 г. Бавария и Вюртемберг создали Таможенный союз, который в мае 1829 г. заключил торговый договор с прусской таможенной зоной. Ганновер, Саксония, Гессен и другие средненемецкие государства основали Торговый союз в сентябре 1828 г. при австрийском содействии и благосклонном участии Англии и Франции. Члены союза обязались не присоединяться к прусской таможенной зоне и поощрять взаимную торговлю. Однако они не образовали единого таможенного союза.
Первым государством, которое в феврале 1828 г. присоединилось к прусской таможенной зоне, было великое герцогство Гессен-Дармштадт. Это облегчило для него экспорт вина в Пруссию и примирило с определенными убытками в сфере собственной промышленности. Когда и Гессен в начале 1832 г. вышел из малоэффективного Средненемецкого торгового союза, был открыт путь к основанию крупного Немецкого таможенного союза. 1 января 1834 г. на границах 18 немецких государств с населением в 23 млн. человек были сломаны таможенные шлагбаумы. Уже в следующем году к Таможенному союзу присоединились также Баден и Нассау. Теперь вне союза помимо Австрии оставались лишь Ганновер, несколько мелких северогерманских государств и ганзейских городов.
С созданием Таможенного союза самая крупная часть Германии стала единой торговой областью, хотя в ней еще сохранялись различия в чеканке монет, в системе мер и весов, в торговом праве и, прежде всего, в правилах обложения налогом.
По уровню экономического развития Германия все еще отставала от Англии и даже Франции. К 1840 г. население Германии было приблизительно равно населению Англии (около 27 млн. чел.), но Германия добывала в 14 раз меньше угля, выплавляла в 8 раз меньше чугуна, перерабатывала в 16 раз меньше хлопка, чем Англия. Тем не менее промышленный рост Германии шел довольно быстро, особенно после того, как был заключен Таможенный союз.
Предмартовское общество
В 1-й пол. XIX в. Германия была все еще аграрной страной. Три четверти населения проживало в деревне и занималось сельским хозяйством, а также домашним ремеслом. Личной зависимости крестьян уже не существовало, но они были опутаны сетью различных платежей, повинностей и долгов. В Пруссии юнкерство только выиграло от аграрной реформы начала века, сохранившей множество феодальных пережитков. По условиям реформы крестьянство, чтобы освободиться от барщины, к 1821 г. вынуждено было уступить юнкерству в Бранденбурге и Восточной Пруссии четвертую часть своих земельных наделов, в Померании и Силезии — почти 40%. Согласно установленному в 1821 г. новому порядку, выкуп феодальных повинностей разрешался только крестьянам, владевшим полной упряжкой рабочего скота и способным единовременно внести дворянам-землевладельцам выкуп в размере 25 годовых платежей. При таких условиях к середине века в Пруссии освободиться от повинностей смогла лишь четверть всего крестьянства, исключительно зажиточного.
Реформа дала юнкерству возможность начать перестройку хозяйства на капиталистической основе при беспощадной эксплуатации труда безземельных батраков и малоземельных крестьян, вынужденных продавать свою рабочую силу. Процесс капиталистического преобразования крупного землевладения сопровождался его техническим перевооружением и улучшением агротехники. В руках юнкерства сосредоточилась основная доля сельскохозяйственного производства. Осуществление аграрных реформ сопровождалось пополнением рядов землевладельцев представителями буржуазии. Это создавало основу для сближения социальных позиций дворянства и буржуазии и открывало возможность для политического компромисса между ними.
На западе Германии, где преобладало мелкое крестьянское хозяйство и феодальные пережитки не были так сильны, расслоение крестьянства шло уже быстрыми темпами, особенно на Рейне. Там выделилась сельская буржуазия («гроссбауэры»), использовавшая труд основной массы крестьян как наемной рабочей силы.
Немецкая промышленность в первые десятилетия XIX в. состояла главным образом из мануфактур и ремесленных мастерских. Переход к фабричному производству наметился лишь в хлопчатобумажной промышленности Саксонии, в Рейнско-Вестфальском районе и Силезии.
Богатеющая немецкая буржуазия все настойчивее добивалась своего участия в управлении страной и осуждала засилье дворянства, видя в нем источник ее раздробленности и отсталости. Однако степень политической зрелости буржуазии в разных немецких государствах была различна, общенационального буржуазного движения не существовало. Страх и перед монархией, и перед народными массами заставлял либералов искать мирного соглашения с дворянством и в основном ограничиваться робкими петициями о даровании конституций сверху, одновременно осуждавшими революции как «противозаконное и вредное» явление.
Наиболее известную петицию такого рода от имени рейнской буржуазии представил прусскому королю в 1831 г. влиятельный ахенский фабрикант Давид Ганземан. В ней предлагалось учредить общепрусский ландтаг и изменить избирательную систему, чтобы ликвидировать сословные привилегии дворянства и допустить буржуазию к политической власти. Настроенная монархически либеральная буржуазия не помышляла о решительной борьбе с абсолютистскими режимами. Наоборот, она пыталась убедить короля, что важнейшую опору монархии должен представлять союз буржуазии и юнкерства. Без такого союза, по мнению либералов, возрастала угроза восстания «черни», одинаково угрожающей обоим этим классам. Неоднократные предупреждения о грозной опасности со стороны пролетариата и социализма повторял в своих сочинениях видный буржуазный социолог Лоренц Штейн, ссылавшийся на опыт Франции.
Надежды прусских либералов на то, что вступивший на престол в 1840 г. король Фридрих Вильгельм IV осуществит реформы, не сбылись. Новый монарх сразу заявил о невозможности изменений в абсолютистской системе Пруссии. Это усилило оппозиционные настроения буржуазии, выразителями которых стали кёльнская «Рейнская газета» и «Кёнигсбергская газета». В многочисленных статьях либеральная пресса начала широкую кампанию за реформы. В Бадене в 1844 г. ученые и публицисты Карл фон Роттек и Карл Теодор Велькер завершили издание многотомного «Государственного словаря», ставшего библией немецкого либерализма. Словарь пропагандировал сословно-цензовую конституционную монархию с двухпалатной системой в качестве идеального государственного строя. Именно Роттек выдвинул ставший знаменитым среди либералов лозунг: «Лучше свобода без единства, чем единство без свободы».
Гораздо решительнее либеральной крупной буржуазии были настроены мелкобуржуазные слои Германии, которые испытывали гнет не только старых порядков, но и нового капиталистического строя. Такие условия вели их к решительному протесту и порождали республиканско-демократические идеи, сформулированные, однако, еще в неопределенной форме. Из-за полицейских репрессий на родине большинство мелкобуржуазных демократов действовало в эмиграции. В Швейцарии и Франции было создано несколько организаций ремесленников и подмастерьев, выпускавших прокламации с призывами к широкой народной борьбе за свободную немецкую республику. В художественной форме эти же идеи развивало радикально-демократическое литературное течение «Молодая Германия» во главе с Гейне и Бёрне, центром которого был Париж.
Значительную роль в демократическом движении играла мелкобуржуазная интеллигенция. Она выступала за политическое равенство и демократические свободы, не признавая равенства социального. Демократы высоко ставили роль «критически мыслящей личности» и выдвигали требование ее неограниченной свободы, проявляя даже склонность к анархизму. Представители одного из направлений радикализма — «истинные социалисты» — считали капитализм злом и полагали, что Германия может его избежать. На первый план они выдвигали идею прямого перехода германских государств к социализму. Достижение этой цели, по их убеждению, было возможно путем духовно-морального совершенствования немецкого общества, а не путем борьбы между классами.
Немецкие рабочие в 1-й пол. XIX в. находились в крайне тяжелых условиях. Владельцы мануфактур и фабрик, стремясь к увеличению прибыли в условиях острой конкуренции с иностранными изделиями, снижали расценки и увеличивали продолжительность рабочего дня, достигавшего 15–16 часов. Росла интенсивность эксплуатации пролетариата. В текстильной промышленности, где были заняты в основном женщины и дети, она достигла таких размеров, что прусское правительство с тревогой обнаружило нехватку здоровых новобранцев для армии и было вынуждено в 1839 г. ограничить рабочий день подростков десятью часами и запретить детский труд. Но этот закон не соблюдали не только фабриканты, но и сами рабочие семьи, желавшие увеличить свой нищенский бюджет.
Рассеянные большей частью по мелким предприятиям и мастерским, рабочие не имели ни организаций, способных защитить их интересы, ни ясного осознания своих целей. Еще в 40-е гг. в Германии продолжались выступления разрушителей машин, характерные для раннего этапа становления пролетариата. Многие более активные и сознательные рабочие и ремесленники эмигрировали за границу, чаще всего в Париж. Там в 1833 г. возник «Немецкий народный союз», он выпускал листовки, призывавшие к свержению абсолютистских правителей и к объединению Германии. Запрещенный французскими властями союз ушел в подполье, а в 1835 г. на его основе был создан демократически-республиканский «Союз отверженных». Он объединял от 100 до 200 рабочих и ремесленников, выпускал журнал «Отверженный» под девизом «Свобода, равенство, братство!». На следующий год левое крыло организации создало свой «Союз справедливых». Его программа ставила целью достижение равенства на основе общности имущества. В 1839 г. члены Союза приняли участие в парижском восстании бланкистов, с которыми тесно сотрудничали, и после его поражения бежали в Англию или Швейцарию. Центром восстановленного Союза стал теперь Лондон.
Главным теоретиком «Союза справедливых» был портняжный подмастерье из Магдебурга Вильгельм Вейтлинг (1808–1871), один из крупных деятелей раннего немецкого рабочего движения. Литературный талант и организационные способности выдвинули его в число лидеров Союза. В 1838 г. Вейтлингу поручили составить манифест организации, и он написал его как книгу «Человечество, как оно есть и каким оно должно быть». После поражения восстания бланкистов он уехал в Швейцарию, где в 1842 г. опубликовал свое главное произведение — «Гарантии гармонии и свободы».
Вейтлинг страстно осуждал капитализм и был убежден в возможности немедленного осуществления социального переворота. Для этого, по его мнению, нужен был только могучий толчок, суть которого, однако, он представлял себе нечетко: на первый план Вейтлинг выдвигал то нравственное просветление трудящихся, то революционный стихийный бунт. Но в обоих случаях, в отличие от утопических социалистов, он рассчитывал только на неимущие слои. Наивных упований на богатых филантропов и благодетелей народа он никогда не разделял и не верил в способность буржуазии морально переустроить общество. Переоценивая стихийность революционного переворота, Вейтлинг считал его главной силой изгоев общества — озлобленных своим положением люмпен-пролетариев и даже уголовных преступников.
В июне 1844 г. вспыхнуло восстание ткачей Силезии. Их положение в начале 40-х гг. резко ухудшилось. Предприниматели, борясь с иностранной конкуренцией, постоянно снижали заработную плату или увольняли часть ткачей, работавших главным образом на дому и живших на грани голода.
Восстание началось 4 июня 1844 г. в селении Петерсвальдау, когда полиция арестовала молодого ткача, распевавшего под окнами особенно ненавистного и жестокого фабриканта Цванцигера песню «Кровавый суд». За арестованного вступились другие ткачи, потребовавшие к тому же и повышения заработной платы. В ответ на отказ фабриканта возмущенные рабочие разгромили и сожгли его дом, контору и склады товара. На другой день волнения перекинулись в соседний городок Лангенбилау. Туда прибыли войска, расстрелявшие толпу, 11 человек были убиты, 20 тяжело ранены. Но разъяренные ткачи сами перешли в атаку и обратили солдат в бегство. Только новый сильный отряд с артиллерией принудил их прекратить сопротивление. Около 150 участников восстания были приговорены к тюремному заключению и порке кнутом. Газетам запрещалось писать о силезских событиях, но весть о них быстро распространилась по всей стране и вызвала волнения среди рабочих Бреслау, Берлина, Мюнхена, Праги.
