Торжество «Крестовой газеты» (1850–1871)
Облик эпохи
Период после революции 1848–1849 гг. чаще всего называют «эпохой реакции», или «второй реставрацией». Действительно, на первый взгляд казалось, что была восстановлена прежняя дореволюционная Германия, либерально-демократические силы потерпели поражение, национального объединения не произошло. Тем не менее такое впечатление обманчиво. Даже в Пруссии, которая была бастионом контрреволюции, в последующие годы сохранялись конституционный порядок и парламент, хотя ни ее политический строй, ни реакционная трехклассная избирательная система никоим образом не отвечали демократическим представлениям.
В 1858 г. Пруссией стал править принц Вильгельм. С его приходом либералы ожидали наступления «новой эры», поскольку тот обязался уважать и оберегать конституцию. Регент, действительно, создал либеральное министерство, но этим все и закончилось. Уже в 1862 г. между монархией и либеральным большинством прусского ландтага вспыхнул конституционный конфликт по поводу намеченной военной реформы и необходимых для этого бюджетных средств. В ходе этого конфликта главой правительства был назначен Отто фон Бисмарк.
В 50-е годы он являлся прусским посланником в Германском союзе. Тогда Бисмарк пришел к убеждению, что давнее соперничество Австрии и Пруссии может быть разрешено только силой и вытеснением многонациональной Габсбургской империи из Германии, объединенной под эгидой Пруссии.
Австро-прусские отношения резко обострились, когда в 1859 г. Вена начала войну против Пьемонт-Сардинии и союзной им Франции. Война за сохранение власти Габсбургов в Северной Италии не отвечала немецким национальным интересам. Но многие германские государства выражали готовность оказать Австрии военную поддержку. Однако, хотя австрийская армия 4 и 24 июня 1859 г. потерпела два сокрушительных поражения при Мадженте и Сольферино, Германский союз на ее стороне так и не выступил. Произошло это из-за отрицательной позиции Пруссии, опасавшейся превращения этого локального конфликта в общеевропейскую войну.
Объединение Италии после победоносной войны стало мощным толчком для оживления немецкого национального движения. В Пруссии либералы все громче заявляли о необходимости расширения прав ландтага и введения подлинно конституционной системы. В центре развернувшегося между короной и парламентом противоборства оказался Бисмарк, заявивший, что готов управлять страной без строптивого депутатского корпуса. Это было началом «эпохи Бисмарка».
Определение целой эпохи по имени этого великого человека вполне обосновано. Бисмарк не только по праву может именоваться создателем Германской империи, он оказал огромное влияние на всю ее социально-экономическую и политическую структуру. Его политика объединения Германии сверху привела к расколу немецкого либерализма, а созданная в 1867 г. Национал-либеральная партия на несколько лет стала главной внутриполитической опорой канцлера, хотя империя была весьма далека от либерального кредо свободного правового государства.
Германская империя была создана в итоге трех династических войн против Дании, Австрии и Франции. В итоге второй войны Австрия была изгнана из Германии и был образован предшественник империи — Северогерманский союз. Завершающим аккордом стала франко-германская война 1870–1871 гг., закончившаяся торжественной коронацией короля Вильгельма Прусского как германского императора 18 января 1871 г. в Зеркальном зале Версальского дворца.
В эти годы политических репрессий в стране происходит решающий индустриальный прорыв. Жесткий политический авторитаризм и экономический либерализм, как оказалось, совсем не являются несовместимыми друг с другом. 50–60-е годы — период, когда впервые можно говорить об устойчивом экономическом росте Германии и когда она вступила в стадию складывания основ современной экономической системы. По оценке известного историка Рейнхарда Рюрупа, «в общественном и экономическом аспекте 50 и 60-е годы относятся к важнейшим переломным периодам немецкой истории»[120].
Ольмюцкое соглашение
В апреле 1850 г. Австрия в противовес Пруссии созвала во Франкфурте-на-Майне представителей немецких государств с целью реорганизации бундестага, в котором впредь должны были поочередно председательствовать Австрия и Пруссия. Это, однако, не удовлетворило Пруссию, которая решила отстаивать свою роль объединителя Германии, причем вооруженным путем. В сентябре 1850 г. прусский король объявил мобилизацию. Австрия и Пруссия оказались перед угрозой войны. Последовало предупреждение Николая I, решительно поддержавшего Австрию.
Неожиданная кончина Бранденбурга в ноябре 1850 г. произвела впечатление на короля, который вернулся к воинственным проектам. Никогда разрыв не казался более вероятным, чем в тот момент. Тем не менее в том же месяце стороны пришли к соглашению относительно большей части разногласий. Глава австрийского правительства Шварценберг неохотно согласился на компромисс, который сохранял прежнее положение и давал Пруссии возможность вернуться к своим планам при первом удобном случае. Впрочем, он был уверен, что в решительный момент Фридрих Вильгельм отступит, и поэтому не церемонился с ним. Ноты Шварценберга составлялись во все более высокомерных выражениях и подкреплялись передвижением военных сил.
Ввиду вооружения Австрии и враждебности Баварии и Саксонии, Отто Теодор Мантейфель, временно заведовавший тогда министерством иностранных дел и впоследствии ставший главой прусского кабинета и министром иностранных дел, отдал приказ о мобилизации прусской армии, продолжая заявлять, что не преследует враждебных намерений. Король же обратился к прусскому ландтагу с воинственным посланием. Мантейфель по его приказу отправился в Ольмюц. Здесь он встретился со Шварценбергом, который поехал в Ольмюц против своей воли, по желанию Франца-Иосифа. Посол Фридриха Вильгельма находился в крайне невыгодном положении, и продиктованные ему условия нельзя было назвать достойными. Пруссия должна была оставить на произвол судьбы немецкий Гольштейн и отвести свою армию. В награду за эти уступки ей было обещано созвать в Дрездене конференцию, которая займется обсуждением союзной реформы.
Ольмюцкое соглашение вызвало в Пруссии взрыв яростного негодования. Повсюду говорили о новой Иене (т. е. напоминали о позорном поражении прусской армии от французов в октябре 1806 г.). Однако юнкерство быстро примирилось с этой неудачей, закреплявшей поражение революции. «Прусская армия, — отвечал Бисмарк ораторам, нападавшим на Ольмюцкий договор, — не нуждается в том, чтобы представить новые доказательства своего мужества. Честь Пруссии, я глубоко в этом убежден, вовсе не требует, чтобы она сыграла в Германии роль Дон-Кихота»[121]. Что же касается короля, то он был чрезвычайно доволен возобновлением дружественных отношений с венским двором. Пруссия, вынужденная отказаться от своих планов, избежала катастрофы и осталась достаточно могущественной для того, чтобы внушать уважение своим врагам. Мелкие государи, настроенные против Шварценберга, которого они упрекали в том, что он помешал им удовлетворить жажду мести, вернулись к своей прежней политике золотой середины и стремились главным образом к установлению обеспечивавшего их независимость равновесия между обеими державами.
На Дрезденской конференции 23 декабря 1850 г. они сгруппировались вокруг прусского делегата, генерала Густава Альвенслебена, который требовал возвращения к условиям прежнего союза. Шварценберг предлагал создать исполнительную директорию с широкими полномочиями, в которой Австрия уверенно рассчитывала на большинство. Он хотел, чтобы в союз были допущены все провинции австрийской монархии. Таким образом, в случае нападения со стороны какой-нибудь иностранной державы, Австрия была бы поддержана Германией. Мантейфель отнесся с недоверием к этим предложениям. По его словам, Пруссия была готова согласиться на такую реформу лишь в том случае, если ей будет предоставлено равноправное с Австрией президентство в бундестаге. Шварценберг должен был признать, что ему не удается убедить большинство, и с грустью закрыл конференцию. Все попытки объединения разбились о невозможность примирения соперничающих честолюбивых стремлений, а также о партикуляристские тенденции государей.
Австрия старалась взять реванш в другой области. Срок Таможенного союза истекал 1 января 1854 г., и венский кабинет хотел помешать его возобновлению. В ожидании внутренних преобразований, которые впоследствии должны были позволить Австрии вступить в Таможенный союз, австрийское правительство выразило желание заключить с ним торговый договор, сводившийся к тому, что впредь тарифные ставки могли изменяться только по соглашению обеих сторон. Это было равносильно лишению Пруссии той гегемонии, которой она до тех пор обладала в союзе, причем в этом вопросе Шварценберг имел на своей стороне второстепенные немецкие государства. Но Пруссия искусно расстроила план Шварценберга. Она заключила договор о налоговом союзе с Ганновером, Ольденбургом и Шаумбург-Липпе, который обеспечивал свободное сообщение между обеими частями прусского королевства. Южногерманские государства метали громы и молнии, созывали одну конференцию задругой и угрожали соединиться с Австрией, которая предлагала им заключить таможенный союз.
Пруссия хладнокровно отнеслась к этой буре. Роспуск Таможенного союза грозил подорвать бюджеты всех мелких государей. Они требовали от Австрии гарантии тех доходов, которые рисковали потерять, а так как для Австрии эта гарантия могла обойтись в 50 млн. франков, то она отступила перед перспективой такого расхода. Пруссия, благодаря договору с Ганновером, держала в своих руках устья больших германских рек и северные и северо-восточные торговые пути, так что государства Центральной Германии целиком находились в ее власти.
Вся ловкость и энергия Шварценберга ничего не могли поделать с этими соображениями. После его скоропостижной смерти 5 апреля 1852 г. его преемник на посту министра иностранных дел граф Карл Буоль-Шауэнштейн счел благоразумным прекратить этот спор, в котором он не мог рассчитывать на победу, а 8 апреля 1853 г. Таможенный союз был возобновлен на 12 лет. Унижение, которое пришлось испытать Пруссии, не погасило ее веры в свое будущее, а оставило только жгучее желание реванша. Вместе с тем выяснилась необходимость военной реформы, которая должна была подготовить страну к решительной войне. Со своей стороны либеральные сторонники национального единства убедились, что без союза с Пруссией они бессильны, а для заключения этого союза они готовы были согласиться на какие угодно условия.
Восстановленный бундестаг немедленно с жаром принялся за истребление всех следов революции. 23 августа 1851 г. он отменил «основные права» немцев и пригласил «правительства безотлагательно принять необходимые меры для устранения из действующего законодательства тех постановлений, которые не согласны с союзными законами или противоречат цели союза»[122]. Повсюду были отменены новые конституции, введена цензура прессы, крайне ограничено право на создание союзов, а правительственное давление повсеместно обеспечило избрание послушного парламентского большинства. Для борьбы с духом времени правительства обратились к содействию церкви, заключили конкордаты с Римской курией, в пользу которой отказывались от всех прав светского государства, и начали поддерживать нетерпимую ортодоксию. Эти репрессивные меры показали, какой страх охватил монархические правительства.
