Гитлер не знал, как близко подобралась к нему смерть. Он подписал приказ на арест Герделера и большинства молодых социалистов из окружения доктора Лебера, и это только укрепило Штауффенберга в принятом решении. Дополнительным стимулом послужило ухудшающееся положение на Западном фронте. 16 июля Штауффенберг предпринял первую попытку пронести бомбу в зал заседаний в Оберзальцберге. Приказ о «положении боеготовности» был направлен в военные училища. В Вюнсдорфе и Крампнице танки были приведены в боевую готовность. Все это вызвало нежелательные пересуды. Однако Гитлер не пришел на совещание, и Штауффенберг вернулся ни с чем. 18 июля план был опять приведен в действие, на этот раз в «Волчьем логове», но Гитлер неожиданно покинул помещение.
Нервы заговорщиков были на пределе. Герделер скрывался от гестапо. Время поджимало. Когда было решено, что Штауффенберг предпримет третью попытку, выяснилось, что невозможно вовремя предупредить всех лиц, задействованных в операции. Появилась опасность, что сотрудники Генерального штаба, принимавшие участие в заговоре, но которых не успевали предупредить о начале операции, не вызывая подозрений, могут погибнуть вместе с Гитлером.
20 июня Штауффенберг должен был прийти в ставку Гитлера в Растенбурге, чтобы доложить о ходе формирования новых дивизий. Присутствие Гиммлера было под вопросом. Офицера, который должен был сопровождать Штауффенберга, неожиданно отозвали по месту службы. Предполагалось, что совещание будет происходить в подземном бункере, но, что довольно странно, местом совещания был выбран деревянный барак. Погода стояла жаркая, и окна в бараке открыли. Во второй половине дня в Растенбург в ставку Гитлера должен был приехать Муссолини, поэтому совещание у Гитлера началось на полчаса раньше обычного времени. На совещании присутствовали Кейтель, Йодль, Буле, Шмундт, генерал Шерф, военный историк из ОКВ. Командование сухопутными силами и Генеральный штаб представляли Хойзингер и полковник Брандт. Среди присутствующих находились полковник Кортен, начальник штаба люфтваффе, адмирал фон Путкамер и ряд других высокопоставленных офицеров.
Штауффенберг вошел в комнату для заседаний. Ничего не подозревавший Гитлер пожал ему руку. Штауффенберг спокойно поставил портфель со смертоносным содержимым у ножки стола с разложенными картами, поближе к фюреру. Под предлогом неотложного телефонного звонка Штауффенберг, извинившись, вышел из комнаты. В 12 часов 28 минут раздался взрыв. В воздух полетели щепки. Клубы дыма и пыли заполнили помещение, вернее, то, что от него осталось. Поднялись крики. Штауффенберг решил, что Гитлер погиб, и быстро пошел на выход. Он беспрепятственно прошел посты, сославшись на срочный приказ фюрера, сел в самолет и полетел в Берлин. Пришло время начинать операцию «Валькирия».
Все смешалось в штабе фюрера. Кейтель, черный от копоти, выскочил на улицу с криками: «Где фюрер?» Поначалу он решил, что это работа одного из строительных рабочих, которые постоянно что-то доделывали и переделывали в бункере. В результате взрыва погиб стенографист Бергер, были смертельно ранены Шмундт, полковники Брандт и Кортен. Серьезно пострадал генерал Буле. Йодль и Хойзингер (один из заговорщиков) получили легкие травмы. Варлимонта серьезно контузило, но в тот момент он не придал этому значения. У Гитлера были незначительные ожоги правой руки и ноги и шок от удара. Ему невероятно повезло; незадолго до взрыва он встал с места, чтобы посмотреть карту, висевшую на стене. В тот же день Гитлер, после осмотра доктора Морелля, который дал ему успокоительное, отправился встречать Муссолини на железнодорожный вокзал. Гитлер выглядел абсолютно спокойным, но был смертельно бледен. Он, показывая итальянскому гостю обломки барака, заметил, что его хранит само Провидение, поскольку он обязан завершить начатое им великое дело.
Постепенно стала вырисовываться картина происшедшего. Телефонист запомнил «одноглазого штабного офицера», который с подозрительной поспешностью покинул штаб сразу после взрыва. Но подозреваемый офицер не знал, что не сумел уничтожить Гитлера и тем самым не выполнил непременное условие предполагаемого переворота. Поскольку Фельгибель не успел отключить связь, Гитлер какое-то время пребывал в уверенности, что действовал террорист-одиночка.
Примерно в половине четвертого Штауффенберг прилетел в Берлин. Прямо из аэропорта он позвонил Ольбрихту и сообщил, что все прошло удачно. В кабинете Ольбрихта на Бендлерштрассе собрались Бек, Витцлебен, Хопнер, Йорк фон Вартенбург, который должен был стать госсекретарем министерства иностранных дел, и Гизевиус, нелегально приехавший из Швейцарии.
Ольбрихт сообщил о смерти Гитлера Фромму. Этот типичный профессиональный военный, очень сдержанно относившийся к национал-социалистам, испытывал огромное уважение к Гитлеру из-за его удивительной способности оказывать влияние на массы. Фромм, истинный служака, решил подтвердить полученную информацию. Недолго думая он позвонил в «Волчье логово», и Кейтель сказал, что Гитлер остался жив, только слегка ранен. Фромм отказался подписывать приказы по «Валькирии».
Но дело уже завертелось. Гельдорф, начальник полиции, и фон Хазе, комендант Берлина, прибыли на Бендлерштрассе за дальнейшими распоряжениями. Хазе было приказано арестовать находящегося в Берлине Геббельса, хотя первоначально эта обязанность была возложена на Гронау. Как выяснилось, замена себя не оправдала. Хазе был приятным, высоконравственным человеком, но абсолютно неподходящим на роль участника государственного переворота. Он действовал строго по правилам: приведенный в боевую готовность батальон караульной службы перегородил Вильгельмштрассе.
