В своем стремлении избежать небольшого риска господин Чемберлен сделал войну неизбежной. Теперь Франции и Англии предстоит защищать свою свободу силой оружия, если они не хотят превратиться в рабов. Но сражаться им придется в гораздо худших условиях…»
Однако риск не был небольшим. Великобритания и Франция не могли быть уверены, что их твердая позиция в Мюнхене вызовет восстание в Германии. Гитлер не блефовал. Первый параграф секретных предписаний от 30 мая 1938 года, адресованных Гитлером высшему командованию по подготовке «зеленой операции» — кодовое название вторжения в Чехословакию, — гласил: «Мое неизменное решение состоит в том, чтобы в ближайшем будущем разгромить Чехословакию с помощью военных действий».
Гальдер был допрошен по поводу этого пункта:
«Вопрос. Если я правильно понимаю, вы говорите, что, если бы мистер Чемберлен не приехал в Мюнхен, ваш план был бы исполнен и Гитлер был бы смещен?
Гальдер. Я могу сказать только, что этот план был бы исполнен, но я не знаю, был бы он успешен, или нет».
Сейчас можно уверенно сказать: непосредственно перед Мюнхеном шансы на внутреннее восстание против Гитлера были выше, чем в любое другое время после него до тех пор, пока в 1943 году его военные успехи не пошли на спад. Британцев и французов нельзя обвинять в том, что они отказывались слишком доверять немецким генералам и гражданским, участвовавшим в заговоре, хотя, не сумев наладить с ними более устойчивую тайную связь, они утратили возможности, которые могли бы использовать в тонкой дипломатической игре. Однако их фатальная ошибка состояла в попытке справиться с кризисом вокруг Судетов без России. Осенью 1938 года Генеральным штабом владел страх перед войной на два фронта, который мог подтолкнуть его к участию в путче, если бы возникла уверенность в том, что безрассудство Гитлера приведет к конфликту не только с Англией и Францией, но и с Россией. То, что они этого боялись, очевидно. Сверхсекретные штабные планы, подготовленные уже к 15 августа 1938 года, содержали базовое предположение, что «Советский Союз, по всей вероятности, сразу же встанет на сторону западных держав».
Несмотря на Мюнхенское соглашение, заговорщики не отказались от своих намерений. В декабре они по каналам абвера узнали, что Гитлер планирует войти в Прагу и покончить с Чехословакией. Механизм по подготовке путча снова был приведен в движение, и снова Гёрделер, Хассель, Гизевиус и другие попытались убедить генералов, что на этот раз Британия и Франция окажут реальное сопротивление нацистам. Адмирал Канарис и несколько других сотрудников абвера говорили генералам, что на сей раз гражданские правы. Шахт выступал за немедленный арест Гитлера, или государственный переворот в целях сохранения мира. В конце концов генерал Гальдер пообещал убрать Гитлера, если война будет объявлена.
Этого не случилось. Оккупация всей Чехословакии вызвала всего лишь жалкие протесты. Заговорщики снова ошиблись, а уважение генералов к «лунатику», ведомому «счастливой звездой», лишь выросло, поскольку он всегда оказывался прав.
Самоуверенность Гитлера сделалась безграничной. В середине августа 1939 года, прямо перед объявлением о подписании пакта со Сталиным, он собрал своих генералов и произнес речь о предстоящей кампании в Польше. Он утверждал, что при его жизни война непременно должна была начаться, потому что в будущем, вероятно, никогда не будет человека, обладающего большей властью, чем я. Таким образом, мое существование является фактором огромной ценности. Но какой-нибудь преступник или идиот может уничтожить меня в любой момент». Поэтому нельзя терять времени. «Что же касается наших врагов, — продолжал Гитлер, — то это люди ниже среднего, люди неспособные к действию, не хозяева. Это жалкие червяки. Я видел их в Мюнхене». Единственное, чего Гитлер боялся, как он сказал генералам, это что в последнюю минуту какая-нибудь schweinehund[4] внесет предложение о посредничестве.
Когда генерал Томас незадолго до рокового 1 сентября сказал Кейтелю, что даже при нейтралитете России Германия не сможет победить, Кейтель, перебив его, заявил, что мировой войны не будет, поскольку французы слишком большие пацифисты, а британцы слишком большие декаденты, чтобы помогать Польше. Томас возразил: люди, хорошо знающие Британию и Францию, придерживаются другого мнения, и, возможно, Риббентроп неверно информировал фюрера. На что Кейтель ответил: «Вы заражены пацифистами, которые отказываются видеть величие фюрера».
С приближением 1 сентября, а с ним и войны, надежды заговорщиков снова пробудились. Генерал Гальдер по-прежнему заявлял, что готов отдать решающие приказы, и сделал так, чтобы за двадцать четыре часа до объявления войны его предупредили об этом. По его подсчетам, двадцати четырех часов будет достаточно, чтобы арестовать Гитлера и распустить СС. Браухича снова взяли в оборот, и генерал Остер из абвера сказал ему, что Гитлер намерен снять фильм о фиктивном вторжении Польши в Германию, где люди из СС и заключенные концлагерей, переодетые в польскую форму, будут изображать нападение, и эту пленку он использует для оправдания немецкого вторжения в Польшу. Браухича снова просили попытаться убедить Гитлера, что мировая война будет проиграна. Однако это делалось больше для того, чтобы доказать Браухичу, что на этот раз Гитлер и нацисты действительно собираются воевать, чем в надежде как-то повлиять на Гитлера.