Хозяйство и общество
В 50–60-е годы в германских государствах в полную силу развернулся промышленный переворот. Объем промышленной продукции за 50-е гг. увеличился более чем вдвое. При этом производство средств производства обгоняло производство средств потребления. За десятилетие после революции Германия превратилась из сельскохозяйственной в промышленную страну, хотя сельское население все еще значительно преобладало. Не только в Пруссии, но и во всех государствах Германского союза торговцы и промышленники активно использовали благоприятную хозяйственную конъюнктуру, возникшую после окончания экономического кризиса 1847–1848 гг. Повсюду строились и вступали в действие новые предприятия, увеличивалось число рабочих. В нач. 60-х гг. в Германии уже насчитывалось более миллиона рабочих. Рейнская область, Саксония, Силезия, Берлин стали подлинными индустриальными центрами. Берлин превратился в шумный центр германского машиностроения. Ландшафты Рейнской Пруссии и Вестфалии напоминали британские графства Ланкашир и Йоркшир. Быстро расширялась добыча угля, руды, увеличивалась выплавка металлов, росло число машин и двигателей. В 1861 г. в Германии действовало почти в шесть раз больше паровых двигателей, чем в 1846 г. В 1850 г. их мощность равнялась 0,26 млн. л. с., а в 1870 г. — уже 2,48 млн. л. с., что далеко опережало соответствующие показатели Франции[123].
С ростом производства железа, стали, машиностроения более чем в 2,5 раза возросло число рабочих, занятых в этих отраслях промышленности. На металлургических заводах Круппа их число выросло со 122 тыс. в 1845 г. до 16 тыс. в 1870 г. С 1850 по 1870 г. протяженность железных дорог только в одной Пруссии увеличилась почти втрое — с 3869 до 11 523 км. Значительно расширилась внутренняя и внешняя торговля.
Экономический подъем, выдвинувший Германию в ряд развитых капиталистических стран, объяснялся многими причинами. Уже до революции 1848 г., используя плоды завершавшегося промышленного переворота в Англии, Германия наряду с применением машин в легкой промышленности развивала машиностроение, что само по себе создавало условия для сокращения сроков промышленного переворота.
Развитию промышленности способствовал также окрепший после революции Таможенный союз. К кон. 60-х гг. решающим фактором в экономическом развитии явился процесс политического объединения Германии. Кроме того, в Германии благодаря обязательному начальному школьному обучению имелось более миллиона людей, обладавших элементарными знаниями, что благоприятствовало развитию техники.
Важным условием превращения Германии в страну быстро растущей индустрии была большая, чем в других странах, эксплуатация рабочих, особенно в сельской домашней промышленности, что было связано с особым, «прусским» путем развития капитализма в сельском хозяйстве. Еще до революции 1848 г. в условиях ускоренного развития товарного хозяйства наметился переход от феодального хозяйства с эксплуатацией барщинного крестьянского труда к капиталистическому хозяйству. Эта тенденция усилилась после революции. Барщинная форма крестьянского труда экономически себя изжила. Потребовалось приспособление сельскохозяйственного производства к развивавшемуся капитализму. 2 марта 1850 г. в Пруссии был принят закон о регулировании отношений между землевладельцами и крестьянами. По этому закону незначительные повинности были отменены, основные же подлежали выкупу, равному восемнадцатикратной величине ежегодных платежей. Для посредничества при платеже капитализированной суммы были учреждены рентные банки, которые посредством амортизационных операций должны были выплатить землевладельцу ренту в двадцатикратном размере. Крестьянин же освобождался от всех обязательств лишь в результате внесения амортизационных платежей в течение 56 лет. Этот закон не распространялся на левый берег Рейна, где аграрные отношения под влиянием Французской революции давно развивались по капиталистическому пути.
Реализация закона привела к тому, что за несколько лет были произведены выкупы 12 706 крупных крестьянских хозяйств и 1 014 341 мелких хозяйств, за что крестьянами было уплачено дворянству и казне не менее 300 млн. талеров.
В результате принятия закона 1850 г. увеличились размеры дворянских хозяйств, медленно приспосабливавшихся к требованиям капитализма. За освобождение крестьян от повинностей прусское дворянство отобрало у них треть земли, ранее находившейся в крестьянских хозяйствах. За шесть лет, с 1852 по 1858 г., площадь крестьянских хозяйств, включая крупные, значительно сократилась в пользу дворян, которым в 1858 г. принадлежало уже 50,31% земельной площади. Это ускорило расслоение деревни и превращение юнкеров в капиталистических предпринимателей, земли которых обрабатывались многочисленными безземельными крестьянами, точнее, батраками с наделами.
Мелкие и средние хозяйства, насильственно лишенные старинных общинных угодий и выгонов, без которых у крестьянина не было возможности держать скот, все более оскудевали. Росла их задолженность, крестьяне должны были заниматься домашним промыслом, чтобы удержаться на своем клочке земли.
Таким образом, аграрные реформы в Германии, начиная с реформ первого десятилетия XIX в., включая закон 1850 г. о выкупе повинностей, по своему содержанию были буржуазными. Их цель состояла не столько в изменении к лучшему участи крестьян, как стремились представить дело реформаторы, сколько в приспособлении аграрных отношений к требованиям капиталистического производства и рынка, которые не могли удовлетворяться старой системой землепользования и сельского труда. Такой путь развития капитализма в земледелии был характерен не только для Пруссии. Он происходил и в нижнесаксонских землях, простиравшихся от Шлезвиг-Гольштейна через Ганновер, Вестфалию, Ольденбург до Брауншвейга, где было (особенно в Шлезвиг-Гольштейне) много зажиточных крестьян. В Баварии, где преобладали средние хозяйства, и в юго-западной части Германии земельные отношения приближались по типу к французским.
Вторая реставрация
Господствующей тенденцией в обществе послереволюционного времени стал заметный отрыв от традиционной почвы. Рвались прежние семейные узы, слабели религиозные связи, исчезала традиционная местная лояльность. Индустриальная среда, фабрика, шахта не предлагали никакой замены этому. В немецком обществе стало превалировать чувство подчинения анонимным силам и социальной атомизации. Религия и прежние общественные нормы и ценности во многом утратили свое влияние, их место заняло новое плюралистическое толкование смысла жизни.
С одной стороны, это были либеральные принципы свободы, счастья и как политического, так и экономического самоопределения отдельного человека. Они были направлены против господствующих абсолютистско-аристократических структур и связаны с идеей единства нации, в которой должна воплотиться общая воля свободных граждан.
Чтобы оправиться от оцепенения, либералам понадобилось несколько лет. В период 1851–1859 гг. реакция торжествовала победу, а монархи, соединившиеся с дворянством и духовенством для борьбы с революционными идеями, решили обезопасить себя от новых сюрпризов путем копирования политики французской Второй империи. Все граждане, так или иначе замешанные в революции, были взяты под надзор и подверглись преследованиям; тысячи либералов вынуждены были покинуть страну, а другие, впав в отчаяние, устранились от всяких общественных дел.
Еще острее ощущалась в Германии религиозная реакция. Принявший христианство еврей Фридрих Юлиус Шталь, который до самой смерти оставался теоретиком «партии Крестовой газеты», осуждал терпимость и утверждал, что свобода совести «виновна в том процессе разрушения и разложения, который характеризует современное состояние умов и грозит спокойствию Европы». Суровая ортодоксия пыталась подавить дух свободного исследования. В литературе повеяло ветром пиетизма и реакции: Оскар фон Редвиц воспевал в слащавых и напыщенных поэмах ханжеский мистицизм, Виктор Штраус в своих «Письмах о политике» (1853) выставлял как идеал человечества Мекленбург, где во всей своей чистоте сохранились феодальные учреждения.
В Пруссии реакция отличалась такой же жестокостью, как и в остальных государствах. Фридрих Вильгельм IV, отчасти по соображениям порядочности, отчасти из опасения окончательно восстановить против себя либералов, наконец, и по желанию консерваторов, которые видели в конституции гарантию против превратностей судьбы и капризов монарха, не отменил хартии. Но он так ее переделал, что она оставляла ему полную свободу осуществления своей власти.
Палата депутатов, не имевшая даже права вотировать налоги, являлась просто совещательным собранием, состоявшим из людей, которых руководившие сельскими округами ландраты рекомендовали в качестве кандидатов запуганным избирателям. Власть принадлежала юнкерам и клике Крестовой газеты, которая сумела вернуть дворянству все привилегии, поколебленные конституцией.
Президент совета старался лавировать между враждующими сторонами; это был как бы робкий опыт той политики, которую впоследствии с таким блеском практиковал Бисмарк. Стараясь одинаково угодить и восточным и западным соседям, Мантейфель маневрировал так, чтобы заслужить признательность России, которая представлялась ему не столь грозной и более надежной, и в то же время не отнимать окончательно надежды у Франции и Англии.
Наряду с либерализмом сложилась вторая оппозиционная идеология XIX в. — социализм как классовый миф, как призыв к солидарности трудящихся масс в борьбе против власти и эгоизма частных собственников, благосостояние которых было создано рабочими.
Старый мир, рупором которого выступала «Крестовая газета», мобилизовал защитные силы, которые со своей стороны также опирались на влиятельную идеологию. Ею стал консерватизм, направленный как против восстания черни, так и против взлета либерального капитализма. Наконец, сформировался политический католицизм, представлявший собой реакцию мало затронутого новациями и сохранившего давние традиции населения в Силезии, на Рейне и в Южной Германии на натиск агрессивного прусско-протестантского либерализма и национализма.
Так возникли различные учения, которые пропагандировались политическими журналами и парламентскими фракциями, постепенно приобретавшими черты политических партий. Это стало очевидным, когда в конце 1850-х годов произошел экономический обвал, повлиявший на внутриполитическую жизнь. Появились первые устойчивые самостоятельные рабочие организации. Вновь оживился и парламентский либерализм. С 1858 г. в Пруссии в качестве регента стал править Вильгельм, принц Прусский, младший брат Фридриха Вильгельма IV, который в связи с психическим расстройством отошел от государственных дел. К всеобщему изумлению, слывший прежде ярым реакционером регент смягчил цензуру и назначил либеральное правительство. Однако, став королем, Вильгельм быстро оказался в конфликте с либеральным большинством ландтага, когда против воли депутатов начал военную реформу, по которой увеличивались численность армии и срок службы. К тому же Вильгельм намеревался практически ликвидировать ландвер, этот противовес регулярной армии, в котором числились вышедшие в запас военные после армейской службы. Возбуждение и негодование либералов в связи с этим достигли предела, их противоречия с правящим союзом короны, армии и аграрного дворянства переросли в острый конституционный конфликт.