К середине 40-х гг. напряженность в Германии возросла. Особенно заметно усилилось оппозиционное движение в Пруссии. В 1845 г. почти все провинциальные ландтаги прямо высказались за введение конституции. Как и прежде, оппозицию возглавляла рейнская буржуазия, выдвинувшая вождей прусского либерализма — банкира Лудольфа Кампгаузена и фабриканта Давида Ганземана. Прусские либералы приняли участие в состоявшемся в 1847 г. в Бадене съезде либералов Южной Германии, что указывало на сближение оппозиционно-буржуазных кругов юга и севера страны. Съезд выдвинул проект создания при Союзном бундестаге Таможенного парламента из делегатов ландтагов отдельных государств, который должен был решать лишь чисто экономические вопросы. Такая программа либералов привела к разрыву их с левым крылом оппозиции, выступившим на своем съезде за введение демократических свобод, создание на основе всеобщего избирательного права общегерманского народного представительства, уничтожение всех дворянских привилегий и принятие прогрессивно-подоходного налога. Еще более решительно были настроены радикально-демократические круги, один из представителей которых, поэт Георг Гервег, прямо призывал немецкий народ к революционной борьбе и созданию единой демократической республики.
Неурожаи 1845–1847 гг. и торгово-промышленный кризис 1847 г. резко обострили ситуацию в Германии. Железнодорожное строительство сократилось на 75%, выплавка чугуна упала на 13%, добыча угля — на 8%. На 15% снизилась продукция машиностроения, на 40% — хлопчатобумажной отрасли[111]. На треть по сравнению с 1844 г. снизилась реальная заработная плата рабочих. Возросла безработица, только в одном Берлине без средств к существованию остались около 20 тыс. ткачей.
Доведенные до отчаяния народные массы устраивали голодные бунты. В апреле 1847 г. в Берлине разразилась трехдневная «картофельная война»; народ громил лавки торговцев, взвинтивших цены. Волнения распространились и на другие города Пруссии. В мае кровавые стычки с войсками вспыхнули в Вюртемберге, где на улицах городов появились первые баррикады.
Прусское правительство, казна которого была почти пуста, безуспешно испрашивало новые займы у банкиров; те отказывались предоставить их без гарантий «народного представительства». Король был вынужден созвать в апреле 1847 г. в Берлине Соединенный ландтаг с правом вотировать займы и налоги. Но придать ему законодательные функции он категорически отказался, что привело в июне к роспуску отказавшегося утвердить новые займы строптивого ландтага.
Грозные признаки близкой бури появились и в других германских государствах. Волнения охватили юго-запад страны, где широко начали распространяться революционные листовки, призывавшие к народному восстанию.
Мартовские баррикады
Германская революция 1848 г. прошла четыре этапа. Первый длился с февраля до июня 1848 г. и характеризовался эйфорией и радужными надеждами. Второй длился до осени 1848 г., это был период создания местных парламентов, появления многочисленных союзов, бурного подъема оппозиционной прессы. Так, в Пруссии число газет выросло на 50%, а в Австрии даже на 160%. Третий этап характеризовался расколом между буржуазией и низшими слоями и закончился в марте 1849 г. Четвертый — с конца марта до конца июля 1849 г., — стал этапом наступления реакции[112].
Когда во Франции в феврале 1848 г. разразилась новая революция, свергнувшая буржуазного короля Луи Филиппа, почти во всех немецких столицах начались уличные демонстрации и столкновения с полицией; собрания граждан подавали монархам свои петиции. Уже в марте в Гессене, Нассау, Вюртемберге, Саксонии, Гамбурге, Бремене правительства после слабого сопротивления уступили народным требованиям. За мартовскими требованиями последовало создание «мартовских министерств» из либералов, которые начали осуществлять эти требования.
В Бадене великий герцог Леопольд скомпрометировал себя поддержкой реакционного министра Блиггерсдорфа, и, хотя политика нового министра, Бекка, была более умеренной, общественное мнение оставалось настроенным против правительства. В округах, расположенных поблизости от французской и швейцарской границ, насчитывалось очень много радикалов. Армия не отличалась особенными достоинствами и притом была ненадежна, а администрация совсем потеряла голову. Поэтому герцог призвал к власти вождей левой партии и объявил, что готов удовлетворить народные желания.
В Гессен-Дармштадте Людвиг II назначил главой совета министров Генриха Гагерна, которого конституционалисты признавали своим лидером. В Баварии, где не улеглось еще волнение, вызванное падением католического министерства и ненавистной королевской фаворитки Лолы Монтес, Людвиг I также пытался исправить положение, призвав к власти вождей оппозиции. 19 марта он отрекся от престола в пользу сына Максимилиана.
За несколько дней власть повсюду перешла в руки вождей левой оппозиции. Царило всеобщее национальное воодушевление. Новое баварское правительство поэтически называли «министерством утренней зари», а черно-красно-золотые знамена национального движения развевались над всей Германией. Победители понимали, что в интересах обеспечения достигнутых ими завоеваний необходимо взаимное сближение и объединение Германии.
5 марта представители либеральных кругов собрались в Гейдельберге и поручили комиссии из семи человек созвать во Франкфурте Предпарламент. Среди многочисленных политических требований, выдвигавшихся оппозицией уже с 1848 г., одно — требование созыва обще германского парламента — носило всеобщий характер и было тесно связано с основным вопросом надвигавшейся революции — вопросом национального воссоединения. Громадный успех имело предложение, внесенное мангеймским либеральным депутатом Фридрихом Вассерманом еще 12 февраля во второй баденской палате, — принять постановление о том, чтобы «с помощью представительства сословных палат при Союзном бундестаге было создано надежное средство для распространения единого законодательства и общих национальных учреждений». Уже вечером 26 февраля лидеры оппозиционного движения в Мангейме приступили к выработке текста массовой политической петиции. В этой петиции, прочитанной на другой день Густавом Струве с трибуны палаты, были сформулированы те четыре основные политические требования, которые затем под названием «мартовских» в несколько дней стали известны всем городам Юго-Западной Германии: вооружение народа с правом избрания офицеров; безусловная свобода печати; суд присяжных; немедленный созыв германского парламента.
Растерявшееся правительство пошло на уступки и объявило о намерении издать новый закон о печати и ввести суд присяжных. В столице герцогства Карлсруэ было, однако, неспокойно. В ночь на 2 марта здесь запылали подожженные с трех концов здания министерства иностранных дел. Из Оденвальда и Шварцвальда в то же время начали приходить тревожные сведения о начавшихся крестьянских выступлениях.
Подъём массового движения способствовал усилению республиканской пропаганды. Геккер, Струве, Фиклер и другие вожди баденских демократов призывали к созданию германской федеративной республики. При этом они, наряду с требованием «свободы, равенства и братства», настаивали также на установлении «благосостояния для всех», придавая новый социальный смысл своим политическим требованиям.
В условиях растущей активности народных масс республиканская пропаганда неизбежно должна была разрушить существовавшее в первые дни революции единение в рядах антиправительственной оппозиции. Особенно большое волнение в кругах либеральной буржуазии вызвали резолюции, принятые 19 марта на организованном республиканцами массовом народном собрании в Оффенбурге. Собрание носило явно республиканский характер и преследовало цель подготовить почву для установления республики не в одном только Бадене, но и во всей Германии. В его резолюциях говорилось, что народ не доверяет новому, пополненному либералами правительству, а также большинству палаты, что он требует слияния постоянной армии с народной милицией, уничтожения всех привилегий, введения прогрессивного подоходного налога.
В других государствах Западной Германии народные массы с первых же дней марта также втягивались в революционное движение. И повсеместно, спасая свои шатающиеся троны, государи должны были идти на уступки. Таким образом, уже в первые дни марта либеральной буржуазии Юго-Западной и Западной Германии без труда удалось использовать в своих интересах подъем, охвативший массы немецкого народа. Рабочие и ремесленники, составлявшие основную силу движения, шли за левым крылом буржуазной демократии, горячо приветствуя те туманные пожелания благосостояния для всех, которые звучали в речах Геккера, Струве и других республиканцев.
Только в редких случаях рабочие выдвигали собственные требования. Лишь позднее, к концу марта, обострение противоречий стало толкать пролетариев больших немецких городов, а также беднейших ремесленников к попыткам перенесения в Германию программы социальной реформы и организации труда.
Незрелость рабочего движения и отсутствие пролетарских организаций, однако, не мешали немецким бюргерам видеть именно в рабочих главную угрозу своему господству. И хотя о коммунистической пропаганде в первые недели Мартовской революции нигде в Германии ничего не было слышно, именно страх перед «красным призраком» загонял немецких собственников в объятия старых властей.
Крестьянские выступления вспыхнули на западе Германии вскоре же после начала первых волнений в городах. Выступления крестьян начались уже 4 марта в северных округах Бадена — Крайхгау и Оденвальде. Отсюда движение быстро распространилось дальше и скоро охватило весь край, лежащий между реками Майном, Таубером и Неккаром, где не осталось ни одного замка, не подвергшегося нападению. Почти одновременно с волнениями в северной части Бадена аграрные беспорядки вспыхнули на юге герцогства — в озерном крае Шварцвальда, а также в соседних с Баденом округах Вюртемберга, Гессен-Дармштадта и Баварии. Всюду крестьянское движение принимало почти одни и те же формы. Вооруженные крестьяне окружали замки и устраивали огромные костры из феодальных документов. Затем они требовали от господ или их управляющих подписания специальной грамоты с отказом от всех феодальных прав и привилегий.
Хотя крестьяне Бадена только жгли отдельные замки и уничтожали феодальные документы, не выдвигая, за редким исключением, требований земельного передела, их волнения в сознании испуганных бюргеров неизменно связывались с выступлением городских пролетариев. Правительство в Бадене сразу же поняло опасность крестьянских выступлений. Оно бросило в северные округа все воинские силы. В то же время к границам Бадена спешно стягивались баварские и вюртембергские войска. Однако до открытых столкновений дело не дошло. Правительство поспешно провело через палату закон о полной отмене феодальных повинностей за выкуп, и это привело к успокоению баденской деревни. Таким образом, ко времени Оффенбургского собрания республиканцев 19 марта крестьянское движение в Бадене стало затихать, и крестьяне начали возвращаться к своим очагам, ожидая обещанных облегчений.
Республиканцы-демократы не сумели поддержать восставшую деревню. Все их резолюции обходили важнейший вопрос о судьбе феодального землевладения и не шли навстречу бедноте, страдавшей от страшного малоземелья.
В это время верховный орган Германского союза, заседавший во Франкфурте бундестаг, совершенно растерялся. Стремясь вернуть себе давно утраченное доверие народа, он с большим запозданием возвестил
0 намеченных реформах внутреннего строя Союза и пошел на разные уступки. Чтобы вырвать инициативу из рук либеральной буржуазии,
1 марта бундестаг обратился к германским правительствам и народу, призывая их к сотрудничеству. Он отменил цензуру, признал революционное трехцветное знамя национальным знаменем Германии, а старого имперского орла — гербом Германского союза. 10 марта он предложил немецким правительствам направить во Франкфурт для участия в работе по пересмотру союзной конституции лиц, пользующихся доверием общества.