Помимо этих попыток воздействовать на генералов, заговорщики сделали несколько предостережений союзникам. Чиновник министерства иностранных дел Адам фон Тротт, выдающаяся роль которого в заговоре будет описана позже, поговорил с членами британского правительства в Лондоне. Ульрих фон Хассель еще раз посетил британского посла в Берлине Невила Хендерсона. Фабиан фон Шлабрендорф, который сыграл важную роль в покушении на Гитлера в 1943 году, тоже контактировал с британцами. Он рассказывал мне, что ушел от посла с чувством, что Хендерсон очарован нацистами и находился под большим впечатлением от нацистского съезда в Нюрнберге, который, по мнению Шлабрендорфа, был не чем иным, как отвратительной демонстрацией массовой истерии.
24 августа 1939 года (Гальдер называет 26 августа) Гитлер отдал приказ о нападении на Польшу, не известив об этом Гальдера. Спустя три часа он отменил приказ. Мобилизация была остановлена, но не настолько быстро, чтобы предотвратить немецкое наступление по Яблуновскому перевалу из Чехословакии в Польшу. У Гитлера сделался нервный припадок, и генералы решили, что непосредственный кризис миновал. За всю историю в Германии ни разу не объявлялась мобилизация, которую затем отменяли. «Это означает пятьдесят лет мира», — воскликнул Канарис, когда услышал об отмене приказа. Об отмене первого приказа о нападении стало известно лишь совсем недавно. Мотивы отмены до сих пор не ясны. Возможно, Гитлер решил выждать неделю, чтобы получить все преимущества своего пакта с русскими, который Кейтель назвал «величайшим актом, когда-либо заключенным германским государственным деятелем».
Последние мирные дни Гитлер провел почти в полной изоляции и не виделся практически ни с кем, кроме Гиммлера и Риббентропа. Оба подталкивали его к войне. Он действительно провел еще одно совещание со своими генералами, чтобы проинформировать их о том, что после завоевания Польши с ее населением следует обходиться с безжалостной суровостью. Гитлер великодушно заметил, что если генералы не захотят брать на себя труд проведения политических ликвидаций, которые будут необходимы, фюрер не станет настаивать, но прикажет, чтобы эту задачу выполнили СС. Как бы там ни было, сама надежда на возрождение Польши должна быть уничтожена, и это означало казни тысяч аристократов, интеллектуалов и священнослужителей. Гитлер просил только об одном: чтобы армия не мешала СС. Никто из генералов не возражал.
Через несколько дней Гитлер отдал приказ о вторжении в Польшу. Своих генералов он предупредил не за двадцать четыре, а за двенадцать часов. И никакого путча не произошло. Генерал Гальдер объяснял, что акция просто была отложена до первого поражения после начала войны. Не понимая, что британцы и французы не начнут крупномасштабных бомбардировок городов, военные участники заговора ждали, что Рур и Рейнланд будут подвергаться нападениям. Тогда немецкий народ осознает, что война не будет «кампанией, усыпанной цветами, как это было, когда немцы входили в Австрию и в Чехословакию». Но поражений не было. Рур бомбили листовками.
Глава 5. Генералы во время войны
Война не остановила заговорщиков. Она лишь создала дополнительные трудности, и наиболее слабые из участников отошли в сторону.
Отставной генерал фон Хаммерштейн, которого никогда не приходилось убеждать действовать против Гитлера, был снова призван на службу прямо перед вторжением в Польшу и назначен командовать одной из немецких армий на Рейне. Ему удалось организовать приезд фюрера в свой полевой штаб, где он собирался арестовать Гитлера, как только тот появится. Сообщение об этом было передано британцам Фабианом фон Шлабрендорфом сразу же после того, как они 3 сентября 1939 года закрыли свое посольство. Но Гитлер отменил обещанный визит и вскоре после этого снова отправил Хаммерштейна в отставку.
После того как Польша была захвачена и поделена между Германией и Россией, Гитлер, делая мирные предложения, стал готовиться к вторжению в Голландию и Бельгию и одновременно с этим к нападению на Францию. Практически весь Генеральный штаб выступил против того, чтобы начинать такую масштабную кампанию в конце года. Генералы бронетанковых войск, в том числе Гудериан, Рейхенау и Гёпнер, единодушно считали, что состояние почвы будет препятствовать действиям военной техники, а генералы от военно-воздушных сил (включая Геринга) настаивали, что ноябрьские туманы сделают невозможным эффективное использование авиации. Между Гитлером и Кейтелем, с одной стороны, и Браухичем и генералами Генерального штаба — с другой разгорелся ожесточенный спор. Браухич рассказывал заговорщикам, с которыми по-прежнему поддерживал связь, что не знает: он арестует Гитлера, или Гитлер арестует его.