Незадолго до этих событий Гитлер наградил начальника этого батальона, майора Ремера Железным крестом. Ремер не поверил известию о смерти Гитлера. Лейтенант Хаген, национал-социалист, служивший у Ремера, вмешался и предложил позвонить в министерство пропаганды Геббельсу, чтобы он подтвердил информацию о смерти Гитлера.
В это время Штауффенберг появился на Бендлерштрассе и заверил Фромма, что Гитлер погиб. Он сам заложил бомбу и видел, что она взорвалась. Кейтель просто не мог сказать правду, объяснил Штауффенберг Фромму. Тут Ольбрихт объявил, что приказ о начале операции «Валькирия» все равно уже отдан. Фромм пришел в ярость и приказал арестовать офицера, отдавшего приказ от его имени.
Штауффенберг заявил, что если Гитлер жив, то ему не остается ничего другого, как немедленно застрелиться. Переворот обречен на провал, фюрер остался жив, решил Фромм. Ольбрихт попытался убедить Фромма не мешать движению, цель которого спасти страну. Фромм стал угрожать Ольбрихту арестом. Завязалась драка. Заговорщики связали Фромма и заперли в кабинете. Хопнеру поручили охранять командующего резервной армией.
Бек и Витцлебен так и не поняли, удалась попытка или нет, но, независимо от этого, Бек решительно настаивал на осуществлении задуманного плана. Когда Хопнер с некоторой тревогой заметил, что могут начаться народные волнения, Бек уверенно ответил, что готов пойти на риск. Теперь все зависело от армии, успеет ли она захватить намеченные объекты (правительственные учреждения, радиостанции и т. п.). Бек утверждал, что необходимо срочно, пока этого еще не успел сделать Гитлер, объявить народу о перевороте. Бек связался с командующими различными армейскими формированиями, и в первую очередь с Клюге.
После его звонка Клюге позвонил Кейтелю, Варлимонту и Штифу. От них он узнал, что Гитлер жив. Витцлебен, который годами ждал решающего часа, на глазах постарел и поседел. Он сомневался, что удастся быстро захватить столицу. Бек чувствовал себя не лучше. После тяжелой операции он сильно сдал, а последние события буквально доконали его. Молодые офицеры начали сомневаться, действительно ли Бек является тем человеком, который может спасти Германию.
Штауффенберг выглядел единственным, кто не потерял присутствия духа. Он уговаривал Ольбрихта и Бека не опускать руки и продолжать действовать. Звонил по всем военным округам Германии и требовал приступить к выполнению операции «Валькирия». Подбадривал одних, кричал на других, взывал к чувствам третьих, напоминал о присяге, о любви к отчизне. Он был великолепен, страстен, убедителен. Но уже ничего не мог поделать. Бек, ожидая подхода к столице танков, неподвижно сидел в кабинете Ольбрихта, повторяя любимое изречение: «Хороший генерал должен уметь ждать». Ольбрихт, как всегда, сохранял самообладание. Когда Бек поинтересовался у него, станут ли стрелять часовые, если внезапно появится гестапо, Ольбрихт сухо ответил, что не знает.
Минуты складывались в часы, но ничего не происходило, хотя танки давно уже должны были войти в Берлин. Наконец, в 19 часов по радио было передано сообщение о неудачном покушении на жизнь фюрера. Гитлер остался жив и тем же вечером обратился с речью к народу. Создатели плана государственного переворота полностью утратили инициативу.
Как оказалось, случай сыграл в этом деле решающую роль. Лейтенант Хаген пошел к Геббельсу, и Геббельсу не стоило большого труда убедить лейтенанта, что Гитлер жив и приказ о том, что высшее командование армии взяло власть в свои руки, не имеет юридической силы. Геббельс мгновенно понял, что начался военный переворот, поскольку солдаты перегородили Вильгельмплац. Он приказал Хагену привести командира. Геббельс заверил Ремера, что фюрер жив, и лично связал его по телефону со ставкой. Ремер услышал такой знакомый голос, который всегда вызывал у немцев взрыв восторга.
Гитлер уже осознал всю серьезность нависшей над ним угрозы и, испытывая крайнее возбуждение, приказался Ремеру принять командование всеми войсками, находящимися в самом Берлине и в его окрестностях. Ремер понял, что наступил величайший час в его жизни. Переворот, начавшийся с приказов, отданных по телефону, закончился телефонным разговором.
К вечеру заговорщики поняли, что ситуация вышла из-под контроля. Им не удалось совершить задуманное. Группенфюрер СС, который вместе с двумя высокопоставленными офицерами пришел арестовать заговорщиков, был, по предложению Штауффенберга, сам арестован. Правда, тут же встал вопрос, что произойдет, когда будут приведены в действие подразделения СС. На этой стадии полковник Мюллер, начальник Общего управления Верховного командования сухопутных войск, решил обратиться с призывом к пехотному училищу и учебному пехотному батальону, находившимся с 7 часов 30 минут в Доберице. Решив, что его страстное обращение не осталось без внимания, Мюллер вернулся в Берлин. Каково же было его удивление, когда он увидел, что улицы пусты, ограждения сняты. Это была работа майора Ремера. Волшебные слова, произнесенные фюрером, упали на благодатную почву. Когда Мюллер увидел вооруженных солдат, идущих по Бендлерштрассе, он решил, что это было распоряжение заговорщиков. На самом деле решение принял майор Ремер, этот диктатор на час.