«К моим любимым берлинцам»
В Берлине первые признаки бури стали заметны 6 марта. Вечером этого дня было созвано собрание молодёжи столицы. Оно приняло решение разработать для представления королю особый адрес молодёжи Берлина. На следующий день текст этого адреса был обсуждён на ещё более многолюдном собрании. Несколько сотен студентов, ремесленников, художников приняли текст адреса и избрали депутацию для передачи его королю. Адрес был составлен теперь не от имени молодёжи, а от имени всех берлинцев. Народ требовал политических свобод, амнистии, равенства всех перед законом, народного представительства и созыва Соединённого ландтага.
Рост оппозиционных настроений буржуазии и повышение активности народных низов увеличили растерянность, царившую в правительстве. Вынужденный 6 марта пойти на уступки, Фридрих Вильгельм IV беспомощно метался между политикой кнута и пряника, склоняясь к отказу от дальнейших уступок и к применению насилия по отношению к непокорному народу.
Настроения высших военных кругов, во главе которых стоял наследник престола, принц Вильгельм, были более решительными. Здесь с негодованием встречали известия об уступках либеральной оппозиции и активно готовились к борьбе. С 7 марта части берлинского гарнизона держались в казармах под ружьём. Охрана королевского дворца была усилена и солдатам розданы боевые патроны.
Правительство было дезорганизовано внутренними раздорами: министр Эрнст Бодельшвинг настаивал на необходимости реформ. Король колебался между ненавистью к революции и желанием привлечь к себе симпатии подданных. Только 18 марта он решился созвать ландтаг и ввести конституционный режим, объявив о намерении взять в свои руки реформу союзного устройства. Собравшаяся перед замком толпа встретила чтение королевской прокламации шумными приветствиями; но к дворцу начали подходить враждебно настроенные новые манифестанты. Во время этой сумятицы из солдатских рядов раздались два выстрела. Толпа рассеялась по соседним улицам, разграбила оружейные лавки и воздвигла баррикады. Начался кровопролитный бой.
Население Берлина насчитывало в 1848 г. около 400 тысяч человек. Число сражавшихся, однако, не поддаётся сколько-нибудь точному подсчёту. Помогали баррикадным бойцам почти все граждане города, но непосредственное участие в борьбе принимало только несколько тысяч человек. Тем не менее королевским войскам не удалось к ночи сломить сопротивление берлинцев. Во дворце царило страшное смятение, а впечатлительный король находился в состоянии полного отчаяния. Со слезами на глазах выходил он навстречу отдельным представителям берлинского городского управления, пытавшимся убедить его пойти на примирение с буржуазией и народом.
К утру выяснилось, что правительство не может рассчитывать на победу. Король должен был пойти на уступки народу. В обнародованном утром 19 марта воззвании «К моим любимым берлинцам» Фридрих Вильгельм IV давал обещание немедленно вывести войска и просил о разборке баррикад. По приказу короля были выведены гвардейские части, а 20 марта поспешил покинуть Берлин и ненавистный народу принц Прусский. Переодевшись в штатское платье, он перебрался в Англию.
Таким образом, Берлин очутился во власти революции. Победители не помышляли о свержении монархии; они удовлетворились ее унижением. Тела убитых принесли во двор замка, затем толпа яростными криками стала вызывать короля. Бледный, больной, осунувшийся, он вышел на балкон под руку с королевой Элизабет и поклонился мертвым бойцам.
29 марта Фридрих Вильгельм IV призвал к власти лидеров рейнского либерализма — Кампгаузена и Ганземана. Первый стал премьером нового прусского правительства, второй возглавил министерство финансов. Однако с созданием этого министерства ничто не изменилось, кроме личности министров. Несмотря на протесты демократов, требовавших созыва Учредительного собрания, Кампгаузен 2 апреля открыл заседание Соединённого ландтага, который одобрил кредиты правительству, подтвердил уже завоёванные свободы и принял закон о проведении всеобщих двухстепенных выборов. Представительному собранию предстояло по соглашению с королем выработать новую прусскую конституцию.
Политику либералов показала деятельность Учредительного собрания, созванного 22 мая 1848 г. в Берлине. Имевшие большинство либералы приняли проект конституции, предусматривавшей создание прусской конституционной монархии с двухпалатным парламентом и избирательной системой с высоким имущественным цензом. Они начали бесплодную дискуссию по отдельным статьям, склоняясь к соглашению с короной. Это вызвало негодование рабочих Берлина. 14 июня начались их стихийные столкновения на улицах с полицией и бюргерской гвардией. Вечером рабочие подошли к арсеналу, где были обстреляны. Тем не менее ночью они сломили сопротивление полиции и бюргеров, ворвались в арсенал и стали вооружаться. Но прибывшие вскоре к арсеналу королевские войска разоружили и разогнали рабочих.
Штурм арсенала ускорил падение министерства Кампгаузена, которое 20 июня ушло в отставку. Его сменило правительство Ганземана.
Баденское республиканское восстание
Испуганное ростом республиканской пропаганды, баденское правительство 28 марта приняло закон об увеличении армии и одновременно просило бундестаг об ускорении мобилизации союзной армии.
Народные массы Бадена ответили на это волной собраний и протестов. Они требовали прекращения продвижения войск, а также отставки правительства. Только теперь лидеры республиканцев Геккер и Струве приступили к разработке плана вооружённого восстания. Решено было немедленно призвать население Озёрного края к оружию и четырьмя колоннами двинуться в сторону столицы Бадена — Карлсруэ.
Но сразу сказались ошибки, допущенные при подготовке выступления. Только ничтожное число жителей Констанца, около 60 человек, приняло участие в походе, и это не предвещало ничего хорошего. Многие ремесленники еще не утратили веры в предстоящее Национальное собрание, и это удерживало их от присоединения к республиканцам. Крестьяне, на которых надеялись республиканцы, не спешили примкнуть к ним. Даже погода не благоприятствовала повстанцам: тёплые мартовские дни неожиданно сменились в апреле холодными ветрами, дождём и снегом.
15 апреля отряд Геккера соединился с повстанцами, собранными Струве. Но сюда уже подходил отряд вюртембергской армии, перешедший баденскую границу и отрезавший повстанцам путь в сторону Оффенбурга. Не располагая достаточными силами, чтобы прорваться, Геккер и Струве двинулись теперь не в северном, а в западном направлении, в сторону Фрейбурга, по трудным горным дорогам,
Утром 20 апреля отряд Геккера был настигнут правительственными войсками, которые состояли из трёх батальонов баденской и гессенской пехоты, эскадрона кавалерии и артиллерийской батареи. Плохо обученные повстанцы не выдержали атаки пехотинцев. В коротком бою погиб генерал Фридрих фон Гагерн, но повстанцам пришлось начать отступление к швейцарской границе. Отряд Геккера распался, а сам он вместе с товарищами после долгого блуждания по лесам наутро перешёл границу.
Драматической оказалась и судьба немецкого эмигрантского легиона, во главе которого стоял Георг Гервег. Созданный в Париже легион должен был ускорить в Германии революционный взрыв. План носил явно авантюристический характер, но, тем не менее, был осуществлён. В ночь на 24 апреля около 700 республиканцев переправились на баденскую территорию, но, узнав о разгроме восстания Геккера легион начал отступление назад к Рейну, где 25 апреля натолкнулся на большой отряд вюртембержцев. Республиканцы были вынуждены отступить, оставив много раненых и убитых.
С разгромом немецкого легиона, по сути, закончилось восстание республиканцев. Оно не распространилось дальше южных округов Бадена и нашло лишь слабый отклик вне Озёрного края и Шварцвальда.
Предпарламент
Мартовские события в Австрии и Пруссии, приведшие к образованию в двух главных государствах Германского союза либеральных министерств, способствовали углублению революции в Юго-Западной и Западной Германии, а также широкому распространению республиканской пропаганды.
Заседания созванного по инициативе Гейдельбергского совещания Предпарламента были открыты 31 марта в торжественной обстановке во франкфуртском соборе св. Павла. Колокольный звон, свисающие с окон и балконов трёхцветные чёрно-красно-золотые флаги, потоки приветственных речей встречали съезжавшихся со всей Германии делегатов. Во Франкфурте их собралось больше 500 человек, и в большинстве своем они принадлежали к либеральной оппозиции южногерманских государств. Республиканцы-демократы в Предпарламенте оказались в меньшинстве.
Вечером накануне открытия Предпарламента состоялась первая встреча делегатов. Геккер и Струве выдвинули вопрос о провозглашении республики и отвергли мысль о соглашении со старым бундестагом. Их поддерживали многие саксонские делегаты, среди которых особенно выделялся популярный журналист Роберт Блюм. Но большинство делегатов оказало яростное сопротивление попытке провозглашения республики и одержало верх. Уже на этом первом заседании началось обсуждение политической программы, предусматривавшей создание в Германии центральной исполнительной власти и ответственного министерства. В то же время программа не требовала уничтожения старого бундестага — этого пережитка прежней эпохи. Наоборот, в ней предлагалось даже согласовать с бундестагом вопрос о созыве Учредительного собрания.
Струве от имени республиканцев потребовал немедленного уничтожения наследственной монархической власти и замены ее свободно избранными парламентами, объединёнными по типу США союзной конституцией. Кроме установления федеративной республики программа Струве предполагала уничтожение постоянной армии, ликвидацию всех привилегий, установление равенства всех перед законом, политические свободы. Помимо этого, в ней выдвигался также ряд социальных требований, правда, весьма расплывчатых и неопределённых. Для уничтожения бедственного положения трудящихся и средних классов, а также для сглаживания противоречий между трудом и капиталом предлагалось создать министерство труда, которое должно было защитить трудящихся, предоставляя им долю в прибылях предприятий.
Выдвинутые республиканцами предложения вначале внесли замешательство в ряды либералов. Но они, перейдя в наступление, обрушили на своих противников целый поток речей, в которых брали под защиту монархическую программу. Боясь потерять популярность в массах, либералы предпочли отказаться от обсуждения в Предпарламенте вопроса о будущем государственном строе Германии.
Делегаты Предпарламента заседали во Франкфурте-на-Майне четыре дня, приняв решение созвать через месяц избранное всем народом Национальное собрание для выработки конституции и избрания временного центрального правительства. Для проведения выборов во Франкфуртский парламент, так стали называть Учредительное собрание, они избрали комиссию, в которую не вошел ни один республиканец.
В церкви Святого Павла
Избранное на основе двухстепенной избирательной системы общегерманское Национальное собрание открыло свои заседания в соборе св. Павла во Франкфурте-на-Майне 18 мая 1848 г. Собор был украшен трёхцветными национальными флагами, гирляндами и лозунгами. Над трибуной президиума, высоко над головами депутатов, висел лозунг: «Величие Родины — счастье Родины». Собрание должно было провозгласить суверенитет народа, выработать общегерманскую конституцию, создать новую исполнительную власть.
Среди депутатов правого крыла выделялись австриец Антон фон Шмерлинг — председатель бундестага до революции, а также сторонники прусской гегемонии — личный друг Фридриха Вильгельма IV генерал Йозеф фон Радовиц и молодой надменный аристократ из Силезии князь Феликс фон Лихновский, участник карлистской войны в Испании, особенно нагло нападавший на представителей демократии.
Среди представителей либерально-буржуазного большинства парламента можно было увидеть почти всех столпов домартовской оппозиции — профессоров Фридриха Дальмана и Карла Велькера, фабриканта Фридриха Вассермана, банкира Густава фон Мевиссена, чиновника Генриха фон Гагерна.
