Вошли две женщины. Одна — черноволосая, с каким-то безумным взглядом черных глаз, белым гипсовым лицом и с посохом-факелом в руке. Движения ее были очень резкими. Ее звали Регана Цвингли. Вторая — изумительной красоты, с совершенно белыми волосами нимбом вокруг кирпично-красного лица. В ее лице, отдаленно напоминающем строгие и одновременно мягкие черты греческих статуй, в то же время было что-то мстительное и ядовитое — такой изгиб был у этого рта с пунцовыми губами, так смотрели темно-голубые глаза, словно вечный твердый лед вершин, недосягаемых для смертных. Звали ее Ирид Ириарте. Сели с одинаковыми кивками.
Вошел сонный вислоносый старикашка с подслеповатыми глазками — Трифон Малларме, — пробрел к своему месту, упал на стул, заснул.
Вошел веселый коротышка с лицом, покрытым лукавыми морщинками, и открытой улыбкой — Иоанн Лерке.
Вошел Пиль.
Вошел жирный до невообразимости, похожий на громадную масляную гору, и из сливочных холмов его щек торчал красный как морковка, ноздреватый нос. Звался Либан Бакст. Кивнул, уселся, — и заскрипел под тяжестью несчастный стул.
Вошел мрачный усатый Баал Форкис с извечным трезубцем в руке, кивнул только спящему Малларме, сел.
Вошел крепкий верзила, красный и тупой, с похотливым взглядом и алым чувственным ртом, — Джакомо Банокка.
Основной состав Буле был в сборе, но ждали остальных, не входящих в него. Вскоре выяснилось, что трое не придут, впрочем, как всегда.
Вошел Сутех вместе со страшнолицым, огромным, которого звали бен Кебес. Оба уселись рядом с Ховеном, слева от Меса.
Появились кубки с амброзией, которые были тут же выпиты. Первоначальное напряжение спало.
Пошел разговор.
— Живописное место.
— Давно я не пил эту жидкость. Вы заметили морщины?
— Да, место довольно красивое. Покойный был эстет.
— Морщины? Да вы прекрасно выглядите!
— Ах, смерть — это ужасно. Подумать только — Кобленц, великий Кобленц, и вот так вот позволил…
— Думаю, зал обставлен слишком претенциозно.
— Он не любил жизнь.
— Да, слишком претенциозно.
— Но у другой из железа душа и в груди беспощадной истинно медное сердце. Кого из людей она схватит, тех не отпустит назад. И богам она всем ненавистна.
— А нас все меньше.
— Как это верно сказано, подумать только, — и богам… как там дальше? Да!
— Ведь сам ушел! Никто его об этом не просил. Не понимаю.
— Ненавистна! Да!
— Кончайте… глупости все это. Сам, не сам — вас не спросили.
— Кстати, вы видели этого… бен Кебеса? Вон он сидит. Какое чудовище! Ведь он тоже…
— Меня спрашивать не надо. Я сама все знаю.
— А кто не тоже? Все тоже.
— Да.
— Хе-хе, вы ведь их не любите? А?
— Главное — не Кебес. Главное — это то, что ушел Цезарь Кобленц. А, следовательно, пришел Сутех. Вот что главное.
— А кто их любит? Ну, скажите, кто? Разве Ховен, негодяй. Я его ненавижу.
— А я знаю, что его изберут.
— Ненавидеть грешно.
— Голоса! Голоса! Мы не знаем, кто здесь за кого!
— Ах, опять моралии! Перестаньте, Малларме!
— Троих не хватает. Запомните это.
— Я сплю и вас не трогаю. На этом же основании прошу прекратить трогать и меня.
— …морские бездны ужасны. Но они будят чувства, а это совсем не так плохо, как кажется. Чувства — это ведь так… как бы это… словом, не знаю.
— А мы ведь разваливаемся. Вам не кажется?
— Не то, не то! Розовы, розовы были горы!
— Раньше была такая веселая поговорка: «Если кажется, перекрестись». Как вам? Ха-ха-ха!
— Видите ли, дорогая, их Пантеон — это нечто особенное. Да, конечно, они тоже были связаны с людьми, но — с людьми мертвыми. Примите во внимание это обстоятельство. Слишком много было богов, связанных с загробным культом. Это ведь значит, что люди в них нуждались. А это в свое очередь означает, что люди там жили не столько в этом мире, сколько в том.
— Ой, вы такой бесстыдник, Банокка!
— И вот эти двое здесь. Это только первые ласточки, будьте уверены.
— Да что вы, мадам, это такой невинный анекдот!
— Что, вы думаете, будут и другие?
— Хорошо, а что тогда анекдот неприличный?
— Неизвестно, сколько вокруг таких же, как мы, бездомных, бесцельных, безверных…
— Ха-ха-ха! Ах, да прекратите же, Банокка!
— Мы на нейтральной территории, герр Ховен. Кто может нагрянуть сюда? Местным Владыкам мы безразличны. Что им до нас? У них дела.
— Я скажу тебе по секрету, Мать Кибела, заговор — это не обязательно ножи под плащами и темная ночь.
— Война — вот что нам нужно. Хорошая кровопролитная война до тех пор, пока последний из сражающихся не издохнет. Вот что я люблю, герр Мес.
— Эмигранты!
— Я имею право на Архонтство. Как-никак, я сын Кронида. И не надо… не надо мне ваших уговоров, Ирид. Вы ведь и сами…
— Что, Сет?
— Дионис буянит.
— Настало время. На нашей стороне многие. Потерпи, Себек. В следующий раз и тебя…
— Пусть его. Он не добьется своего.