К оживлению политической жизни вело еще одно обстоятельство. Племянник великого корсиканца, император Наполеон III попытался возродить давнее французское влияние в Италии и в 1859 г. заключил с королевством Пьемонт-Сардиния союз против Австрии, владевшей североитальянскими территориями. В начавшейся войне союзники одержали победу, Италия стала единой.
Воодушевленную итальянским объединением немецкую общественность впервые после революции 1848 г. вновь захлестнула волна национального энтузиазма. Выпускались тысячи листовок, памфлетов, газетных статей с громкими требованиями скорейшего создания единого и мощного немецкого государства. Своего апогея национальный подъем достиг в ноябре 1859 г., во время празднования всей Германией столетнего юбилея Шиллера. Но вместе с тем стало ясно, что те различные национальные движения, которые оформились в дни революции, продолжают существовать и даже окрепли в организационном отношении. Возникший в 1859 г. в Кобурге малогерманский «Национальный союз» в организационном, финансовом и пропагандистском плане значительно превосходил велико германское католическое движение. Созданный этим движением в 1862 г. «Союз реформы» явился на свет с опозданием и так и остался слабым и плохо организованным. Мощный национальный рык малогерманцев совершенно заглушил жалкое тявканье католических идеологов.
Монархи заволновались, Центральный комитет Национального союза был изгнан из Франкфурта, а в Саксонии, Мекленбурге, Ганновере и обоих Гессенах он был запрещен. На юге национальный союз насчитывал очень мало сторонников, и ему пришлось убедиться, что он будет не в состоянии собственными силами сломить сопротивление правительств и вековых традиций. Тем не менее ошибочно думать, что его деятельность не имела никакого значения. После двухлетней пропаганды он насчитывал более 30 тыс. членов, из них около 8 тыс. в Пруссии, но все они принадлежали к правящим классам и пользовались большим влиянием. На организуемые ими празднества собирались огромные толпы, бурно приветствовавшие идею германского единства[124].
В этот период всякое соглашение между прусским правительством и либералами других немецких государств казалось невозможным ввиду того внутреннего конституционного конфликта, который был вызван прусской военной реформой.
Конституционный конфликт в Пруссии
Став в 1858 г. регентом, принц Вильгельм начал борьбу с королевой и ее окружением, пытаясь опереться на буржуазно-либеральные круги. В 1858 г. принц-регент дал отставку министерству Мантейфеля и призвал к власти умеренных либералов. Желая приобрести их поддержку, он пообещал реформы. Начался период заигрывания регента с либералами, названный последними «новой эрой». Сменивший Мантейфеля новый глава прусского правительства граф Шверин провозгласил необходимость доверия между троном и обществом. На выборах 1858 г. либералы получили большинство в ландтаге. Политический сдвиг в Пруссии оказал определенное влияние на другие германские государства. Так, в Баварии ультрареакционное министерство ушло в отставку.
Вильгельм и его окружение видели главную опору юнкерского господства в увеличении регулярной армии. Кадровые вышколенные линейные полки старого типа были малочисленны, а солдаты ландвера, призывавшиеся лишь во время войн, как показала революция, были ненадежны, отказывались выступать против повстанцев. Увеличения армии требовал и взятый Пруссией курс на установление ее гегемонии в общегерманском масштабе.
В 1860 г. военный министр Альбрехт фон Роон внес в прусский ландтаг проект реорганизации армии: увеличение вдвое состава армии и срока обязательной военной службы с двух до трех лет, а это требовало увеличения военного бюджета. Либеральное большинство палаты отвергло проект, но утвердило испрашиваемые правительством дополнительные ассигнования на усиление боевой готовности армии. Однако конфликт палаты с короной был налицо.
На состоявшихся в декабре 1861 г. выборах в ландтаг созданная буржуазией Прогрессистская партия добилась значительного успеха. Разногласия между правительством и палатой еще более обострились, что показало обсуждение бюджета на 1862 г. Большинством голосов палата депутатов потребовала у правительства «большей специализации бюджета», что фактически означало отклонение представленного правительством проекта бюджета. И марта 1862 г. последовал указ о роспуске парламента.
В новом ландтаге, где прогрессисты опять оказались в большинстве, законопроект о военной реформе был отвергнут вторично. Конституционный конфликт обострился до крайности. Монархия Гогенцоллернов оказалась в глубоком кризисе. Вильгельм I стал даже поговаривать об отречении от престола. В крупных городах и промышленных центрах страны проходили антиправительственные митинги и собрания с выражением одобрения позиции депутатов.
Действующий закон 1814 г., дополненный и измененный указом 1820 г., установил всеобщую воинскую повинность: после трех лет действительной службы солдаты на два года зачислялись в запас, затем переходили в ландвер, который делился на два срока и где они состояли до достижения сорокалетнего возраста. Однако, хотя с 1814 г. население Пруссии возросло с 11 до 18 млн. человек, ежегодно призывалось по-прежнему только 40 тыс. новобранцев, так что примерно 25 тыс. молодых людей ускользали ежегодно от рекрутского набора. Контингент прусской армии был настолько незначителен, что, когда обстоятельства требовали перевода армии на военное положение, приходилось призывать под знамена ландвера людей, достигших довольно солидного возраста, успевших в большинстве случаев обзавестись семьей и отрывавшихся от своих обычных занятий, что вредило экономической жизни страны. Атак как ландвер и кадровые части были тесно связаны между собой (каждая бригада состояла из одного линейного полка и одного полка ландвера), то недостатки организации ландвера отражались на всей армии.
По новому порядку на службу должны были призываться все рекруты, так что всеобщая воинская повинность была восстановлена на деле. Время пребывания в запасе было увеличено с двух до четырех лет. Таким образом, численность действующей армии увеличивалась на 220 тыс. солдат с трехлетним сроком службы. Это давало возможность не прибегать сразу к призыву ландвера, который был сохранен в качестве армии второй линии, но в ландвер запасные теперь зачислялись только до 32 лет. После мобилизации 1859 г., снова раскрывшей прежние недостатки, регент приступил к выполнению своего плана; он сохранил кадры ландвера, причислил туда новых рекрутов и потребовал от ландтага, чтобы они отпустили ему 9,5 млн. талеров на эту реформу[125].
Сумма эта показалась ландтагу чрезмерной, и он поставил на обсуждение вопрос об уменьшении расходов за счет сокращения срока действительной службы с трех лет до двух, тем более что большую часть вновь созданных офицерских постов правительство предполагало отдать дворянам, и буржуазия не имела охоты взваливать на свои плечи новое бремя только для того, чтобы увеличить влияние ненавистной касты. Наконец, парламентское большинство было недовольно министерством, не желавшим пойти ему навстречу по двум наиболее дорогим для него вопросам: радикальному преобразованию палаты господ, в которой засели юнкера, отвергавшие все принимаемые проекты, и чистке реакционной администрации.
В 1860 г. палата депутатов отпустила временные кредиты на новые полки. Это была уловка, так как было ясно, что правительство не откажется от начатого дела. Временно сформированные полки были зачислены в действующую армию.
Палата потребовала их роспуска, принц был возмущен этим требованием, на которое он смотрел как на узурпацию своей власти. В 1861 г. кредиты были вотированы только после бурных прений; оппозиция усиливалась, а дебаты принимали все более резкий характер. Жена регента, Августа, его сын, его невестка — дочь английской королевы — умоляли его не ссориться с ландтагом, но это не поколебало его.
Военный министр Альбрехт фон Роон, напротив, старался убедить регента в законности его поведения. Роон был выдающимся офицером и отличным администратором. Он подготовил сильный офицерский корпус, проникнутый кастовым духом. Во главе главного штаба с 1858 г. был поставлен Хельмут фон Мольтке (1800–1891), который разработал планы мобилизации, изучил военное значение железных дорог и создал современную тактику ведения войны. Вильгельм видел, как на его глазах растет орудие прусского могущества, и со все большим нетерпением выслушивал критические замечания дилетантов и профанов. Теперь он не хотел уже и слышать ни о каком компромиссе.
Фридрих Вильгельм IV скончался в начале 1861 г.; брат его, принимая корону, как бы проникся мистическим духом, который владел его предшественником. Прусская конституция отличалась неясностью. Либералы стремились расширить ее и хотели добиться права вотировать налоги и превратить конституционную монархию в парламентарный режим. В 1861 г. Вильгельм уже целиком разделял взгляды Роона. Убежденный в том, что военная сила обеспечивает власть государей и что те монархи, которые недостаточно о ней заботятся, становятся жертвой революции, он всегда помнил об участи Карла I Стюарта. Однако он с большим опасением вступил на путь борьбы с парламентом, и его колебания могли повлечь за собой самые серьезные последствия, так как ему приходилось иметь дело с противниками, раздражение и требовательность которых возрастали по мере того, как борьба затягивалась.
Прогрессистская партия выдвинула программу реформ, которые должны были обеспечить торжество буржуазии и парламентского режима. Выборы 1861 г. показали упадок консервативной партии, которая потерпела полное поражение. Ландтаг проявил несговорчивость в военном вопросе, и палата была распущена. Однако выборы 1862 г. носили еще более радикальный характер: теперь 253 либералам противостояло всего 16 консерваторов.
Прогулка в Бабельсбергском парке
24 сентября 1862 г. Вильгельм I, который в поисках выхода из ситуации уже подумывал об отречении, сделал решительный шаг и назначил премьер-министром ультраконсервативного, имевшего славу рьяного реакционера и репутацию «сильного человека», Отто фон Бисмарка (1815–1898), бывшего тогда прусским послом в Париже.
В 1862 г., в трудное для прусской короны время, Бисмарк был призван дать решительный бой либералам. Назначение произошло после прогулки и долгого разговора в Бабельсбергском парке вокруг королевской резиденции в Потсдаме. В ходе беседы Бисмарк твердо заверил короля в том, что сумеет стабилизировать положение и так прижмет либеральное большинство ландтага, что оно прикусит язык[126]. Для немецкой общественности Бисмарк воплощал собой не только антилиберальные, но и антинациональные устремления, поскольку тогда либерализм и национализм были неотделимы друг от друга. Однако Бисмарк вынашивал более грандиозные планы. Он стремился к мощи и консолидации Пруссии на европейской сцене, что было осуществимо, по убеждению Бисмарка, только после установления прусской гегемонии в Германии и вытеснения оттуда Австрии. Бисмарк понимал, что достичь этого можно лишь с согласия других европейских держав на изменение политической карты Европы.
Бисмарк пошел напролом, выступив против политического курса буржуазии. Он явился в ландтаг с проектом военной реформы и потребовал его утверждения. Депутатам, упрекавшим его в нарушении конституции, Бисмарк отвечал, что конституция не предусматривает того случая, когда палата отказывает монарху в необходимых средствах, что вся жизнь соткана из компромиссов и что если одна из сторон отказывается от сделки, то конфликт неизбежен, а тогда побеждает сильнейший. Граф Шверин придал этой мысли резкую формулировку в известной фразе: «Сила господствует над правом».