Группа депутатов, возглавляемых Генрихом Симоном и Францем Раво из Кёльна, связывала центр с умеренными депутатами левого крыла собрания. Среди этих последних наиболее значительной фигурой был Роберт Блюм, а лидерами являлись профессор Карл Фогт из Гессена и баденский адвокат Лоренц Брентано.
Наконец, на левых скамьях сидели возглавляемые Арнольдом Руге и майнцским адвокатом Францем Цицем крайние демократы. Большинство собрания состояло из либералов и умеренных демократов, способных лишь на высокопарные речи. В числе 812 депутатов были только три крестьянина, четыре ремесленника и ни одного рабочего. Подавляющее большинство депутатов составляли буржуа и буржуазные интеллигенты. В собрании заседали 144 профессора, учителя и журналиста, 115 высших чиновников и ландратов, 216 юристов, 72 торговца и средних чиновников, 53 крупных землевладельца[113].
Сразу после открытия Франкфуртский парламент объявил себя Учредительным и приступил к организации Временного правительства, призванного заменить бундестаг. Затянувшиеся до 28 июня дебаты завершились избранием временного имперского правителя — австрийского принца Иоганна, слывшего либералом, который не был ответствен перед Национальным собранием. Но под маской добродушной откровенности в нем скрывались хитрость и расчет, и из того положения, в которое его неожиданно поставила капризная судьба, принц постарался извлечь для себя и для своего дома все возможные выгоды. Найдя прекрасного помощника в Шмерлинге — представителе Австрии во франкфуртском бундестаге — он главным образом вел борьбу против прусского влияния.
По вопросу о путях объединения Германии в парламенте выдвигались разные мнения. Депутаты демократической группы внесли предложение о создании в Германии федеративной республики по образцу Швейцарии. Буржуазия и часть дворянства были сторонниками объединения Германии сверху под главенством Австрии или Пруссии. Возможный путь объединения под гегемонией Австрии стали называть «великогерманским», а под гегемонией Пруссии, но без включения Австрии — «малогерманским».
Хотя главой Германии был назначен австрийский эрцгерцог, большинство Франкфуртского парламента тяготело к конституционно-монархическому объединению Германии сверху, отдавая предпочтение Пруссии. Главное заключалось в том, что ни в одном германском государстве к началу революции промышленность не достигла такого уровня развития, как в Пруссии. И чем больше расширялся Таможенный союз, втягивая мелкие государства во внутренний рынок, тем больше поднимавшаяся буржуазия этих государств привыкала смотреть на Пруссию как на свой экономический, а в будущем и политический форпост.
Деятельность Франкфуртского парламента проходила в обстановке нараставшей контрреволюции. Парламент создавал одну за другой комиссии по вопросам отмены феодальных повинностей в деревне, уничтожения сковывавших внутреннюю торговлю таможенных пошлин и других препятствий экономическому развитию страны. Шло бесконечное обсуждение этих вопросов, но реальные решения не принимались. Рабочих волновал вопрос о признании за ними права на труд, но такой закон принят не был.
Явно реакционной была позиция Франкфуртского парламента по отношению к национальным движениям. Он санкционировал отказ прусского правительства от предоставления познанским полякам национальной автономии; более того, парламент объявил Познань составной частью Германии, а также одобрил подавление австрийскими войсками в июне 1848 г. демократического восстания в Праге.
С первых же дней деятельность Франкфуртского парламента развёртывалась на фоне крестьянских волнений. Повсеместно в Германии крестьянство настойчиво требовало немедленной отмены всех феодальных платежей и повинностей. Демократическая партия поддерживала эти требования. Созданная парламентом особая комиссия по народному хозяйству бесконечно обсуждала вопрос об уничтожении феодальных повинностей, но ни к каким конкретным решениям так и не пришла. Только в октябре парламент принял, наконец, общее постановление об отмене в деревне остатков феодальной зависимости, но при этом не дал никаких определённых указаний относительно сроков и способов этой ликвидации. Предложение раздробить крупные поместья, уничтожив старинное право первородства (майората), т. е. права перехода земельных владений к старшему сыну, было отвергнуто парламентом, взявшим под защиту крупных землевладельцев и боявшимся задеть святое для буржуазии право частной собственности.
Такую же несостоятельность обнаружил Франкфуртский парламент и при попытках ликвидации различных препятствий в торговле и промышленности. Несмотря на бесконечные обсуждения и попытки найти компромисс, даже назревший вопрос о создании таможенного единства был решен в самой неопределённой форме. Только к ноябрю 1848 г. было принято постановление о включении в Таможенный союз всех германских государств, а также Австрии с ее славянскими землями. Поскольку Австрия не выражала желания войти в новый Таможенный союз и настаивала на сохранении полной хозяйственной независимости своей империи, то и это постановление было обречено на то, чтобы остаться ещё одним благим пожеланием парламентариев.
Ещё большую слабость проявил Франкфуртский парламент при попытках улучшения положения немецких рабочих. Когда в ходе обсуждения проекта имперской конституции выдвигались предложения, связанные с улучшением положения рабочего класса, они наталкивались на сопротивление большинства и либо отвергались им, либо передавались на рассмотрение народнохозяйственной комиссии и, следовательно, также не получали утверждения. Даже многие демократы являлись противниками вмешательства государства в отношения между трудом и капиталом и не шли дальше туманных пожеланий уничтожения столкновений между ними при помощи союзов предпринимателей и рабочих.
После избрания имперского наместника и создания Временного центрального правительства Франкфуртский парламент должен был добиться выполнения своих решений всеми немецкими государями. Но для этого парламент должен был располагать определённой силой, которой он не имел. Поэтому все его попытки добиться осуществления национального единства были обречены на неудачу.
Нерешительность парламента обнаружилась при первом же столкновении интересов новой Германии с интересами соседних великих держав. С самого начала революции немецкий народ волновал вопрос о судьбе двух герцогств — Шлезвига и Гольштейна, населённых преимущественно немцами, но находившихся во власти датского короля. В обоих герцогствах под влиянием Мартовской революции вспыхнуло народное восстание. На помощь им поспешили многочисленные немецкие добровольческие отряды. Пруссия также двинула туда свои войска, вскоре одержавшие победу над датчанами и вторгшиеся в Ютландию. Но в момент, когда немецкий народ готов был приветствовать присоединение герцогств к Германии, вдело вмешались Англия и Россия.
Николай I, стремившийся воспрепятствовать объединению Германии, грозил Пруссии войной в случае продолжения военных действий в Ютландии. В Северном море угрожающе замаячил британский флот.
Прусский король, боявшийся войны, отозвал войска с Ютландского полуострова и пошел на переговоры с датчанами. 26 августа 1848 г. в шведском городе Мальмё был подписан договор о перемирии, предусматривавший ликвидацию созданного в Шлезвиге и Гольштейне Временного правительства и вывод из герцогств прусских войск до полного урегулирования конфликта.
В сентябре вопрос об утверждении условий перемирия был поставлен на обсуждение во Франкфуртском собрании. Но парламент и на этот раз проявил нерешительность. 14 сентября он одобрил перемирие и тем самым вынес себе смертный приговор. Решение об утверждении перемирия вызвало волну возмущения в Германии. В предместье Франкфурта состоялось огромное народное собрание. Выступавшие на нем депутаты левого крыла парламента призывали к роспуску парламента и предлагали приступить к созыву нового национального собрания.
Центральное правительство со своей стороны принимало меры: во Франкфурт были спешно вызваны прусские и австрийские войска. Выступая в день народного собрания перед министрами, Шмерлинг прямо заявил: «Имейте в виду, господа, что либо восставшие перевешают нас, либо мы перевешаем их, выбирайте одно из двух!».
Утром 18 сентября огромные массы народа двинулись к собору св. Павла, угрожая разогнать парламент в случае отказа разорвать перемирие. Прусские солдаты начали оттеснять от собора собравшуюся толпу. Грубость солдат, угрожавших своими штыками, вызвала гнев народа. Раздались призывы к оружию, и началась постройка баррикад на улицах, непосредственно прилегавших к собору.
На помощь франкфуртцам пришли жители соседнего города Ханау. Начали подходить из окрестных деревень и крестьяне, вооружённые чем попало. В течение всего дня шла баррикадная борьба, в результате которой плохо вооруженные народные массы, не имевшие руководства, потерпели поражение. К ночи баррикады были сметены артиллерийским огнем, и Франкфуртское собрание могло вынести, наконец, благодарность войскам и правительству за то, что они защитили его от народной революции.
После получения известий из Франкфурта Струве с небольшой группой своих единомышленников вновь перешёл 21 сентября швейцарскую границу и провозгласил республику в пограничном немецком городке Лёррахе. Оттуда республиканцы двинулись на Фрейбург, но были рассеяны подошедшими баденскими войсками.
Государственный переворот в Пруссии
Учредительное собрание, открывшееся в мае в Пруссии, в большинстве состояло из умеренных либералов. В нем было 160 чиновников, 51 священник, 27 крупных аграриев, 46 крестьян, 18 ремесленников[114]. Оно выбрало в президенты лидеров левого крыла, Ханса фон Унру и Бенедикта Вальдека. Но король находил надежную опору в старопрусской небольшой, но сильной партии, которой руководил генерал Герлах и которую энергично поддерживала королева Элизабет.
В июле были сделаны первые шаги для образования консервативной партии и начала выходить «Новая прусская газета», скоро получившая название «Крестовой» из-за железного креста в её заголовке. В газете принимали участие все члены дворцовой камарильи: братья Герлахи, Бисмарк, Раух, а также учёные — последователи философов реставрации Адама Мюллера и Карла Людвига Галлера — историк Генрих Лео и юрист Фридрих Юлиус Шталь.
В провинции в то же время стали создаваться различные «Союзы для борьбы за короля и отечество» и «Союзы для охраны интересов крупного землевладения», враждебные Мартовской революции и Учредительному собранию. В августе в Берлине состоялся съезд этих союзов, получивший название «юнкерский парламент». Одной из задач съезда являлась ликвидация Учредительного собрания, а вместе с ним и всех завоеваний Мартовской революции. Вся страна покрылась прусскими кружками, которые сделались центрами реакции. Главным теоретиком партии стал Фридрих Юлиус Шталь (1802–1861). Она опиралась на ортодоксальное лютеранство и была готова примириться с конституционными учреждениями, но лишь при условии, чтобы дворянству принадлежала ведущая роль.
Надменные, цеплявшиеся за свои права и привилегии, прусские юнкера с тревогой следили за деятельностью Учредительного собрания, обсуждавшего летом 1848 г. проект новой судебной реформы. Согласно этому проекту, предусматривалось не только введение в Пруссии суда присяжных, но и полное уничтожение сословных дворянских привилегий, а также вотчинной юстиции. Предложенная Ганземаном, как министром финансов, реформа податного обложения также вызывала их негодование.
К осени 1848 г. даже Фридрих Вильгельм IV обрёл уверенность. Время, когда он сам и окружающие его дворяне, по его собственным словам, «лежали на животе» в страхе перед революцией, прошло. Они ждали теперь только удобного момента для перехода в наступление и мечтали отомстить за свои мартовские унижения. Такой момент настал осенью 1848 г., когда большинством Учредительного собрания в середине октября было принято решение об отмене дворянского звания и всех связанных с ним сословных привилегий. В ответ на это король 1 ноября дал отставку кабинету Пфуля и на следующий день главой нового кабинета назначил генерала графа Бранденбурга — одного из самых заклятых врагов демократии. Отто фон Мантейфель — видный чиновник-бюрократ, близкий к кругам дворцовой камарильи, получил портфель министра внутренних дел. Мантейфель был типичным представителем бюрократической традиции. Он не был склонен к применению насилия и сумел подавить революцию без пролития крови. Палата протестовала против назначения нового министерства. Тогда министерство отсрочило ее заседания, а затем созвало ее 27 ноября в городке Бранденбурге. Большинство палаты отказалось подчиниться этому распоряжению, но не посмело пойти до конца и призвать к восстанию. Генерал Фридрих Врангель, вновь вступивший в Берлин со своими войсками, обезоружил гражданскую гвардию[115].