— Ах, Банокка… а правда, что у вас такой огромный фаллос?
— Я терплю, Сет.
— Да, мадам. Вот он.
— Нужно не допустить их, сын мой. Сможем ли? Не помешает ли нам этот рыжий дикарь? Я боюсь, Аугусто.
— Боже левый!
— Мы попытаемся, мать. Хотя я также не уверен.
— Мес, ты за нас? Смотри!
— Я боюсь, Аугусто.
— А кто еще?
— Я боюсь.
— Увидишь. Но многие, смею заверить.
— Уже скоро. Настал момент триумфа, Себек. Уже настал.
— Тогда и вы увидите, за кого я.
— Главное, не торопись.
— Мне, конечно, он не по душе, но уверен, мне понравится кислое выражение на морде Бона деа. Я ведь не забыл, как скидывали они меня с Вершине, копытами своими по спине колотя.
— Вы такой пошляк, Банокка!
— А вы злой, Пиль.
— К вашим услугам, мадам.
— Не забудьте, ведь я — самое Злословие!
— Сейчас!
Медленно и торжественно Модерата встала, зашуршало ее платье, и разговор прервался.
— По праву старшей, — объявила она в наступившей тишине, и Ховен рядом с Месом ощетинился, — я позволю себе открыть наше Буле. Все вы знаете, что сегодня ушел наш брат Цезарь Кобленц и сегодня же были преданы его останки священному огню. Место одного из Архонтов очистилось. И вполне закономерно мы задаемся вопросом: кто вместо него?
Она села.
— Кобленц придерживался определенной политики, — заметил веселый Лерке.
— Он никому не вредил, задавая тон всем.
Зашумели.
— Мы надеемся, что Буле изберет того, кому также будет дорога эта политика, — заметил Лента.
— Таких нет, — выкрикнул кто-то.
— Надоело! — выкрикнул кто-то.
— У нас свои планы, — выкрикнул кто-то.
— Кто говорит так, — проронила Млдерата, — тот отступает от священных принципов договора. Мы не вредим людям.
— А мы этот договор не подписывали, — донесся голос Ирид.
Проснулся сразу же Малларме:
— Зачем же так прямо, сестрица? — вопросил он дребезжаще. — Теперь намерения ясны.
— Они и были ясны, — выкрикнула со своего места Регана. — Да скажите же ей!
Ховен ворочался на скрипящем стуле и бросал сумрачные взгляды туда, где сидели Модерата и Лента.
— Боятся? — ухмыльнулся Пиль, перемигиваясь с лукавым Лерке. — Это только цветочки.
— Хватит с нас верховенства! — зарычал вдруг Ховен, мгновенно распаляясь. — Долой мамашу и ее сынка! Буле обойдется и без них.
Его тут же поддержали Ирид, Пиль с Лерке (эти как будто шутили) и Регана. Мес спокойно сидел и наблюдал.
— А ты? — спросил его волнующийся Сутех.
— Потом, потом, — отмахнулся Мес. — Я сейчас не нужен.
— Зачем, — спросил Бакст, — ты это затеваешь, Ховен?
— Заткнись! — приказал тот. — Ублюдок, винная бочка! Не тебе сидеть на месте Летоида!
Бакста заглушили.
— Ну что? — насмешливо завопил Ховен, обращаясь к Модерате. — Сойдешь со своего места сама? Или сбросить тебя?
Модерата, разгневанная, снова поднялась.
— Мерзкий солдафон! — возмущенно произнесла она. — Уймись! Еще не остыл пепел на костре Луконосца!
— Я говорила тебе, — сказал ей Регана.
Ховен раскрыл рот, загромыхал — засмеялся.
— Какими словами она изъясняется!
Сутех наклонился к Месу.
— У вас что, всегда так?
— Время от времени, — пожал плечами тот. — Нет сильной руки. Отце всегда служил сдерживающим фактором. Теперь они предоставлены самим себе. Не ведают, что творят.
Сутех отшатнулся от него.
Ховен бушевал, впрочем, с широкой неприятной улыбкой на устах.
— Я предлагаю, — сдержанно произнесла Модерата, не обращая внимания на его рык, — Архонтом избрать нашего дорогого Либана Бакста. На мой взгляд, он достоин этого.
Бакст зарделся и стал похож на вишневый пирог.
— Тогда лучше Мес, — послышался голос Банокки.
— Вето, — произнес Пиль.
— Отклоняется, — повела рукой Модерата. Ховен, яростный, направился к ней, но его на полпути задержали.
— Итак, все Буле… — начала она.
Наступила кратковременная пауза, и в этой паузе всплыл вдруг спокойный голос Меса:
— Предлагаю Сутеха.
— Вот и началось, — потер руки Пиль.
Лерке засмеялся. Где-то опрокинулся стул, рядом с Модератой вскочил на ноги Лента, крича:
— Вето!
Проснулся Малларме, сказал:
— Да-а, — снова заснул.
— Про! — вопил Ховен.
— Про, — подтвердил Пиль.
— Про, — сказал Лерке улыбаясь.
— Про, — гукнул бен Кебес.
— Про, — сказала Ирид.
— Про, — безразлично произнесла Регана.
— Про, — сказал Мес.
Модерата по очереди посмотрела на остальных.
— Ну, кто еще — про? — насмешливо спросила она. — Что же вы? Ведь вы тоже в этом заговоре.
Форкис взглянул на спящего Малларме, проговорил:
— Мне все равно, — отвернулся.
— Заметьте, троих не хватает, — вскричал Лента.
— Они не в счет, — грянул Ховен.
— Ты? — сказала Модерата Банокке.
Тот пожал плечами, самодовольно ухмыляясь.