Однако строптивая палата вновь отказалась удовлетворить требования правительства. Тогда, невзирая на отказ, Бисмарк явочным порядком провел военную реформу, израсходовав большие средства на реорганизацию армии и ее вооружение. Конфликт между правом и силой закончился победой последней, ибо в руках Бисмарка были армия и полиция. Но главное заключалось в том, что Бисмарк имел перед собой слабого противника, каким являлась либеральная буржуазия. Бисмарк выполнял план формирования сильной кадровой армии, чтобы, опираясь на ее мощь, не останавливаясь ни перед чем, осуществить «железом и кровью» создание единого германского государства. Но этим самым он осуществлял и национальные требования буржуазии.
Отто Эдуард Леопольд фон Бисмарк родился в Шёнхаузене, в старой Бранденбургской марке, 1 апреля 1815 г. После бурно проведенной молодости он проживал в своем поместье, когда в 1847 г. был избран депутатом в соединенный ландтаг Пруссии. Саркастическая наглость, с которой он выступал против новых стремлений, его пренебрежительное отношение к общественному мнению, презрение к популярным фразам и крупным деятелям эпохи вызывали скандалы. Но даже его противники признавали его смелость и талант. Он не владел даром речи и запинался, но умел в нужный момент найти меткое слово и образ, врезывающийся в память. Бисмарк отличался всеми типичными чертами юнкерской касты, набожностью, ненавистью к демократии и к городам, невозмутимым хладнокровием и мужеством, ясными и определенными мыслями и абсолютной верой в собственное предназначение[127].
В дни революции он отвергал не идею германского единства, а те условия, которые Франкфуртский парламент хотел навязать Пруссии. Бисмарк еще верил в возможность сближения с Австрией, но его иллюзии скоро были развеяны. Будучи представителем Пруссии при союзном бундестаге, он вступил в открытую борьбу с австрийскими делегатами. Впечатления, вынесенные им из этой борьбы, он выразил в знаменитом изречении: «В наших союзных отношениях я усматриваю ненормальность, которую раньше или позже придется лечить мечом и огнем».
Из этой мысли о неизбежности разрыва с Австрией вытекала вся его политика. Не было человека, более проникнутого реализмом и менее подчиненного предрассудкам, чем Бисмарк. Недостаток воображения и предприимчивости компенсировались в Бисмарке огромной хитростью, осторожностью и здравым смыслом. На договоры он смотрел как на временные комбинации и считал их истекшими, как только из них оказывалась извлеченной вся возможная выгода.
Очутившись у власти, он открыто заявил австрийскому посланнику: «Отношения между Пруссией и Австрией должны измениться к лучшему или к худшему; мы желаем первого решения вопроса, но должны готовиться и ко второму».
Австрийский император 17 августа 1863 г. созвал германских государей на конгресс во Франкфурте, чтобы утвердить план реформирования Германского союза и создать исполнительную директорию из монархов шести крупнейших немецких государств. Собрание было блестящим. Франц Иосиф неожиданно обнаружил настоящий талант председателя. Ему удачно ассистировал саксонский король, руководивший большинством прочих правителей. Настойчиво приглашаемый во Франкфурт прусский король колебался, рыдал, но, по настоянию Бисмарка, все-таки не поехал на конгресс, а его отсутствие лишало резолюции франкфуртского съезда всякого значения[128].
Бисмарк отнесся к этой затее совершенно хладнокровно, а пока его противники гнались за призраками, он старался обеспечить себе поддержку России. В начале 1863 г. в русской Польше вспыхнуло восстание и Петербург нуждался в прусской поддержке. Для осуществления своих планов Бисмарк, со своей стороны, также нуждался в благожелательном отношении парижского и петербургского кабинетов. Но дипломатическое сближение этих дворов способно было парализовать его проекты. Союзные Франция и Россия не нуждались бы в Пруссии и не имели бы оснований допустить ее усиление. В то время как Наполеон III дал себя увлечь в переговоры с Австрией и Англией, которые встревожили Петербург, Бисмарк пошел навстречу желаниям царя и предложил ему помощь, за что Александр II был чрезвычайно признателен.
Таким образом, к концу 1863 г. политическое положение в Европе благоприятствовало курсу Бисмарка. Австрия, обескураженная неудачей Франкфуртского конгресса, была напугана пропольскими декларациями парижского кабинета. Франция восстановила против себя Россию, а сама негодовала на Англию за ее уклончивое поведение. Пруссия завоевала симпатии царя, тогда как в лагере ее противников был разброд. Смерть датского короля Фридриха VII в 1863 г. дала Пруссии удобный предлог для начала действий.
Датская война
Когда в ноябре 1863 г. датский король Христиан IX официально включил в состав своего государства Шлезвиг, Германия ответила всплеском патриотизма. Общественность и ландтаги шумно потребовали начать национальную войну против Дании. Но они совершенно не принимали в расчет международную обстановку, обнаружив поразительную политическую близорукость. Напротив, Бисмарк учитывал все обстоятельства и соотношение сил весьма тщательно.
История богата парадоксами. Именно либеральное национальное движение, преисполненное ненавистью к политике Бисмарка, способствовало ее успеху. Ничто не помешало бы планам Бисмарка больше, чем союз с немецким национальным движением, которого опасались во всех европейских столицах. Бисмарку был необходим такой конфликт, чтобы за его кулисами скрыть свои истинные намерения и дождаться удобного момента для начала активных действий. Чуждый всяким национальным эмоциям, он открыто признал легитимность прав датского короля на Шлезвиг-Гольштейн, что успокоило Лондон, Париж и Петербург. В то же самое время Бисмарк уже готовил нападение на Данию, поскольку полное включение Шлезвига в Датское королевство нарушало давнюю и общепризнанную автономию этого герцогства.
Строго говоря, различия между требованиями национального движения и обеими германскими державами, которые, к общему удивлению, совместно начали войну против Дании, носили в основном формально-правовой характер. Но либералы не без основания опасались того, что произошло.
В январе 1864 г. австро-прусские войска вошли в Ютландию, прорвали 18 апреля сильные дюппельские укрепления и одержали победу еще в нескольких кровопролитных сражениях. В октябре побежденная Дания запросила мира. По Венскому договору 30 октября 1864 г., она уступила победителям оба герцогства и маленькое герцогство Лауэнбург между Гольштейном и Мекленбургом. Но Шлезвиг и Гольштейн не стали новыми членами Германского союза, чего ожидали либералы, а без лишних церемоний были, по сути, аннексированы победителями при формальной видимости временного совместного управления этими территориями.
Теперь и многие деятели либерализма осознали, что казавшаяся консервативной и даже беспринципной политика Бисмарка явно добилась успеха, в отличие от постоянных неудач национально-либерального лагеря. Справедливыми оказались слова Бисмарка, сказанные им еще в сентябре 1862 г. в речи перед оторопевшими депутатами ландтага: «Великие вопросы времени решаются не речами и постановлениями большинства — это было ошибкой 1848 и 1849 гг., а железом и кровью».
Первый шаг Бисмарком был сделан. Либеральное движение оказалось крикливым, но практически бессильным. Теперь пришло время, которого давно ожидал Бисмарк, — время окончательного установления прусской гегемонии в Германии и вытеснения из нее Австрии. Это было исполнением того курса прусской политики, который начался еще в 1740 г. вторжением Фридриха Великого в Силезию. Установившееся после революции неустойчивое равновесие между Австрией и Пруссией не могло скрыть их постоянного соперничества. Между ними находились средние и мелкие государства «третьей Германии», которые надеялись сохранить свою суверенность и укрепить федеративный союз политикой лавирования между Берлином и Веной.
Датская война изменила положение в центре Европы. Ни одна из великих держав не заявила протеста. Впрочем, это определила не только умелая тактика Бисмарка, но, пожалуй, еще больше — Крымская война, которая уничтожила прежний европейский порядок. Россия и Англия вступили в период глубокой вражды, и их совместные действия были невозможны. История на несколько лет приоткрыла для Германии дверь, в которую очертя голову ринулся Бисмарк.
Отношения между Берлином и Веной после заключения Венского договора нельзя было назвать хорошими. Бисмарк, который ни за что не хотел отказаться от герцогств, ожидал сопротивления со стороны Австрии и, не отвергая мысли о соглашении, в глубине души не желал примирения.
Король следовал за своими советниками не без некоторого опасения. Бисмарк сближался с Францией и заигрывал с Италией. Эти союзы казались прусскому государю подозрительными и не нравились ему. Ставка была слишком серьезная, результат игры казался сомнительным, а шлезвигская кампания не предвещала особых успехов в будущем. Во время датской войны австрийские войска проявили себя очень хорошо, а прусские генералы совершили ряд ошибок, чуть было не сорвавших разработанные Мольтке планы. Со своей стороны, Бисмарк далеко не был уверен в Наполеоне III.
Поэтому когда Австрия, внимание которой было тогда целиком поглощено внутренними преобразованиями и которая прежде, чем разрешить свой спор с Пруссией, хотела примириться с венграми и предложила Пруссии компромиссное соглашение, та охотно приняла это предложение. Гаштейнская конвенция 14 августа 1865 г., по словам прусского короля, была «победой, не стоившей ни одной капли крови». По этому договору Пруссия и Австрия, сохраняя право общего владения, поделили между собой управление герцогствами. Лауэнбург был передан Пруссии в полное владение при условии уплаты 272 млн. талеров. Этот прецедент имел самое серьезное значение, особенно для Австрии, которая, скомпрометировав себя этим двусмысленным торгом, вызвала недовольство остальных немецких государей.
Гаштейнская конвенция ничуть не уладила прежних недоразумений. Бисмарк отправился в Биарриц, чтобы окончательно выяснить намерения Наполеона III. Но французский император отказался взять на себя какие-либо обязательства, он хотел оставить за собой свободу действий для того, чтобы извлечь из положения максимум взаимных выгод, но очень желал конфликта между Пруссией и Австрией. Австрия, которой опасность грозила с двух сторон, встревожилась и мобилизовала несколько полков. Тогда Пруссия подняла громкий крик, быстро закончила свои военные приготовления и 8 апреля 1866 г. подписала с Италией договор, по которому Италия обязалась напасть на Австрию, если в трехмесячный срок Пруссия начнет военные действия. Бисмарк пообещал ей помочь присоединению Венеции в ходе войны с Австрией.
Конец дуализма
После датской войны Вене и Берлину стало ясно, что дело постепенно, но неуклонно идет к их вооруженному столкновению. Нужен был только повод, который дал бы возможность объявить противника агрессором. Такой повод был найден, когда только что объединившаяся Италия стала открыто поддерживать Пруссию. Мечтавший о реванше за поражение 1859 г. венский кабинет в марте 1866 г. объявил о начале мобилизации австрийской армии.