9 ноября был обнародован королевский указ о переносе заседаний Учредительного собрания из столицы в маленький провинциальный городок Бранденбург. «Бранденбург в Берлине, а Собрание в Бранденбурге», с горечью острили тогда в прусской столице. В ответ на указ о переносе заседаний в Бранденбург Собрание сделало попытку оказать сопротивление. Оно отказалось повиноваться незаконному приказу, но в ответ на это генерал Врангель двинул 10 ноября к театру, где заседало Собрание, гвардейские части.
15 ноября возмущенное Собрание обратилось, наконец, к населению Пруссии с воззванием. Но вместо того, чтобы призвать народные массы к вооруженному восстанию против нагло нарушившего все свои обещания короля, Собрание призвало народ к оказанию лишь пассивного сопротивления. На следующий день 226 непокорных депутатов собрались в берлинской гостинице и, наконец, решились призвать народ к отказу от уплаты налогов. Небольшого воинского отряда оказалось достаточным для того, чтобы изгнать буржуазных депутатов и из этого убежища. Подчиняясь силе, депутаты вынуждены были перенести свои заседания в провинциальный городок. Но дни Собрания были уже сочтены. До 4 декабря оно не могло из-за отсутствия кворума приступить к работе, а на следующий день, 5 декабря, было распущено новым королевским указом.
Прусская конституция и трёхклассный избирательный закон
Насильственный разгон Учредительного собрания сопровождался созданием новой конституции, получившей затем в народе название «Мантейфелевской», поскольку именно Мантейфель был её главным автором.
В основе конституции лежал разработанный Собранием проект, подвергшийся, однако, существенным изменениям в министерских канцеляриях. В результате, конституция сохраняла еще некоторые завоёванные в мартовские дни народом гражданские свободы, а также всеобщее избирательное право, но одновременно сохраняла и сословные привилегии прусского дворянства. За королем признавалось право отменять любое решение двух создаваемых на основании новой конституции палат. К тому же особая 105-я статья позволяла правительству «в случае неотложной необходимости» не только издавать в промежутке между сессиями палат новые законы, но и пересматривать отдельные статьи самой конституции.
Поскольку конституция 6 декабря 1848 г. сохранила ещё демократические выборы, реакционеры не получили большинства в новой нижней, или второй, палате: в избранной в январе 1849 г. второй палате снова получили преобладание оппозиционные элементы, и вследствие этого она была скоро распущена королем. Вскоре Фридрих Вильгельм IV решился в корне изменить избирательные порядки и издать 30 мая 1849 г. «трехклассный избирательный закон».
Радикалы национального собрания пытались возобновить в Бранденбурге свою игру в обструкции, но они успели уже надоесть решительно всем. И когда Мантейфель 6 декабря издал декрет о роспуске собрания, то этот акт никого не удивил и не возмутил. Правительство обнародовало либеральную конституцию, издало ряд законов, отменявших феодальный режим и вводивших суд присяжных. Дворянство считало себя обманутым, да и сам король долго не решался подписать хартию. Но Мантейфель успокоил их соображением, что это только временное положение. И действительно, когда новая палата обнаружила стремление к независимому положению, она была 27 апреля 1849 г. распущена, и был опубликован новый избирательный закон, вводивший трехклассную систему. Согласно этому закону, все прусские граждане, достигшие 30-летнего возраста, делились натри класса в зависимости от суммы уплачиваемых ими налогов. К первому классу отнесено было 153 тыс. наиболее состоятельных избирателей, ко второму — 409 тыс. менее состоятельных, наконец, к третьему — 2651 тыс. граждан, платящих незначительные налоги или вовсе от них освобождённых. Первый класс, таким образом, составлял всего 4,7% населения, второй — 12,6, а третий — 82,6%[116]. Каждый класс должен был избирать по одинаковому числу выборщиков, избиравших в свою очередь путем открытого голосования депутатов ландтага. Голос состоятельного избирателя, следовательно, значил в несколько раз больше, чем голос менее состоятельного, а тем более неимущего.
Еще через восемь месяцев, 31 января 1850 г., этот закон вошел составной частью в новую, принятую после длительных обсуждений обеими палатами, конституцию, уничтожавшую в Пруссии последние остатки демократических свобод и открыто возвращавшую всю полноту власти королю и ответственным лишь перед ним одним министрам.
По этой конституции, заменившей конституцию 6 декабря 1848 г., в Пруссии должны были существовать впредь две палаты, обладающие равными правами. Членами верхней палаты, получившей позднее название «палаты господ», кроме 120 выборных являлись все принцы царствующего дома, представители главных дворянских родов, обер-бургомистры городов и представители университетов. Члены нижней палаты, ландтага, избирались на основании трехклассного закона. За обеими палатами сохранялось право вотирования законов, а также утверждения бюджета и новых налогов.
Так в течение 1849 г. были снова укреплены устои пошатнувшегося дворянско-помещичьего государства Гогенцоллернов. В результате неудавшейся, незавершенной революции прусские юнкера не только не были лишены своих политических и социальных привилегий, но сохранили на долгие годы в своих руках власть. Согласно закону 2 марта 1850 г., проведённому Мантейфелем, были уничтожены многие мелкие крестьянские повинности. В результате же проведённой выкупной операции крестьяне Пруссии уплатили своим бывшим господам 18-кратную стоимость своих основных феодальных рент. В руки юнкеров перешли огромные суммы денег — и это был главный результат уничтожения крепостной зависимости с помощью реформы, проведённой сверху. Хотя юнкера и сохранили за собой право вотчинной юрисдикции, реформа Мантейфеля делала новый большой шаг в сторону внедрения капитализма в прусское сельское хозяйство. Но это внедрение капиталистических отношений и после революции 1848 г. продолжало идти по тяжёлому для большинства прусских крестьян пути.
Имперская конституция
Принятая 28 марта 1849 г. Франкфуртским парламентом имперская конституция могла быть только компромиссом между демократической партией и буржуазно-монархическим центром, стремившимся к восстановлению императорской власти, и потому имела неопределённый и противоречивый характер.
По конституции, исполнительная власть принадлежала правительству во главе с императором. Последний избирался парламентом, рейхстагом, из числа правящих в Германии монархов, а затем передавал свою власть по наследству. Императору принадлежало руководство иностранными делами и право объявления войны и заключения мира. Он командовал армией, осуществлял верховный надзор за водными путями, железными дорогами, таможнями, почтой и телеграфом. Его распоряжением чеканилась монета и назначались имперские должностные лица. Наконец, он имел право отсрочивающего вето по отношению к постановлениям, которые принимал рейхстаг.
Рейхстаг должен был состоять из двух палат — палаты государств и палаты народных представителей. Первая составлялась из депутатов, посылаемых поровну ландтагами и правительствами отдельных, входящих в империю государств. Она должна была состоять из 192 членов, большинство которых посылалось наиболее крупными государствами и обновлялось наполовину каждые три года. Палата народных представителей избиралась на три года на основании всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права по одному депутату на каждые 100 тыс. человек. Правом избирать и быть избранными обладали все немцы мужского пола, достигшие 25-летнего возраста.
Палаты были равноправны. Каждый законопроект нуждался в их обоюдном утверждении. Обе палаты обладали правом законодательной инициативы и могли делать запросы министрам. Император не был ответствен перед палатами рейхстага, но назначенные им министры были ответственны перед ними.
Особое место в конституции занял раздел «Основные права германского народа». В нем подробно перечислялись такие права граждан и демократические свободы, как неприкосновенность личности, свобода слова, печати и собраний, совести и вероисповедания, свобода науки, право подачи жалоб и петиций и т. д., а кроме того, устанавливалось полное равенство всех немцев перед законом. Тем самым уничтожались все сословные привилегии и титулы. Навсегда отменялись также и «отношения крепостничества и подданства», в том числе связанные с этим личные платежи и повинности; однако все платежи и повинности, связанные с землёй, в частности десятина, подлежали выкупу.
Императорскую корону парламент, в котором к весне 1849 г. возобладала малогерманская ориентация, постановил большинством в 290 голосов при 248 воздержавшихся передать прусскому королю. Но Фридрих Вильгельм IV, к которому в Берлин была отправлена из Франкфурта особая депутация, наотрез отказался принять императорскую корону из рук созданного в результате революции Собрания. Более того, прусский король не признал новой имперской конституции. 28 апреля прусское правительство объявило ее «в высшей степени анархистским и революционным документом». Одновременно отказались признать решения Франкфуртского парламента и все крупные германские государства — Бавария, Ганновер, Вюртемберг и Саксония. Австрийское правительство ещё раньше отозвало из Франкфурта своих представителей.
Только правители более мелких немецких государств выразили готовность признать новую конституцию. При этом многие члены монархического крыла покинули Собрание, и руководящая роль в нем постепенно переходила к более левым, демократическим элементам. 12 апреля собрание создало особую комиссию для проведения конституции в жизнь и 4 мая вынесло решение о проведении выборов и созыве всегерманского рейхстага 15 августа того же года. Но, приняв все эти решения, франкфуртские парламентарии не позаботились об организации отпора силам контрреволюции. Они сами, как и раньше, боялись развязать в Германии народную революцию.
Если бы левое крыло Франкфуртского парламента проявило решимость, оно, по всей видимости, привлекло бы на свою сторону значительную часть германских государств, кроме Пруссии и Австрии. Вюртембергский король Вильгельм I уже был готов признать конституцию. В Мюнхене, Нюрнберге, Вюрцбурге, Мангейме, Гейдельберге, Майнце, Дармштадте началось брожение. В самой Пруссии демократы внушали правительству очень серьезное беспокойство. Однако парламентские республиканцы колебались и теряли дорогое время. Они перенесли свои заседания в Штутгарт и дали себя обмануть министру Рёмеру, который 18 июня 1849 г. разогнал остатки парламента.
Последние вспышки
Восстания в защиту имперской конституции вспыхнули вначале в Саксонии и отдельных районах Пруссии — в Силезии и Рейнской провинции, затем, чуть позднее, в Баварском Пфальце и в Бадене.
К начавшемуся движению примкнуло большое число рабочих и ремесленников, но руководство восстанием принадлежало мелкобуржуазным демократам. Раньше всего поднялись на борьбу народные массы столицы Саксонского королевства — Дрездена. Восстание началось здесь 4 мая и сразу же привело к кровопролитным уличным схваткам. Восставшие возвели на улицах Дрездена многочисленные баррикады и в первый день боёв оттеснили правительственные войска. Король и министры бежали из города, где образовалось временное правительство под председательством республиканца Гейбнера. Во главе восставших стояли также лидер «Рабочего братства» Стефан Борн, прибывший в Саксонию из Берлина, и русский революционер — эмигрант Михаил Бакунин.
Восстание в Дрездене продолжалось четыре дня. На помощь саксонскому правительству прибыли прусские войска, которые с помощью артиллерии сломили 8 мая сопротивление повстанцев. В борьбе участвовали почти исключительно рабочие. Не только буржуазия, но и мелкие буржуа Дрездена почти не принимали участия в борьбе. На помощь восставшим поспешили прийти жители окрестных городов и селений, однако с опозданием: к утру 9 мая войска полностью овладели Дрезденом.
Возвратившееся правительство объявило Дрезден на осадном положении. Началась расправа над побеждёнными. Гейбнер был арестован и осужден впоследствии на десять лет каторжных работ. С. Борну удалось бежать в Швейцарию, Бакунин же был схвачен полицией и приговорён к смертной казни. Позднее он был передан австрийскому правительству, также приговорившему его за участие в пражском восстании к смертной казни, но затем выдавшему его по требованию Николая I царской России.
Почти одновременно с дрезденским восстанием начались народные волнения и в Пруссии. В главном городе Силезии Бреслау 6 мая прошла массовая демонстрация в защиту имперской конституции, а затем состоялось огромное народное собрание. Оно закончилось возведением баррикад, а на следующий день начались столкновения с войсками.
На Рейне движение уже к 10–11 мая охватило ряд промышленных центров: Эльберфельд, Дюссельдорф, Изерлон и Золинген. Хотя к движению и здесь примкнула масса рабочих, руководящую роль в борьбе за имперскую конституцию захватили местные мелкобуржуазные демократы. В Эльберфельде они организовали Комитет безопасности и попытались объединить начавшееся на правом берегу Рейна движение. Но созданный ими Комитет не обнаружил решительности и всеми силами стремился оставаться на почве законности. Он ввёл в свой состав пять членов местного городского совета и не спешил с принятием мер для обороны города.
Прусские генералы тем временем не проявляли никакой боязливости. Рейнская провинция была опоясана семью прусскими крепостями. Поскольку они оставались в руках правительства и ничего не было сделано для того, чтобы привлечь прусских солдат на сторону народа, движение было быстро подавлено и дело ограничилось только отдельными небольшими стычками.
Восстание в Пфальце началось в первых числах мая почти одновременно с восстанием в Дрездене. Классовые противоречия здесь ощущались слабее, но в области, лежащей на левом берегу Рейна, по соседству с французским Эльзасом, и присоединённой к Баварии в 1815 г., остро чувствовался гнёт со стороны баварской аристократии, и это в начале мая и предопределило революционный взрыв. Движение началось вскоре после отказа баварского короля Максимилиана признать имперскую конституцию. Уже 1–2 мая в главном городе Пфальца Кайзерслаутерне после многолюдного народного собрания был создан Комитет защиты области, во главе которого встали умеренные демократы. 3 мая Комитет призвал население к отказу от уплаты налогов и пригрозил отложением Пфальца в том случае, если баварское правительство откажется признать имперскую конституцию. Но последнее не пошло навстречу народу, а направило в Пфальц войска, к которым присоединились отряды имперских войск из крепости Ландау и прусской пехоты.
В ответ на эти шаги реакции в Пфальце взялось за оружие всё население. 17 мая создано было Временное правительство, которое провозгласило отделение Пфальца от Баварии и призвало под чёрно-красно-золотые знамёна всё мужское население области. Однако, несмотря на все эти мероприятия, руководство движением и в Пфальце с самого начала проявляло колебания. Оно боялось сойти с почвы законности и не принимало достаточных мер для того, чтобы отразить готовящуюся интервенцию. В результате, движение в Пфальце, вероятно, было бы подавлено одновременно с разгромом движения в Саксонии и Рейнской Пруссии, если бы не события в соседнем Бадене.
В течение 1848 г. недовольство в Бадене продолжало нарастать, а к весне 1849 г. вылилось в сильное республиканско-демократическое движение. Во главе его шли местные демократические организации — так называемые «народные ферейны», создавшие свой Областной комитет. Руководящую роль в нём играл адвокат Лоренц Брентано — видный член Франкфуртского парламента. Демократы, опираясь на сочувствие широких народных масс, требовали немедленного роспуска местного ландтага, созыва баденского Учредительного собрания и политической амнистии. Все эти требования соединялись с требованием немедленного признания Баденским правительством имперской конституции.
Под напором масс правительство в начале мая удовлетворило это требование и объявило о признании им имперской конституции, но по-прежнему не шло ни на какие уступки внутри самого Бадена. На состоявшемся 13 мая в Оффенбурге массовом народном собрании были приняты революционные резолюции и создан Исполнительный комитет с Лоренцом Брентано во главе. Одновременно начались и волнения в баденской армии, сильно проникнутой революционным духом. Первые волнения произошли ещё 9–10 мая в крепости Раштадт. 12 мая весь город был уже в руках восставшего гарнизона. Во Фрейбурге, Брухзале и других баденских городах также произошли солдатские восстания, и скоро вся баденская армия перешла на сторону восставшего народа. Сидевшие в тюрьмах были выпущены, и 13 мая народ овладел Карлсруэ. Сам герцог и министры бежали из города. Власть в Бадене перешла в руки демократического Исполнительного комитета.
Однако этот комитет сразу же обнаружил свою полную несостоятельность. В своих воззваниях он даже избегал слова «республика» и всячески подчёркивал стремление «обеспечить свободу личности и охрану собственности» в Бадене. Об отмене феодальных повинностей в воззваниях комитета не было и речи. Все старые чиновники сохранили свои места, а в армии господствовали всё те же офицеры.
Лишённые настоящего руководства, повстанцы, тем не менее, начали организовывать оборону Бадена и готовиться к отражению уже подступавших к Пфальцу прусских войск. Восставшие, среди которых особенно выделялись своим революционным пылом рабочие и беднейшие ремесленники, образовали революционные дружины. Во главе повстанческих отрядов стоял бывший офицер, демократ Август Виллих, которому помогал прибывший в Баден польский революционер Людвик Мерославский, руководитель восстания в Познани весной 1848 г.
Прусские войска уже в первые дни июня начали сосредоточиваться на границах баварского Пфальца. 14 июня они, перейдя в наступление, заняли Кайзерслаутерн, а затем, переправившись с левого берега Рейна на правый, вторглись в северный Баден. 21 июня произошло первое столкновение, закончившееся неудачно для повстанцев. Под напором пруссаков они были вынуждены отступить на юг, оставив Карлсруэ в руках неприятеля. Заняв столицу Бадена, пруссаки двинулись дальше к Фрейбургу и скоро прижали отряды Виллиха и Мерославского к швейцарской границе. Только восставший гарнизон Раштадта продолжал ещё в течение нескольких недель держаться против пруссаков.
Подавление восстаний в Пфальце и Бадене сопровождалось террором, проводившимся с обычной для пруссаков холодной жестокостью. «Картечный принц» — так стали называть теперь прусского наследника — не знал пощады.
Прусская уния
Победы, одержанные прусской армией, значительно упрочили положение Фридриха Вильгельма IV. Он сыграл роль спасителя общества и имел право рассчитывать на признательность немецких государей, избавленных им от верной гибели. 28 апреля он пригласил их на конференцию для обсуждения тех изменений, которые следовало внести в союзную конституцию. Совещание, на котором присутствовали только представители Австрии, Баварии, Ганновера и Саксонии, открылось в Берлине 17 мая. На первом же заседании австрийский делегат заявил, что Австрии нечего делать в том союзе, который предлагает Пруссия, и удалился. Баварский делегат протестовал против назначения одного главы союза. Саксония и Ганновер без энтузиазма отнеслись к предложениям Фридриха Вильгельма, но так как они не могли действовать с полной свободой, то скрыли свои чувства и старались подготовить себе удобную лазейку для отступления. 26 мая они заключили с Пруссией союз на один год и пригласили других немецких государей примкнуть к новой федерации, созданной на следующих условиях: председательство и руководство дипломатическими и военными делами должно принадлежать исключительно Пруссии; ей будет помогать коллегия, состоящая из шести государей; предложения правительства поступают на обсуждение двух палат: палаты государств, составленной из 160 делегатов от правительств, и палаты депутатов; глава союзного государства может налагать вето на все постановления парламента; до вступления в действие конституции руководство общими делами поручалось административному совету, председательство в котором принадлежало Пруссии.
Австрия не желала признавать союза, отдающего Германию в руки Пруссии. Только война могла принудить ее отказаться от своих традиционных притязаний, но Фридрих Вильгельм с ужасом отступал перед этой перспективой — не по трусости, а потому, что такую войну считал братоубийственной. Король ждал какого-то чуда, которое заставит его соперников раскаяться и подчиниться его желаниям. Но австрийский канцлер Феликс фон Шварценберг (1800–1852) не был так сентиментален и мягок, как франкфуртские либералы, и Пруссия мало-помалу заходила в тупик, выбраться из которого можно было только или решившись на страшную войну, или унизительно отступив.
Инертность и колебания короля привели к полному упадку его влияния. Общество согласилось примириться с прусским планом не потому, что он вызывал в нем энтузиазм, а потому, что из двух зол приходилось выбирать меньшее. Но поведение короля разочаровало самых пылких оптимистов. Теперь у государей руки были развязаны, и все те, кто примкнул к союзу только из страха перед радикалами или перед Пруссией, увидели, что до сих пор они дрожали просто перед призраками, а убедившись в этом, они решили сбросить свои цепи.
Фридрих Вильгельм, казалось, сам приглашал их сделать этот шаг. Он был женат на сестре эрцгерцогини Софии, матери Франца-Иосифа. Эти семейные отношения всегда имели сильное влияние на чувствительную душу короля. Во время свидания в Пильнице в сентябре 1849 г. его легко убедили подписать соглашение, по которому Пруссия и Австрия брали на себя руководство общими делами Германии до 1 мая 1850 г. Он видел в этом соглашении удобный путь для спокойной подготовки союзной реформы. Австрия же, наоборот, делала этим актом первый шаг к восстановлению старого франкфуртского бундестага.
В результате, в немецких государствах усилились партикуляристские тенденции. Когда совет Прусской унии предложил избрать депутатов в давно обещанный парламент, то бурно запротестовали Ганновер и Саксония, а так как совет не обратил на это никакого внимания, то оба короля отозвали своих послов. 27 февраля 1850 г. Саксония подписала с Баварией и Вюртембергом договор. Ганновер не примкнул к этому союзу, но истинные его намерения были ясны. По этому договору Германский союз должен был управляться директорией из семи членов (Пруссия, Австрия, четыре королевства и оба Гессена), при которой должен был быть парламент из 300 депутатов, поровну избираемых Австрией, Пруссией и остальной Германией. Австрия приняла предложение Баварии и Саксонии, но потребовала, чтобы в состав реорганизованной Германии входили все австрийские провинции. Это было окончательным крушением прусских надежд. Отданная во власть коалиции своих противников, Пруссия в известном смысле перестала бы существовать в качестве независимой державы.
В это время в государствах, объединенных под гегемонией Пруссии, состоялись, наконец, давно ожидаемые выборы. Парламент собрался в Эрфурте 20 марта. Его депутатам было предложено внести в конституцию некоторые изменения, обусловленные выходом из союза Саксонии и Ганновера. Слово «конфедерация» было заменено словом «союз»; коллегия государей была сокращена с семи человек до пяти.
Революция: успехи и поражения
Прокатившаяся штормовым валом с Запада на Восток революция достигла главных государств Германского союза — Австрии и Пруссии. В Вене умеренно-либеральное движение за считанные дни было буквально захлестнуто радикально-демократическим потоком. Меттерних бежал в Англию, императорский двор укрылся в Инсбруке, а во всех частях империи вспыхнули национальные революции. В Пруссии вначале казалось, что Фридриху Вильгельму IV удастся обуздать стихию революции и самому встать во главе объединительного движения. Но король-романтик колебался слишком долго, его уступки явно запоздали. 18 марта в Берлине началось народное восстание и баррикадные бои на улицах прусской столицы. Испуганный король был вынужден вывести войска из города, согласиться на создание либерального правительства и объявить в воззвании «К моим любимым берлинцам» о предстоящем созыве прусского Национального собрания для выработки конституции.