11 июня 1866 г. пруссаки заняли Гольштейн. Австрия потребовала от бундестага мобилизации союзной армии, которая была одобрена представителями четырех королевств, обоих Гессенов и Нассау. Пруссии приходилось иметь дело с тремя группами противников: Гессен-Кассель и Ганновер на западе, южногерманские государства за Майном и, наконец, Австрия, авангардом которой была Саксония. Однако Пруссия имела перед своими противниками преимущества в организации и вооружении.
Несколько быстрых маневров решили участь гессенского курфюрста и ганноверского короля. Ганноверская армия, пытавшаяся отступить для соединения с войсками южногерманских государств, двигалась очень медленно и 29 июня после сражения при Лангензальце была вынуждена капитулировать. Пруссаки заняли Франкфурт и наложили на него контрибуцию в 25 млн. талеров. Мантейфель быстро гнал перед собой баденские и гессенские войска. Нюрнберг открыл перед победителями свои ворота, и пруссаки собирались вторгнуться в Старую Баварию, когда прибыло известие о заключении перемирия.
В Богемии австрийский командующий, венгерский дворянин Людвиг Бенедек мог выставить 250 тыс. человек против 300 тыс. солдат, которыми командовали прусский наследный принц и принц Фридрих-Карл. Австрийцы располагали лучшей артиллерией, чем пруссаки, и превосходной кавалерией. Но зато более дальнобойная и скорострельная игольчатая винтовка Дрейзе, заряжаемая с казенной части, давала прусской пехоте огромное преимущество. Во всех боях австрийские потери были втрое выше, чем потери их противников. После итальянской кампании австрийский главный штаб усвоил тактику атаки сомкнутыми рядами. Пруссаки, сражавшиеся стрелковыми цепями, приученные к обходным движениям и фланговым атакам, останавливали неприятельские колонны своим метким огнем, а когда заколебавшийся противник начинал отступать, вносили в его ряды страшное опустошение.
Бенедек, который прославился своими успехами в Италии и назначение которого на пост главнокомандующего состоялось только под давлением общественного мнения, был прекрасным корпусным генералом, но совершенно не имел качеств командира целой армии.
Медлительность Бенедека дала возможность пруссакам занять всю Саксонию без единого выстрела, но они боялись вторгнуться вглубь Силезии и сконцентрировали там большую армию. Затем, стараясь отыскать австрийцев в Богемии, они двинулись туда тремя удаленными друг от друга корпусами. Бенедек занимал очень выгодную позицию, которой он не сумел как следует воспользоваться. Фридрих-Карл, которому пришлось иметь дело со слабейшими силами противника, переправился через Изар и 26–29 июня отбросил расстроенное левое крыло австрийской армии к Кёниггрецу (Садовой). Тем временем подошла и силезская армия кронпринца. Обе прусские армии соединились, и король прибыл в главную квартиру вместе с Мольтке, Рооном и Бисмарком.
Австрийская армия занимала к северу от Кёниггреца, на берегу Эльбы, сильную позицию, хорошо защищенную окопами. 3 июля армия наследного принца быстро дошла до стратегически важной деревни Хлум, этого ключа австрийских позиций. Австрийская колонна, состоявшая из 18 тыс. чел., пошла в яростную атаку, для того чтобы взять обратно Хлум, но потеряла при этом треть своего состава. Войска заколебались под неудержимым напором трех прусских клиньев, и Бенедек отдал приказ об отступлении. Оно прикрывалось артиллерией, которая вела себя просто героически. Утомленные пруссаки, не успевшие даже отдать себе отчет в значении одержанной ими победы, в продолжение двух дней не преследовали австрийцев, которых это спасло от полного разгрома. Они потеряли 18 тыс. убитыми и 24 тыс. пленными; у пруссаков выбыло из строя 9 тыс. человек.
Война показала огромное превосходство Пруссии над ее противниками, а вера прусских генералов в победу не имела границ. Блестящую победу Пруссии обеспечили ее военно-техническое превосходство, отлично подготовленная армия и стратегический талант жесткого начальника генерального штаба фон Мольтке, который впервые в истории войн в полной мере использовал железную дорогу и телеграф для координации действий всех прусских армий, всегда находившихся там, где им надлежало быть. Вильгельм I, который скрепя сердце согласился на эту братоубийственную войну, теперь был воодушевлен победой настолько, что непременно захотел въехать на белом коне в поверженную Вену. С огромным трудом Бисмарку удалось отговорить короля от этого намерения. Бисмарк не желал чрезмерного унижения Австрии, рассчитывая в будущем иметь ее в качестве нейтральной стороны, а не противницы в предполагаемом столкновении с Францией.
Еще до начала «немецкой войны» Пруссия объявила недействительным Венский акт 1815 г. о создании Германского союза, в то время как Австрия действовала именно как глава этого союза. Так что это была война, скорее, не между Пруссией и Австрией, а между Пруссией и Германским союзом. Поддержавшие Австрию саксонские и южногерманские войска носили черно-красно-золотые нарукавные повязки, сражаясь против воюющей под черно-белыми знаменами прусской армии.
Казалось, Пруссия уже преодолела главные трудности на пути к своей гегемонии в Германии. Однако ей пришлось приложить немало дипломатических усилий, чтобы урегулировать свои дела с великими европейскими державами. В результате трудных переговоров Бисмарк убедил царя Александра II отказаться от вмешательства в германские дела для защиты нарушенных Пруссией священных легитимных прав германских монархов, тем более что Англия и Франция не поддержали предложение России о восстановлении монарших прав нескольких германских государей, земли которых были присоединены к Пруссии. Столь же удачно Бисмарк справился и с аппетитами Наполеона III. Бисмарк понимал, что завершить объединение Германии можно будет только в случае устранения французской угрозы. За соблюдение Наполеоном III нейтралитета Бисмарк обещал ему Саар, и своей близорукой политикой Наполеон способствовал осуществлению того самого немецкого объединения, которому хотел помешать. Когда в 1866 г. Франция оказалась ни с чем, Бисмарк сразу отклонил ее требования о компенсации за нейтралитет, и страну охватило чувство уязвленной гордости, требующее выхода. Наполеон требовал передачи Франции Саара, Пфальца с крепостью Шпейер и рейнской части Гессен-Дармштадта с крепостью Майнц. Бисмарк пригрозил Франции войной, но одновременно предложил свое содействие в передаче ей Люксембурга и Бельгии, на что Наполеон согласился. Расчет Бисмарка был прост. Он не сомневался в том, что Англия не допустит включения Люксембурга и Бельгии в состав Франции.
Пражский мир
Бенедек отступил к Ольмюцу, преследуемый армией наследного принца, тогда как Фридрих-Карл шел на Вену. Теперь Францу-Иосифу оставалось только надеяться на вмешательство Европы. Эрцгерцог Альбрехт 24 июня разбил итальянцев при Кустоцце. Хотя бы с этой стороны военная честь была спасена. Император официально уступил Венецию Наполеону III и просил его посредничества. Французская дипломатия, все расчеты которой были построены на продолжительной и изнурительной войне, способной истощить силы враждующих сторон, совершенно растерялась. Самым разумным выходом для Вены было бы обратиться к Европе и согласиться на предложение российского министра А.М. Горчакова о созыве конгресса для решения конфликта. Вместо этого австрийское правительство начало бесплодные переговоры, а Пруссия тем временем продолжила наступление.
14 июля была занята вся Моравия, кроме Ольмюца, а прусские аванпосты оказались в 15 километрах от Вены. Бенедек был отрезан от Дуная, до которого он мог теперь добраться только длинным обходным путем к востоку, а главная прусская квартира была перенесена в Никольсбург, в окрестности австрийской столицы. Надежды, которые Франц-Иосиф возлагал на Францию, быстро рассеялись. Париж советовал ему принять условия Бисмарка, потому что продолжение борьбы привело бы к гибели монархии, а Наполеон твердо решил не втягивать Францию в войну.
Основные условия мирного договора были выработаны в Париже прусским посланником Гольцем и Наполеоном. Австрия вышла из Германского союза, Северогерманский союз в военном отношении подчинялся руководству Пруссии, которая получала герцогства Шлезвиг и Гольштейн, южногерманские государства должны были создать отдельный союз. Прусский король был страшно возмущен, так как он требовал уступки ему части Силезии, Саксонии, Ансбаха и Байройта. Гольц добился все-таки от Франции обещания, что она не станет противиться присоединению к Пруссии территорий с 3-мя или 4-мя млн. населения.
Переговоры, начавшиеся 22 июля в Никольсбурге, едва не сорвались из-за вопроса о Саксонии. Бисмарк требовал, чтобы ее король вступил в Северогерманский союз. В это время австрийское правительство еще не оставило мысли о возобновлении военных действий, и решилось бы на продолжение войны, если бы могло уверенно рассчитывать на поддержку Франции. Мольтке упорно утверждал, что Пруссия, имевшая в тот момент 600 тыс. солдат под ружьем, готова ко всяким случайностям; но Бисмарк вовсе не был так уверен в прусских силах. Эрцгерцог Альбрехт защищал Дунай с армией в 250 тыс. чел. В Южной Германии насчитывалось 100 тыс. баварских, вюртембергских и баденских солдат, которые с присоединением французского корпуса могли бы составить грозную силу; вдобавок ряды прусской армии косила свирепая холера. Кроме того, Бисмарк сомневался в том, что Россия останется бесстрастной зрительницей войны или не пожелает, по крайней мере, дорого продать свой нейтралитет. Несомненно, Бисмарк руководствовался весьма здравыми соображениями, когда старался не доводить дела до крайности и склонил короля на уступки, которые ничуть не ослабляли его торжества. Но они дали Австрии возможность легче примириться со своим поражением. 26 июля в Никольсбурге были подписаны предварительные условия мира, а 23 августа в Праге был заключен окончательный договор.
Хотя в последний момент и возник целый ряд недоразумений, но было слишком очевидно, что Австрия решится снова попытать счастья лишь после реорганизации своей армии. Франция, ущемленная в своем престиже, скомпрометированная нерешительностью своей политики, оказалась в изолированном положении. Когда французский посол Винсент Бенедетти попросил Бисмарка дать Франции какую-нибудь компенсацию, то последний отнесся к этому предложению с крайним высокомерием и отказался даже от малейшего исправления границ. Он восстановил прежние сердечные отношения с Россией, и теперь приходилось оставить всякую надежду на возможность вовлечения его в невыгодную сделку.
Французское правительство, которое могло обвинять только самого себя в постигших его неудачах, затаило злобу на Пруссию за свою собственную недальновидность. С другой стороны, прусский король не мог простить Наполеону того, что он остановил его победоносные войска у ворот Вены. Немецкое национальное чувство, отличающееся легкой возбудимостью, возмущали притязания французского кабинета, а Бисмарк с величайшей ловкостью старался обратить прусское честолюбие против французов.
Северогерманский союз
Трехнедельной кампании оказалось достаточно для того, чтобы изменить всю политическую ситуацию в Европе и на место французской гегемонии поставить гегемонию Пруссии. Было подсчитано, что денежная контрибуция, наложенная на побежденных, составляла около 40 млн. талеров. Некий прусский полковник Борбштедт заметил по этому поводу, что «что хорошая армия не всегда отличается непроизводительностью, как утверждают профессора политической экономии». Но что еще важнее, благодаря новым договорам Пруссия аннексировала Ганновер, Гессен-Кассель, Нассау и Франкфурт, а ее население возросло на 4,5 млн. жителей.
Бавария уступила ей две небольшие территории в Шпессарте и Каульсдорфский клин; Гессен-Дармштадт отдал ей Гессен-Хомбург и некоторые районы Верхнего Гессена, а также предоставил ей исключительное право держать гарнизон в Майнце. 24 декабря, после того как герцог Ольденбургский за значительное денежное вознаграждение согласился отказаться от своих прав, парламент утвердил присоединение бывших датских герцогств. В этот момент в Пруссии насчитывалось 24 млн. жителей.
Перед прусским правительством, желавшим достигнуть объединения Германии, стояла в то время тройная задача: растворить в монархии новых подданных, установить власть над северогерманскими государствами, не подвергшимися завоеванию, и подготовить южногерманские государства, независимость которых была обеспечена договорами, к признанию прусского сюзеренитета. При осуществлении этой программы Бисмарк обнаружил поразительное искусство, которое несколько затемнено было его дипломатическими успехами, но которое навсегда останется одним из основных доказательств его прав на славу.
Еще до подписания Пражского мира с Австрией Бисмарк приступил к образованию нового Северогерманского союза под руководством Пруссии. 4 августа 1866 г. он обратился к государствам Германии с соответствующим предложением, которое приняли восемь государств и три вольных города — Гамбург, Бремен и Любек. В состав Союза были включены земли, лежавшие севернее реки Майн. Вне этого Союза оставались лишь Бавария, Баден, Вюртемберг и часть Гессен-Дармштадта, которые, однако, уже состояли в военном блоке с Пруссией и были тесно связаны с ней экономически. Так в ходе острой борьбы был упразднен и похоронен старый Германский союз, и Австрия навсегда была отстранена от участия в общегерманских делах.
Собравшийся в начале 1867 г. северогерманский рейхстаг утвердил конституцию Союза, по которой вся полнота власти в государстве сосредоточивалась в руках наследного президента — прусского короля, он же был и главнокомандующим союзной армии. Заместителем президента являлся назначаемый им союзный канцлер, постоянно председательствовавший в верхней палате рейхстага — Союзном совете. Совет не избирался, а формировался из представителей союзных государств, причем 17 из 43 членов Совета представляли Пруссию. Нижняя палата рейхстага, состоявшая из 297 депутатов, избиралась мужским населением всеобщей подачей голосов.
Союзная конституция изъяла важные в экономическом отношении отрасли законодательства из компетенции отдельных государств и передала их в ведение Союза. Это были: единое гражданство на всей территории Союза и свобода передвижения по ней, законодательство в области промышленности, торговли, таможенных пошлин, судоходства, монетного дела, мер и весов, железных дорог, водных путей сообщения, почты и телеграфа, патентов, банков, внешней политики, охраны торговли за границей, уголовного права, судопроизводства[129].
Успешное объединение Северной Германии сверху привело к примирению буржуазных либералов с политикой прусского правительства. Более того, с первыми победами прусского оружия еще недавно фрондировавшие вожди либералов открыто перешли к поддержке Бисмарка. В октябре 1866 г. лидеры прогрессистов Ханс фон Унру, Эдуард Ласкер и другие покинули свою партию и образовали новую, Национал-либеральную, партию. В то же время из состава старой консервативной партии выделилась группа так называемых имперских консерваторов, безоговорочно одобрявших политику Бисмарка. Национал-либералы и имперские консерваторы стали главной опорой Бисмарка.
Бисмарк конфисковал громадные капиталы, предназначенные на вознаграждение государей, лишившихся своих владений, и воспользовался этими суммами главным образом для обработки общественного мнения, создавая или подкупая газеты. Но враждебные чувства были понемногу ослаблены не столько мерами строгости и развращения, сколько бережным отношением и уважением к местным традициям. Признавая, что только часть населения высказалась за необходимость присоединения к Пруссии, Бисмарк выразил надежду, что в недалеком будущем присоединенные провинции теснее сольются с новым отечеством и начнут принимать близкое участие в его жизни. В целом, эти ожидания не были обмануты. К бессильным протестам семи вельфских депутатов от Ганновера присоединились только датские депутаты и фракция 13 познанских поляков.
Освободившись, таким образом, от серьезных внутренних забот, Пруссия могла начать всей своей тяжестью давить на мелких немецких монархов, которых она сгруппировала вокруг себя. 4 августа 1866 г. она предложила государствам Северной Германии заключить с ней союз на год, в течение которого будут выработаны основы Северогерманского союза, предусмотренного постановлениями Пражского мира. Великие герцогства Ольденбургское и Веймарское, оба Мекленбурга, герцогства Брауншвейг, Анхальт, Кобург-Гота и Альтенбург, княжества Вальдек, Детмольд, Шаумбург-Липпе, Рейс младшей линии, Рудольштадт и Зондерсхаузен, а также вольные города Гамбург, Бремен и Любек без возражений согласились на предложение Пруссии. А когда регентша княжества Рейс старшей линии, Каролина, не обнаружила особого энтузиазма, то княжество было занято прусскими войсками. Герцог Мейнингенский, Бернхард, известный своим австрофильством, должен был отречься от престола в пользу своего сына. Саксонский король Иоганн отнесся к своему несчастью с меланхолическим достоинством, и ему оказаны были некоторые милости; Гессен-Дармштадт вошел в Союз своей частью, расположенной к северу от Майна.
Бисмарк старался сохранить внешние приличия и уверял, что требует от государей «таких минимальных уступок, без которых существование целого решительно невозможно». Он утверждал, что намерен основать новый союз на доверии, а не на насилии. «Посадим Германию в седло, — отвечал он консерваторам, удивлявшимся его сдержанности, — а поехать она сумеет сама», и он настолько верил в гений своего народа, что не сомневался, что «на этом пути он сумеет найти надлежащую дорогу, ведущую к цели».
Эта умеренность Бисмарку ничего не стоила. Проект, выработанный берлинской конференцией 13 декабря 1866 г. — 9 января 1867 г., в конечном итоге, утвердил гегемонию Пруссии. Во главе Союза стоял, в качестве президента и главнокомандующего, прусский король, союзным знаменем (бело-черно-красное) было признано прусское знамя. Компетенция Союза распространялась на все военные, политические и торговые дела; союзным властям были подведомственны таможни, косвенные налоги, железные дороги, почтово-телеграфные учреждения, монетное дело, весы и меры, санитарные организации, торговое и морское законодательство, уголовное законодательство. Союзный бюджет покрывался таможенными сборами, почтовыми доходами и различными косвенными налогами, а если этих доходов не хватало для покрытия всех расходов, то дефицит пополнялся взносами отдельных государств, пропорциональными количеству их населения.
Президент представлял Союз перед иностранными государствами, обладал правом объявлять войну и заключать мир. Ему принадлежало высшее командование над всеми вооруженными силами Союза с правом производить смотры армии, назначать всех военных командиров и принимать от солдат присягу в верности. Почти все мелкие государства заключили с Пруссией специальные военные соглашения, по которым их войска были просто зачислены в состав прусской армии; а все без исключения государства должны были преобразовать свои военные учреждения по прусскому образцу. Президенту же было предоставлено право публиковать законы, созывать и закрывать представительные союзные собрания, назначать и увольнять должностных лиц. Представителем президента являлся союзный канцлер, облеченный самыми широкими полномочиями. Отдельные государства были признаны автономными и сохранили за собой вопросы культа, народного образования, общественных работ, судоустройства, но они были мало защищены от посягательств центральной власти.
Чтобы удовлетворить общественное мнение и обезопасить себя от возможных проявлений партикуляризма, Бисмарк наряду с президентом Союза учредил рейхстаг, выбираемый на основе всеобщего мужского избирательного права, но, тем не менее, весьма остроумными комбинациями сумел обеспечить монархической власти безусловно преобладающее влияние. Союзный парламент, или рейхстаг, несмотря на предоставленное ему право интерпелляций и инициативы, оказывал на общественные дела самое слабое влияние. В финансовой области его контроль ограничивался только новыми налогами, о которых его просило правительство. А утвержденные им законы получали силу лишь в том случае, если были одобрены президентом Союза и Союзным советом.
Союзный совет представлял собой довольно своеобразное учреждение, в котором соединялись воедино черты государственного совета, кабинета министров и верхней палаты. Пруссия располагала в нем 17-ю голосами из 43-х. Она председательствовала во всех постоянных комиссиях, на которые делился Совет (военная, морская, таможенная, торговая, железнодорожная, почтово-телеграфная, судебная, счетная). Этот сложный механизм, несмотря на свою кажущуюся бессистемность, был построен с тонким расчетом; отдельные силы в нем были уравновешены, так что в результате существовала только одна реальная власть, а именно, власть короля и его представителя — канцлера, для которого, казалось, и была составлена конституция, подобно тому как рейхстаг был, казалось, создан только для того, чтобы замаскировать честолюбивые стремления Пруссии.
Даже самые умеренные либералы стали жаловаться, что никакой ответственности канцлера, облеченного столь широкими и разносторонними полномочиями, на самом деле не существует, и начали требовать установления парламентского режима. Бисмарк отказался удовлетворить это требование не столько потому, что он не желал расширять прерогатив народного представительства, сколько потому, что ему совершенно не хотелось иметь рядом с собой в министерстве коллег, с мнением которых ему пришлось бы считаться. Он смотрел на власть с чисто плебисцитарной точки зрения и не предусмотрел возникновения новых, непосредственно вышедших из народа, партий, с которыми впоследствии ему не так-то легко удавалось справляться.
В налоговом вопросе оппозиция заупрямилась. Тогда Бисмарк прибегнул к крайним средствам, заговорил о своем выходе в отставку и объявил доктринеров ответственными за возможную неудачу Союза. Железный канцлер не любил пускаться в декламацию; либералы смирились и приняли компромиссную резолюцию, которая в туманных выражениях сохраняла в полной неприкосновенности военные и финансовые прерогативы монарха.