Но какой должна была стать новая Германия? По этому вопросу никогда не было единодушия. Раскололся и Франкфуртский парламент, где определились две позиции. Сторонники великогерманской платформы предлагали объединение всех немецких земель под скипетром Габсбургов. Им противостояли приверженцы «малогерманского» решения проблемы: объединение Германии под эгидой Пруссии и без многонациональной Австрийской монархии. Разгорелись многомесячные дискуссии о сути и границах будущего единого государства. А тем временем разочарованные нерешительностью либералов революционные демократы подняли в Бадене республиканское восстание, плохо подготовленное, несвоевременное, которое было жестоко подавлено войсками Германского союза, главным образом пруссаками. Можно сказать, что «прусские игольчатые ружья уничтожили миф национальных баррикад». При этом прусские солдаты не думали о том, что они стреляют в своих немецких соотечественников. Нет, они стреляли в баденцев, саксонцев, баварцев, гессенцев. Это и показало слабость чувства общегерманского братства и национального единения.
Наконец, после долгих споров, Франкфуртский парламент принял конституцию, по которой единая Германия должна была стать конституционной парламентарной монархией с гарантированными основными правами и свободами граждан. Но на деле конституция так и осталась клочком бумаги, а правительство не имело ни силы, ни авторитета, ни реальной власти.
Франкфуртский парламент часто называли «непрактичным профессорским» парламентом. Но в тех условиях он сделал все, что было в его силах. Другое дело, что судьба революции решалась не во Франкфурте или, во всяком случае, не только там. Бессилие Франкфуртского парламента со всей очевидностью проявилось во время шлезвиггольштейнского кризиса. Германские притязания на земли, принадлежавшие тогда датской короне, подтвердили опасения других держав, что создание единого немецкого государства в центре континента взорвет европейское равновесие сил.
Но Франкфуртский парламент потерпел фиаско не только из-за внешнеполитической ситуации, но и из-за собственного страха перед радикализацией революции. Буржуазно-либеральные круги, которые мечтали о конституционной монархии наподобие британской, теперь опасались возможности второй, социальной, революции с кровавыми ужасами якобинского террора. Они предпочли пойти на компромисс с окрепшими силами контрреволюции в Берлине и Вене, стремясь сохранить то, что уже было достигнуто. Так, в Пруссии было достаточно даровать умеренную конституцию, чтобы в ноябре 1848 г. революция там фактически закончилась. Национальное собрание, стремясь решить вопрос о верховной власти, предложило германский трон прусскому королю, но эта попытка провалилась. Фридрих Вильгельм IV охотно принял бы на себя управление Германией, но только если бы власть была передана ему из рук остальных немецких монархов, а не парламентом. Когда делегация из Франкфурта предложила ему императорскую корону, то в письме к гессенскому герцогу король назвал ее «свинским обручем из грязи и дерьма», от которого несет «тлетворным запахом революции»[117]. К тому же он не без оснований опасался интервенции других европейских держав, в том числе и Австрии. Для этого миролюбивого и панически боявшегося конфликтов человека новая внутригерманская война была немыслима.
В исторической литературе о революции чаще подчеркиваются ошибки и слабости революционного движения, но недостаточно принимается во внимание сила контрреволюции.
Конечно, структурные слабости германской революции совершенно очевидны. Быстрый и легкий успех мартовских революций вызвал обратный эффект. Революционный лагерь явно переоценил свои силы, успехи и возможности. Вместо реалистичной оценки положения возобладало самодовольство от быстрой победы, а также фатальная недооценка силы консервативного сопротивления.
К этому добавилась и быстрая поляризация сил внутри самого революционного движения. Либералы были вполне удовлетворены мартовским результатом и считали революцию законченной. Напротив, демократы и республиканцы стремились развить успехи дальше. В итоге внутри революционного движения возникли почти непреодолимые противоречия. Страх перед крестьянской революцией заставил и либеральные правительства, и консервативную бюрократию как можно скорее завершить аграрную реформу. Спешно принятые законы успокоили крестьянские массы. Столь быстрый успех социальноаграрных преобразований лишил оппозиционное движение мощной опоры.
В силу давней традиции проведения реформ сверху либералы считали дальнейшее углубление революции не только излишним, но и просто вредным, предпочитая путь постепенных реформ в направлении парламентской системы правления. Либералам казался опасным радикальный разрыв с существующими социально-политическими структурами. С их точки зрения, наибольший успех обещала стратегия соглашения с монархиями и бюрократией. Поскольку большинство населения не поддерживало демократически-республиканские лозунги, либералы расценивали это как «молчаливый плебисцит» в свою пользу. Кроме того, они принципиально полагались на силу убеждения вместо революционного насилия и потому оказались не в состоянии принимать быстрые решения в трудных ситуациях и балансировать между революционными массами и консервативными элитами, чтобы взаимно их нейтрализовать. Не нашлось среди них и поистине харизматического лидера. Слишком глубоким оказался и страх перед плебсом, пролетариатом, коммунизмом, перед туманным будущим в демократической республике. Этот страх не имел под собой реальных оснований, но подталкивал к соглашению с монархиями. Либеральный идеал социальной гармонии был несовместим ни с эгалитарными устремлениями демократов, ни с идеями возрождения демократического античного полиса, вынашиваемых радикалами, ни с социально-реставрационными устремлениями ремесленников, ни с социалистическими лозунгами некоторых рабочих организаций.
Свою негативную роль сыграли немецкий полицентризм и региональная обособленность. У революции не было единого центра, наподобие Парижа во Франции. К тому же существовали огромные разногласия между Франкфуртским парламентом и Национальными собраниями в Берлине и Вене, между городом и деревней, между более развитым западом Германии и отстающим аграрным востоком. Неслучайно генерал Леопольд фон Герлах утверждал, что революция — это болезненная черта Рейнланда, а контрреволюция — здоровая реакция старопрусских провинций против тлетворного влияния Запада.
В 1848–1849 гг. на первый план одновременно выдвинулось слишком много задач по модернизации государства, которые требовали быстрого решения, а разнородное революционное движение оказалось к этому неготовым.
При поверхностном взгляде кажется, что германская революция потерпела полное поражение. На деле же конфликт между старыми и новыми силами закончился компромиссом. Во всех германских государствах вводились конституции, а монархи были вынуждены отныне делить свою законодательную власть с ландтагами. С другой стороны, очевидно, что мечта мартовского движения о создании единого национального государства на основе принципов народного суверенитета и прав человека рухнула как из-за сопротивления европейских держав, так и из-за распыленности самих революционных сил.
Конец феодальной эпохи
Германская революция имела важные последствия, которые непосредственно с ней не связаны. Речь идет скорее о долговременных эволюционных процессах, которые ускорились благодаря опыту революции. Она способствовала быстрому формированию социальных классов. Предпринимательская буржуазия поняла, что ее интересы и цели будут осуществлены гораздо быстрее в союзе с авторитарным государством, чем на базе либерализма.
Опыт революции усилил раскол между бюрократией, верно служившей консервативному государству, образованными кругами и средними слоями. Возросло классовое самосознание рабочих, на себе испытавших военно-полицейские репрессии и осознавших важность создания своих собственных рабочих организаций.
Значительные последствия имела революция для так называемого сельского дворянства, которое в ходе завершения аграрной реформы превратилось в слой аграрных предпринимателей, сохранивший сильные элементы сословного господства. Революция усилила противоречия как внутри имущих аграрных слоев, так и между крестьянами и сельским пролетариатом.
Революция привела к политизации различных слоев и классов. Рабочие поняли, что от буржуазии нельзя ожидать ни широкой социальной реформы, ни политического равноправия. Поэтому проявившийся в 1860-х гг. разрыв между буржуазным либерализмом и пролетариатом также стал следствием опыта революционного времени. А буржуазия сделала для себя самый главный вывод: важнейших экономических и политических целей можно добиться без революционных потрясений, сопровождаемых высокими социальными издержками, без союза с демократами и республиканцами.
Определились две различные реакции на революцию. Значительная часть либералов быстро преодолела чувство разочарования и прониклась убеждением, что общественные перемены неизбежны и рано или поздно повлекут за собой возрастание роли и веса либеральных слоев. Подтверждение этого она видела в успехах южногерманского либерализма и в значительном оживлении этого движения в Пруссии спустя десять лет после революции.
С другой стороны, провал попытки создания единого национального государства породил у либералов пессимистическое настроение и скептицизм в отношении собственных политических возможностей, тем более что старая консервативная элита после революции даже усилилась: возросло ее влияние в правительстве и бюрократии, в сельских округах и в армии. Но и она столкнулась с серьезными проблемами. Революция похоронила принцип божественного происхождения власти. В условиях конституционного государства были неизбежны политические новации, что осознавали наиболее дальновидные представители старой элиты. Больше уже нельзя было игнорировать «народ» как политический фактор. Государство могло укрепить свою власть и доказать свою жизнеспособность только путем проведения «революции сверху» и возглавляя народные массы.
Можно сказать, что в общевропейском революционном контексте некоторые из особых условий немецкого пути модернизации скорее усилились, чем ослабли. Прежде всего это касалось привилегированного положения старых элит. Практически ничего не изменилось ни в господстве бюрократии, ни в сельской жизни восточной Эльбы. В армии еще более возросло осознание себя как главного государствообразующего фактора. Наконец, благодаря консервативным публицистам и историкам в исторической памяти немцев глубоко укоренилось чувство горечи от постигших их неудач в «безумном и диком» 1848 году Море чернил было потрачено для доказательства политического бесплодия и доктринерства либералов и демократов. Вывод состоял в том, что власть — удел опытной элиты, только она способна проводить «реальную политику». Если вспомнить слова Генриха Гейне о том, что «революция — это несчастье, но еще большим несчастьем является неудачная революция», то бедой в данном случае стало то, что в общественном сознании успехи революции были сведены на нет, а единственной политической силой предстала старая консервативная власть.
И все же в ходе последующего развития ясно обозначились два фундаментальных изменения. Во-первых, после революции политическая жизнь в Германии протекала в рамках конституционных государств, имевших довольно дееспособные парламенты и скромные, но гарантированные конституционные права. То, что Пруссия превратилась в конституционную монархию и оставалась таковой, было несомненным следствием революции. А это в дальнейшем открывало путь к созданию малогерманского национального государства под эгидой Пруссии. Во-вторых, и еще более важным, оказалось то, что после революции не осталось барьеров на пути немецкой промышленной революции. Ее первый циклический подъем с 1845 г. был прерван кризисом 1847 г., бурными революционными событиями и краткой депрессией. Но после этого, в 1850-е годы, наступает период стремительного развития немецкого промышленного капитализма, время его подлинного триумфа. Начинается новая индустриальная эпоха.
Наступление машинного Молоха
Эпохальным явлением и переворотом для Германии XIX в. стала промышленная революция, создавшая мир машин, фабрик, рынка и экономического роста. Место прежнего универсального природного сырья — дерева — заняли железо и уголь. Паровая машина заменила естественные источники энергии — человека и лошадь, воду и ветер. Человек становился господином природы, а не ее слугой. Экономика приобретала рациональный, расчетливый и безличный характер. Производитель работал теперь не на определенное лицо, а на анонимного рыночного покупателя. Прежняя цеховая или региональная солидарность сменилась конкуренцией, которая представляет собой основу современного рынка и его механизмов.