17 апреля 1867 г. предварительным рейхстагом была принята конституция, предложенная на обсуждение ландтагов отдельных государств. В прусской палате прогрессисты сделали последнюю попытку подправить ее в более парламентском духе, но большинство и слушать их не хотело. Поправки лидера прогрессистов Рудольфа Вирхова были отвергнуты 226 голосами против 91.
1 июля 1867 г. союзная конституция была, наконец, обнародована. Ставший союзным канцлером Бисмарк назначил руководителем своего ведомства Рудольфа фон Дельбрюка, одно имя которого было уже целой программой. Он считался либералом и обладал значительными познаниями в области финансовых и торговых вопросов. Первый союзный рейхстаг из 297 депутатов, выбранных на основе новой конституции, открылся осенью 1867 г. Консервативные партии располагали в нем 98-ью местами. Правые и левые либералы имели 126 мандатов. Католики, которые в лице Людвига Виндхорста вскоре получили своего выдающегося парламентского лидера, еще не были организованы и получили всего 18 кресел. Больше внимания привлекали к себе социалисты.
Коммунисты сыграли известную роль в революции 1848 г., но наступившая реакция остановила их пропаганду, газеты их были закрыты, а союзы распущены. О них не слышно было вплоть до того момента, когда к ним на помощь пришел энергичный и деятельный Фердинанд Лассаль (1825–1864), обладавший цветистым и бурным красноречием. Сын богатого еврейского торговца из Бреслау, зажигательный оратор и блестящий публицист Лассаль, к которому Маркс всегда испытывал жгучую политическую ревность, в мае 1863 г. создал в Лейпциге «Всеобщий германский рабочий союз». Этот честолюбивый человек, отличавшийся тонким вкусом и аристократическими манерами, дал рабочей партии лозунг — железный закон заработной платы, программу — создание производительных товариществ с помощью государства — и указал ей основу для деятельности — рабочие союзы. Рабочие, увлеченные не столько учением Лассаля, сколько его личностью, довольно скоро отвергли его сравнительно умеренную теорию и примкнули к коммунистическому учению Карла Маркса, который сформулировал свою систему в знаменитом сочинении «Капитал» и нашел убежденных и талантливых последователей. В августе 1869 г. в Эйзенахе токарь Август Бебель (1840–1913) и журналист Вильгельм Либкнехт (1826–1900) основали Социал-демократическую рабочую партию. Ее программа требовала прогрессивного налога на доходы и наследства, установления нормального рабочего дня, а конечной своей целью она объявила уничтожение частной собственности на средства производства. Социал-демократы приобрели много сторонников в Силезии, Рейнских провинциях и Саксонии. Видя их успехи, правительство встревожилось, но в 1867–1871 гг. они имели в рейхстаге всего несколько депутатов, а их политическая деятельность была совершенно ничтожной.
Прогрессистов тоже насчитывалось не более двух десятков, Таким образом, национал-либералы, обыкновенно действовавшие вместе со свободными консерваторами, располагали громадным большинством, и Бисмарк охотно начал опираться именно на них. Парламентские сессии 1867–1870 гг. были чрезвычайно плодотворными. Принятие всеми государствами прусских военных порядков, организация консульств, учреждение Высшего коммерческого суда, введение Торгового устава и Уголовного уложения знаменовали решительный шаг в сторону полного слияния.
Сами монархи, входившие в состав Северогерманского союза, были обеспокоены постоянными посягательствами Пруссии на их самостоятельность, но их жалобы ничего не значили. С другой стороны, негодование консерваторов против экономических реформ было столь же бесплодным. Пруссия покровительственно относилась к крупным землевладельцам, но позволила либералам вымести весь исторический сор: всевозможные монополии, запрещения, ограничительные регламенты, цеховые организации, корпорации, стеснявшие торговлю и промышленность. Рейхстаг законодательно ввел свободу промышленности, свободу брака, свободу передвижения, отмену максимальных процентов, свободу союзов, и таким образом вознаградил себя за свое политическое порабощение торжеством своих экономических доктрин.
Эти реформы задевали различные интересы и создавали много недовольных людей. На новый режим со всех сторон раздавались жалобы: население роптало на крайнюю обременительность воинской повинности, на тяжесть налогов, на грубость и придирчивость новых чиновников. Бисмарк предвидел неизбежность этих трений, и именно потому так легко согласился на требование Наполеона III, желавшего ограничить прусское господство линией Майна. Но несмотря ни на что, идея единства постепенно проникала в общественное сознание, и канцлер, считая свое дело достаточно упроченным, задумал довести его до конца. Рано или поздно южногерманские государства должны были войти в Северогерманский союз, но без промахов со стороны Франции их присоединение могло бы осуществиться не так скоро.
Статья 2-я Пражского договора постановила, что немецкие государства, расположенные к югу от Майна, образуют «союз, национальная связь которого с Северогерманским союзом составит предмет особого соглашения». Французское правительство придавало важное значение сохранению этого раздельного существования и полагало, что это раздробление Германии на три обломка — Северогерманский союз, Южногерманский союз, Австрия — является достаточной компенсацией за территориальное расширение Пруссии. С самого начала весь вопрос заключался в том, поймут ли 6 млн. южных германцев выгоды рекомендуемого им объединения.
В великом герцогстве Гессенском из общего числа 800 тыс. жителей 150 тыс. вошли в состав Северогерманского союза, управление почтой было передано Пруссии, а армия, реорганизованная по прусскому образцу, была включена в союзную армию. Великий герцог Баденский Фридрих вступил в брак с дочерью прусского короля, которая пользовалась огромным влиянием на мужа,
Бисмарк имел сторонников даже в Баварии и Вюртемберге. Господствовавшие в этих государствах сильные партикуляристские тенденции смягчались общим чувством германского патриотизма, которым Пруссия сумела искусно воспользоваться. При выработке предварительных условий мира в Никольсбурге она старалась проявить великодушие и отказалась от некоторых территорий, уступки которых она раньше требовала. Трудно уверенно сказать, кто первый заговорил о союзе, Бисмарк или вюртембергский министр Фридрих фон Варнбюлер. Южногерманские государства были слишком слабы для того, чтобы остаться в изолированном положении. Австрия была разбита, Франция дискредитирована, и они заключили с Пруссией наступательный и оборонительный союз, по которому обе стороны взаимно гарантировали друг другу неприкосновенность своих владений и обязались объединять свои силы в случае войны.
Существование этих договоров стало известно Европе, и это разоблачение произвело повсюду сильнейшее впечатление. Хотя текст договоров допускал различное толкование, не подлежало сомнению, что Бавария и Вюртемберг поставили свою политику в зависимость от политики Пруссии. Они преобразовали свои армии по прусскому образцу, а этим устранялось одно из самых действенных препятствий к грядущему объединению.
Но Бисмарк воздействовал на Южную Германию не только в военной области, он связал ее с Пруссией узами экономических интересов. В силу конвенции 4 июня 1867 г., преобразовавшей устройство Таможенного союза, законы обо всех таможенных вопросах, о налогах на сахар, соль и табак, о мерах, необходимых для охраны общих таможенных границ, вырабатывались общим органом договаривающихся государств и общим народным представительством. Роль этого общего органа и общего парламента сыграли союзный совет и союзный рейхстаг, к которым для обсуждения торговых вопросов присоединились депутаты южногерманских государств. Новые договоры означали решительный шаг по пути к экономическому объединению и свидетельствовали о новом успехе прусской политики. Отныне решения принимались большинством голосов, а попытки Баварии отстоять свое право вето оказались тщетными. Взаимоконтроль отдельных правительств уступил место власти президента, т. е. прусского короля, которому вместе с тем было предоставлено исключительное право заключать почтовые и торговые договоры.
Дипломаты, открывшие южногерманским депутатам доступ в союзный парламент, рассчитывали, что это сближение вызовет взрыв патриотического энтузиазма, который восторжествует над последним сопротивлением государей и поможет оправдать в глазах Европы присоединение новых членов к Союзу. Но их надежды не оправдались. Временно ошеломленные успехами Пруссии, ее противники успели несколько оправиться. Бейст ввел в Вене парламентское правление, благоприятно встреченное немецкими либеральными кругами, а Франц Иосиф начал сближаться с Наполеоном и в августе 1867 г. встретился с ним в Зальцбурге для обсуждения и выработки общего политического курса.
Баварский король Людвиг II, всецело поглощенный своими эстетическими развлечениями и музыкой Вагнера, не проявлял в политических делах ни особенной последовательности, ни энергии. Однако он очень дорожил своими королевскими правами и с недоверием относился к Пруссии. Основная масса баварского населения была недовольна военными законами, налагавшими на него тяжелое бремя, а сельские жители, находившиеся под влиянием католического духовенства, враждебно относились к протестантам Севера. Во время выборов в таможенный парламент партикуляристы одержали полную победу, а вскоре получили большинство в баварском ландтаге. В Вюртемберге либералы были всемогущи, а министр Варнбюлер, не отличавшийся постоянством, совершенно не был намерен затевать опасную борьбу с собственным парламентом из-за одного только удовольствия оказаться в зависимости от прусского короля. Демократическая пропаганда успешно велась также и в Бадене, так что в 1870 г. объединение Германии казалось не более близким, чем в 1866 г. Но неосторожность французского правительства дала Бисмарку возможность осуществить свой план.
В Зеркальном зале Версаля
В начале 1870 г. испанские кортесы предложили вакантный после сентябрьской революции 1868 г. и свержения королевы Изабеллы трон принцу Леопольду из боковой католической ветви дома Гогенцоллернов. Во Франции ожил давний страх перед немецким окружением, и Наполеон заявил резкий протест. Возможно, Бисмарк отказался бы от своих намерений, если бы не знал, что Франция находится в изоляции и не может рассчитывать на поддержку Англии, Австрии или России. Он не хотел активно способствовать развязыванию войны, но и не стремился избежать ее. Вильгельм же был готов удовлетворить французские пожелания и предложить испанский престол негерманскому принцу.
Взволнованная французская общественность на этом не успокоилась. Посол Парижа Винсент Бенедетти отправился на курорт Эмс, где отдыхал прусский король, чтобы передать ему требование гарантий того, что никогда ни один гогенцоллерновский принц не станет претендовать на испанский трон. Вильгельм справедливо воспринял это как дипломатическую пощечину и отклонил требование, на что и рассчитывал Наполеон. Король отправил в Берлин Бисмарку депешу о ходе и результатах переговоров, вполне сдержанную и объективную. Но Бисмарк так отредактировал текст, что он приобрел унизительный для Франции смысл, и в таком виде в тот же день, 13 июля 1870 г., передал его в берлинские газеты. Он справедливо полагал, что французское правительство по внутриполитическим причинам не потерпит этого дипломатического поражения. Ошибкой французского правительства было превращение чисто кабинетного вопроса в вопрос национальной важности[130]. Бисмарк отлично знал и авантюризм Наполеона III, который, не задумываясь, опрометчиво и без всякой внешнеполитической подстраховки 19 июля объявил войну. В тот же день баварский король Людвиг предоставил свои войска в распоряжение Вильгельма на все время войны; часть ультрамонтанов высказалась в пользу Пруссии и обеспечила министерству большинство. Против войны высказалось только два голоса в Вюртемберге, в остальных же немецких государствах она была одобрена единогласно.
Франко-германская война 1870–1871 гг. стала уже войной современной техники и массовых армий. На первом этапе решающую роль сыграли техническое оснащение и стратегическое превосходство прусской армии и ее генерального штаба под руководством Мольтке. Немецкая сторона лучше провела мобилизацию и осуществила развертывание сил на широком фронте. Исход войны решили точно спланированные Мольтке крупные сражения под крепостями Мец и Седан. Действуя строго по предписаниям генштаба, немецкие войска, понеся минимальные потери, принудили французов к капитуляции. Под Седаном в плен попал и сам Наполеон. На втором этапе войны армия новорожденной Французской республики попыталась переломить ход войны в свою пользу и добилась некоторых успехов. Тем не менее конечная победа была одержана немцами. 28 января 1871 г. было заключено перемирие, за которым в феврале последовал прелиминарный мир. Окончательную точку поставил заключенный 10 мая Франкфуртский мир, по которому Франция теряла Эльзас и Восточную Лотарингию и должна была выплатить контрибуцию в 5 млрд. золотых франков.
Общественность Германии единодушно требовала возвращения «исконно немецких» Эльзаса и Лотарингии. Прусский генштаб из стратегических соображений настаивал на аннексии Вогезских гор с их многочисленными проходами и крепости Мец. Бисмарк не мог противостоять этим требованиям, хотя знал, что такие условия ставят под угрозу его цель — надолго устранить военную опасность на западной границе, поскольку Франция непременно будет стремиться к реваншу.
В ходе войны завершилось и политическое объединение всех немецких государств. Национальное движение и общественное мнение оказали такое сильное давление на южногерманских правителей, что для них оставался только один путь — вступление в Северогерманский союз. Переговоры об этом с Пруссией сопровождались довольно значительными трениями. Бавария выставила требования, которые показались чрезмерными. Наследный принц, выросший под впечатлением событий 1848 г., хотел, чтобы одновременно с окончательным объединением Германии была переделана также конституция в смысле предоставления народу большего влияния на политические дела, но Бисмарку легко удалось расстроить его проекты.
Союз был расширен, но прежний характер его не был изменен. По договорам 23 и 25 ноября, Бавария и Вюртемберг, которых в этом отношении опередили Баден и Гессен, просто вступили в число членов Союза, подчиненного Пруссии, причем Бавария выговорила себе только военную автономию в мирное время и самостоятельное управление своими почтово-телеграфными учреждениями, а вюртембергская армия по-прежнему должна была составлять отдельный корпус. Бавария получила в союзном совете шесть мест, Вюртемберг — четыре, а Баден и Гессен — потри. Южногерманские государства начали посылать в союзный рейхстаг 85 депутатов.
Объединение Германии нельзя считать только объединением «сверху». Это было и объединение «снизу», которое стало возможным благодаря буржуазно-либеральному национальному движению. В Зеркальном зале Версаля, где 18 января 1871 г. была провозглашена Германская империя, находились не только князья, генералы и дипломаты. Там присутствовала и делегация Северогерманского рейхстага во главе с его президентом Эдуардом фон Симонсом, который еще в 1849 г. возглавлял франкфуртских парламентариев, предлагавших Фридриху Вильгельму IV императорскую корону. Таким образом, Германская империя получала двойную легитимацию. С одной стороны, она опиралась на согласие немецких монархов, с другой, — была узаконена парламентом.
Во главе нового государства стоял император. Король Вильгельм долго не хотел принять этот титул, но наследный принц и Бисмарк убедили его принести эту жертву. «Не сумею тебе описать, в каком настроении я провел эти последние дни, — писал он 18 января 1871 г. жене, — отчасти ввиду тяжкой ответственности, которую мне приходится на себя взять, а отчасти и, прежде всего, ввиду того горя, которое я испытываю при мысли о том, что мой титул прусского короля отодвигается на задний план». Бисмарк подготовил все необходимое. Он попросил Людвига II взять па себя инициативу восстановления империи и послал ему из Версаля черновой набросок письма, которое из Мюнхена было сообщено всем немецким государям.
«Пожелаем успеха этому с таким трудом возведенному хаосу!» — сказал о провозглашенной Германской империи наследный принц Фридрих. Действительно, эта империя представляла собой весьма оригинальное творение. Этот «бунд», Bund (союз), получивший отныне название «рейх», Reich (империя), объединил государей, обладавших весьма различными правами и неодинаковым влиянием, которые сохранили свою самостоятельность, но она гарантировалась только конституцией и могла быть изменена простым законом.
Были ли альтернативы?
После создания империи казался излишним вопрос: может ли возникнуть единое немецкое государство, а если да, то в той ли форме, в какой оно появилось? Современникам этого события и двум последующим поколениям государство Бисмарка казалось исторической необходимостью, которому не было иных альтернатив. Но имеет ли смысл задавать вопрос об альтернативах после того, как события уже произошли?
Однако только реконструкция ушедших в прошлое возможностей и шансов может освободить нас от исторического фатализма и понять, почему развитие пошло именно так, а не иначе. В этом смысле то, что случилось на деле, было лишь одной из возможностей, и даже не самой вероятной.
Рассматривая эту проблему, современный немецкий историк Хаген Шульце полагает, что имелось несколько вариантов решения национального вопроса[131]. Одним из них было сохранение Германского союза в более либеральном виде, и об этом свидетельствуют многие важные факты. Сохранялись остатки старой имперской традиции и уважение к власти давних династий. Акт о создании союза реально придавал особый вес двум крупнейшим государствам — Австрии и Пруссии, но не давал им возможности поглощать другие немецкие территории. Не последнюю роль играла также заинтересованность европейских держав в сохранении равновесия сил, которое могло нарушить объединение Германии. Однако Германский союз не мог быть долговечным. Патовая ситуация, сложившаяся между Австрией и Пруссией, все равно требовала какого-то разрешения, без которого не могло быть и речи о модернизации Союза и централизации власти.
Второе возможное решение было опробовано в 1848–1849 гг.: создание современного централизованного национального государства на основе народного суверенитета и прав личности. Но эта модель оказалась нежизнеспособной из-за социальной неоднородности и идеологической противоречивости взглядов ее либеральных и демократических сторонников, а также из-за сопротивления европейских держав, опасавшихся распространения немецкого либерального национализма за пределы Германского союза. Однако никакой немецкий парламент не мог надеяться на поддержку населения, если бы он отказался от «освобождения» Эльзаса и Шлезвиг-Гольштейна.
Существовали и прочие возможности, которые горячо обсуждались представителями оживившегося в кон. 1850-х — нач. 1860-х гг. национального движения. Великогерманское решение — объединение вокруг Австрии с ее ненемецкими владениями, казалось, открывало неплохие перспективы, а поскольку оно как бы возрождало славное имперское прошлое, то его эмоциональное воздействие было наиболее значительным. Но уже в нач. 1860-х гг. такой проект стал иллюзорным. Дело даже не в претензиях Пруссии на гегемонию в Германии. За нее выступала высшая прусская бюрократия, а сам король и консервативное дворянство относились к габсбургским прерогативам с должным уважением. Но великогерманский вариант противоречил здравому экономическому смыслу. Дунайская монархия с ее допотопным меркантилизмом значительно отставала от далеко продвинувшейся хозяйственной интеграции Таможенного союза. Кроме того, интересы уже значительно отдалившейся от остальных германских государств Австрии переместились в Северную Италию и на Балканы. Наконец, включение многонациональной монархии Габсбургов в единое немецкое государство породило бы массу трудноразрешимых проблем.
Возможным решением могла бы стать дуалистическая гегемония Австрии и Пруссии в Германском союзе. Такой позиции некоторое время придерживалась Пруссия, предлагавшая провести реформу Союза, разделявшую Германию по реке Майн. Севернее располагался бы прусско-северогерманский союз, южнее — дунайская федерация во главе с Веной. Еще в 1864 г. Бисмарк исходил как раз из такого варианта, который мог бы положить конец давнему австро-прусскому конфликту. Это была достаточно реальная альтернатива, провалившаяся по той причине, что Австрия не без оснований не доверяла прусским предложениям и опасалась, что Берлин будет затем выдвигать все новые условия и требования.
Наконец, существовала концепция триады, выдвинутая средними немецкими государствами, которые боялись как прусской гегемонии, так и совместного австро-прусского господства. Поэтому напрашивалась идея о слиянии малых, чисто немецких территорий в одно национальное государство. Что касалось Австрии и Пруссии, то они могли идти собственным путем как европейские державы. Они явно переросли старый союз и имели значительные негерманские владения. Создание «третьей Германии» казалось защитой от гегемонистских устремлений Вены и Берлина и средством сохранения традиционных местных свобод и традиций.
С 1859 г. «третья Германия» явно оживилась и предложила реформировать устройство Германского союза, чтобы расширить его федеративные основы и усилить его воздействие на членов этого объединения. Однако сразу выяснилось, что реформаторские планы Баварии, Саксонии и Бадена настолько различны, что делают невозможными их общую политику, не говоря уже о совместных действиях.
Таким образом, малогерманское решение проблемы было только одним из нескольких вариантов. Если ему благоприятствовали существование Таможенного союза, слабость Австрии и временные симпатии либералов, то это еще не означало, что такой вариант был запрограммирован изначально.
Сам Бисмарк в 1868 г. уже после войны с Австрией говорил, что «если Германия достигнет своей национальной цели еще в XIX в., то это будет чем-то великим, а если это случится через десять или даже через пять лет, то будет чем-то необычайным, неожиданным даром Бога».
Конечно, в период объединения сложилась исключительно благоприятная международная обстановка, которой на редкость умело воспользовался Бисмарк. Однако если бы во главе Пруссии стоял другой человек, если бы Франция вмешалась в «немецкую войну», а Россия или Австрия — в войну 1870 г., то немецкая история могла бы пойти по совершенно другому пути.
Создание империи утолило жажду немцев собрать нацию в едином государстве. Но многие люди представляли его иначе. Оно должно было быть крупнее — если бы Австрия входила в империю; конфессионально более сбалансированным — без Австрии протестантизм получил явный перевес, а католики оказались даже под подозрением в недостаточной национальной лояльности; более федеративным — ибо в империи сложилось абсолютное преобладание Пруссии, а «третья Германия», которая играла роль буфера и посредника между Австрией и Пруссией, практически перестала существовать; наконец, более демократическим и парламентарным — а не авторитарно-милитаристским во главе с харизматическим канцлером, подмявшим под себя даже императора.