В условиях капитализма, рынка и конкуренции, с одной стороны, и механизации — с другой, постоянные новации и изобретения, ведшие к удешевлению продукции, стали новым решающим критерием производства. Определяющим сектором постепенно становится промышленность, оттесняющая сельское хозяйство на второй план. Но в первой половине XIX в. Германия все еще оставалась аграрной страной.
Важнейшими предпосылками промышленного переворота в Германии послужили наличие запасов угля и железной руды и относительно квалифицированной рабочей силы, воспитанной в духе протестантизма и потому обладающей трудолюбием и социальной дисциплиной. Уже в 1800 г. германские государства по общему объему промышленного производства стояли на третьем месте в Европе, после Англии и Франции, чему немало способствовала меркантилистская и реформаторская политика просвещенного абсолютизма, особенно в Пруссии и Саксонии.
Но имелись и значительные барьеры на пути индустриализации. В Германии не было достаточных запасов сырья и природных богатств; доминирующими в сфере производства все еще оставались кустарные промыслы и ремесло. Политически раздробленная и слабая Германия ютилась на задворках мировой торговли и не имела значительного торгового и военного флота. Внутри страны сохранялись многочисленные таможенные границы, немецким предпринимателям не хватало начального капитала, да и по своей ментальности они в большинстве своем ориентировались на сохранение традиций, а не на извлечение прибыли, на безопасность, а не на риск. Сбережения, а не инвестиции все еще оставались излюбленным способом помещения средств. Отношение к конкуренции было скорее негативным. Многочисленные пережитки прошлого в виде феодальных платежей и повинностей резко сужали покупательский спрос. Получался своего рода заколдованный круг: бедное население — низкий спрос — отсутствие стимула к развитию промышленности. Прусское юнкерство охотно покупало дешевые английские изделия и также не раз выступало против образования Таможенного союза. Оно опасалось, что в ответ на его создание другие государства поднимут пошлины на вывозимые юнкерством продукты сельского хозяйства. Буржуазия же, напротив, требовала дальнейшего ужесточения протекционизма для защиты от иностранной конкуренции.
Промышленный переворот и технический прогресс в первую очередь сказались на развитии транспорта. Пароходы появились на Рейне с 1822 г., в 1835 г. открылась первая железная дорога Нюрнберг — Фюрт, за которой последовали линии Берлин — Потсдам и Лейпциг — Дрезден. С начала 40-х годов развернулось строительство нескольких крупных линий по всей стране. К 1848 г. протяженность железных дорог в Германии была вдвое больше, чем во Франции, и составляла свыше 5 тыс. км, из которых 2,3 тыс. приходилось на Пруссию. К железнодорожным линиям прибавилась и развитая сеть шоссейных дорог (12 тыс. км в 1848 г.), которые строились в основном по инициативе и на средства Пруссии.
Сооружение железных дорог не только стимулировало торговлю, но и требовало большого количества угля и металла, что, в свою очередь, ускоряло рост тяжелой промышленности. Особенно быстро развивалась Рейнская область с ее большими запасами угля и железной руды в долине Рура. Там возникли центры горной и металлургической промышленности — Бохум и Эссен. Увеличилось число паровых машин: в Пруссии в 1830 г. их насчитывалось 245, а в 1849 г. — 1264. Возникло машиностроение. Крупнейшим центром его стал Берлин, где производились паровые машины и локомотивы. Берлинский машиностроительный завод Борзига, на котором в 1841 г. был построен первый локомотив, превратился в главного производителя паровозов в Германии.
В Саксонии ускоренными темпами развивалась текстильная промышленность. Ручное прядение вытеснялось механическими веретенами, их число перевалило к середине века за полмиллиона по сравнению с 283 тыс. в 1814 г. Центр саксонской текстильной промышленности Хемниц современники называли «немецким Манчестером»[118].
Производство обрабатывающей промышленности Германии возросло в 30–40-е гг. на 75%, темпы его роста были выше, чем во Франции, однако по общему уровню промышленного развития Германия продолжала отставать от нее, а тем более от Англии. Текстильная промышленность оставалась царством рассеянной мануфактуры; еще в 1846 г. только 4,5% прядильных станков находились на фабриках, остальные — у рабочих-надомников. Из-за недостатка капиталов преобладала устаревшая технология. Доменные печи в Германии работали на древесном угле, а производительность каждой из них в десять раз уступала работавшим на коксе английским и бельгийским доменным печам. Первая использовавшая кокс домна появилась в Рурском бассейне только в 1847 г. Хотя выплавка чугуна с 1831 по 1842 г. возросла с 62 до 98 тыс. т, металлургическая промышленность не могла удовлетворить потребности страны.
40-е годы отмечены также растущим ввозом в Германию полуфабрикатов и машинного оборудования. Однако развитию внешней торговли мешали слабость торгового флота и неспособность раздробленной Германии защищать интересы ее торговцев на мировых рынках.
Промышленный переворот в Германии способствовал формированию промышленного пролетариата. Общее число лиц наемного труда возросло с 450 тыс. в 1832 г. до почти 1 млн. в 1846 г., но их основную часть еще составляли ремесленные подмастерья и рабочие на дому. В наиболее развитой Пруссии в 1846 г. насчитывалось 750 тыс. горняков, железнодорожных и мануфактурных рабочих, 100 тыс. из которых составляли женщины и дети, а на долю фабрично-заводского пролетариата приходилось всего 96 тыс. К середине XIX в. в Германии ремесло и мануфактурная промышленность еще преобладали над крупным машинным производством.
Революции, тем более успешные, — редкий гость немецкой истории. Но в успехе промышленной революции сомневаться не приходится. Даже современники, усматривавшие в индустриализации тупик человеческой эволюции и осуждавшие ее, признавали ее революционную динамику, полный переворот в экономических отношениях.
Уже в первой половине XIX в. некоторые области Рейнской провинции и Вестфалии, Саксонии и Силезии по своему экономическому развитию были вполне сопоставимы с ведущими экономическими регионами Англии. Элементы индустриализации были заметны в Германии уже с конца XVIII в. Лишь чуть позднее, чем в Британии, в 1784 г. в Ратингене, близ Дюссельдорфа, возникла механизированная ткацкая фабрика. В 1792 г. была задута первая коксовая домна в Верхней Силезии, а на рубеже веков немецкие инженеры уже строили первые паровые машины по образцу английских.
Но отношение к британскому примеру промышленного развития было неоднозначным. С одной стороны, его старались копировать, с другой, — ужасающая картина социальных последствий индустриализации настораживала и пугала. Иными словами, немецкая промышленная революция шла в фарватере британской и имела при этом свое лицо и свою специфику. Из общих же моментов, свойственных любой промышленной революции, в Германии имелись налицо сильная буржуазия, оказывавшая решающее влияние на финансово-экономическую политику и активно участвовавшая в политической власти; первоначальное накопление капитала — основа для дальнейших инвестиций; рынок свободного наемного труда; запасы сырья и источники энергии; развитая транспортная система и др.
В Пруссии зачатки промышленной революции обозначились на рубеже XVIII–XIX вв. Но этот процесс шел крайне медленно и инициировался главным образом сверху, развиваясь под опекой государства и его бюрократического аппарата. Предпосылки промышленного переворота в Пруссии были созданы в ходе реформ Штейна и Гарденберга 1807–1820 гг. Прежде всего — благодаря освобождению крестьян от личной крепостной зависимости, затянувшемуся, однако, до середины века. Оно устранило препятствия на пути повышения производительности сельского хозяйства, послужило одним из главных источников первоначального накопления капитала и появления свободной рабочей силы на рынке промышленного труда. Введение затем свободы промысловых занятий усилило позиции буржуазии и гарантировало ей свободу действий в экономической сфере. Финансовая и налоговая реформы в свою очередь способствовали росту инвестиций в экономику как со стороны получившей ряд льгот буржуазии, так и со стороны государства, также выигравшего от реформ в финансовом плане. Наконец, создание Таможенного союза привело к постепенному формированию единого и крупного внутреннего рынка, охватившего почти всю страну.
Хотя эта «революция сверху» все же не создала буржуазного гражданского общества, княжеский абсолютизм, тем не менее, трансформировался в господство бюрократии, которая исполняла многие модернизаторские функции, присущие английской буржуазии, и закладывала основы для осуществления промышленной революции в стране.
Процесс индустриализации в Германии отличался от британского образца и своими социальными последствиями. Консервативные и марксистские критики промышленного переворота единодушно утверждали, что именно индустриализация послужила причиной массового пауперизма, охватившего к середине 1840-х гг. 50–60% населения Германии[119]. Но все же это было следствием не индустриализации как таковой, а скорее — промышленной отсталости и превосходящей конкуренции иностранных товаров.
После создания в 1834 г. Таможенного союза под руководством Пруссии стало ясно, что фактического единства этого нового экономического пространства нельзя достигнуть без развитой транспортной системы. Благодаря усилиям Фридриха Листа и нескольких рейнских фабрикантов, вопреки сопротивлению консерваторов, враждебно относившихся к технике, 7 декабря 1835 г. была открыта первая немецкая железнодорожная линия Нюрнберг — Фюрт протяженностью всего 6 км. Для сравнения: в Бельгии в это время имелось уже 20, во Франции — 141, в Англии — 544 км железных дорог. Но железнодорожная сеть росла в Германии стремительными темпами и накануне революции насчитывала около 500 км, вдвое превышая французскую.
Только железные дороги сделали возможным формирование в Таможенном союзе общего рынка с едиными предложением, спросом, ценами и равной конкуренцией. Кроме того, строительство железных дорог, как и выпуск локомотивов, вагонов, рельс, — все это дало необычайный стимул развитию металлообрабатывающей промышленности.
Таким образом, к 1848 г. были заложены основы для дальнейшей индустриализации. Поскольку после революции не приходилось опасаться новых политических потрясений, становились выгодными долговременные вложения капиталов, объем которых значительно возрос. Перевороту в экономике способствовало еще одно обстоятельство — дешевизна рабочей силы. Новым фабрикам требовалось все больше людей. Обнищавшие массы были рады получить хоть какую-нибудь работу с постоянным заработком. Разумеется, условия жизни и труда первого поколения фабричного пролетариата были ужасны. Но следует иметь в виду, что по сравнению с массовой нищетой доиндустриальной эпохи теперешний средний рабочий жил все-таки лучше. Плохие урожаи 1852 и 1855 гг. вновь привели к повышению цен на продукты, однако голода на этот раз в Германии не было. Пауперизм, эта социальная болезнь первой половины XIX в., ушел в прошлое, а последующие поколения уже не знали этого явления. Индустриализация Германии привела к возникновению нового общества. Старый мир был опрокинут не политической революцией, а переворотом в экономике и производственных отношениях, тесно связанным с революцией в средствах коммуникации, от железной дороги до телеграфа.
Резкое увеличение численности населения и ухудшение условий жизни на селе заставляли многих людей уезжать в города или эмигрировать за пределы страны. Поток переселенцев устремился в наиболее развитые индустриальные области — Саксонию, Силезию, Берлин, Рурский бассейн, Вестфалию. Формирующийся фабричный пролетариат пополняли главным образом две группы: необученные сельские переселенцы и городские ремесленники, которые не могли больше существовать за счет своего труда, поскольку спрос на дешевые и массовые фабричные товары привел к резкому падению спроса на более дорогие, штучные ремесленные изделия. Только когда в 1880-х гг. в широких масштабах стал использоваться электромотор, который можно было установить в любой мастерской, ремесленные предприятия стали более конкурентоспособными и смогли сохраниться и в индустриальную эпоху.