Под такой удар попала атаковавшая в первой линии пехотная дивизия генерала Газана. Она была сбита полками Милорадовича в «собственный тыл», потеряв при этом 5 орудий и 1,5 тысячи человек пленными. Маршалу Мортье с остатками дивизии пришлось пробиваться через русские ряды, что ему и удалось сделать. У берега Дуная разбитых французов ожидали суда. Погрузка на них всех, кто это мог сделать, шла под огнем русских батарей, поставленных у самой воды.
Император Наполеон I воспринял известие о поражении французского корпуса под Кремсом и редкой неудаче маршала Мортье с нескрываемым огорчением. Молча выслушав донесение, Бонапарт произнес одно-единственное слово: «Побоище».
Голенищев-Кутузов, сумевший под Кремсом заставить маршала Мортье с его корпусом вновь перебраться на правый берег Дуная, в донесении государю так описывал «отличия» подчиненного ему рядового генерала в том деле, прося дать ему новый чин за оказанные заслуги:
«Генерал-майор Милорадович… во время сражения в Кремсе он выдержал весь неприятельский огонь с утра до самого вечера и не токмо не уступил свое место, но часто опрокидывал неприятеля на штыках и тем дал время зайтить нашим ему с тылу и решить победу, то неблагоугодно ли будет и сего храброго генерал-майора пожаловать в генерал-лейтенанты».
Император Александр I исполнил прошение полководца. И даже наградил героя той баталии дважды. За дело при Кремсе Михаил Андреевич был пожалован Военным орденом Святого великомученика и победоносца Георгия 3-й степени и получил производство в чин генерал-лейтенанта. В числе первых его поздравил М.И. Голенищев-Кутузов.
В сражении при Аустерлице Милорадович командовал одной из колонн союзных армий, при которой находились со своими свитами монархи России и Австрии. Колонна (4-я) оказалась в эпицентре битвы, приняв на себя всю мощь атакующего удара французской армии. Очевидец тех событий писал:
«…Наш центр прорван, колонна Милорадовича рассеяна, и сражение безнадежно потеряно».
Считается, что отчасти поражение союзников в этой битве было связано с плохим знанием их командования обстановки перед собой. Вина здесь лежит и на Милорадовиче. Начальник 2-й колонны генерал-лейтенант на русской службе граф А.Ф. Ланжерон в своих мемуарах, оправдывая собственную неудачу, так упрекает его в слабом «водительстве» колонны:
«…Теперь я должен оставить рассказ о действиях своей колонны, чтобы описать неудачи четвертой колонны.
Мы видели, что эта колонна, при которой находились государи, должна была пройти Пунтовиц и атаковать Кобельниц.
В 7 часов утра она начала движение и шла левым флангом, имея русских в голове. Впереди шел Новгородский полк, а за ним Смоленский, Апшеронский и Малороссийский гренадерский и 12 батарейных орудий полковника Кудрявцева. Колонна шла повзводно, без приказаний, без предосторожностей, без авангарда, без разъездов; даже ружья не были заряжены, и сделали это только в 300 шагах от противника.
Говорят, при ней не было кавалерии, но разве генерал Милорадович не имел при себе адъютантов и ординарцев-казаков? Не мог разве он послать хотя бы одного из них осмотреть впередилежащую местность? Разве он не мог сделать это сам? И что делали 500 кавалеристов конвоев государей и Кутузова?
Что делали молодые адъютанты императора, его ординарцы и бывшие при них казаки, если 40 000 противника сосредоточились в тысяче шагов от этой колонны и никто об этом не знал. Одного разведчика было достаточно, чтобы заметить расположение противника и спасти армию от поражения наголову, которое ее постигло. Слабая рекогносцировка, которую Кутузов приказал произвести генерального штаба майору Толю, была направлена на Кобельниц, по пути движения колонны, и ничего не было сделано на правом фланге.
Милорадович говорил в свое оправдание, что он не получил никаких донесений из колонны Пржибышевского (генерал-лейтенанта, командовавшего 3-й колонной. – А.Ш.), шедшей впереди него, и поэтому не предполагал французов так близко. Но разве это оправдание чего-нибудь стоит? Приказать произвести рекогносцировку дорог, где предположено идти и дать бой, и освещать свои фланги, есть долг не только генерала, но вообще каждого офицера, командующего отрядом…
Четвертая колонна, пройдя полверсты, очутилась вблизи неприятеля, о котором не подозревала (факт невероятный, но тем не менее действительный). Наконец генерал Кутузов сам приказал, так как об этом не подумал Милорадович, подполковнику Новгородского полка Манахтину скорее выдвинуться и занять Пунтовиц двумя баталионами того же полка. Было 8:30 утра, Манахтин, желая исполнить приказание, столкнулся со всеми французскими массами…
…Французские колонны, позади которых находился сам Наполеон, показались на всех высотах, двинулись в атаку, развернулись на бегу и атаковали русскую колонну. Она была раздавлена и рассеяна менее чем в полчаса: 1-й батальон Новгородского полка продержался некоторое время и был почти уничтожен. Его командир, генерал Репнинский, был ранен тремя пулями…
Французы, предводимые Сультом и Бернадотом, развивали достигнутые успехи с быстротою, не позволившею союзникам собраться. Русские были отброшены на Крженовец, австрийцы – на Аустиерадт, и сражение с самого начала было безвозвратно проиграно…
Если бы император имел в то время военный опыт, который приобрел с этих пор, он увидел бы, что один Милорадович был причиною подобной катастрофы, отнял бы у него после сражения командование и предал бы суду: нельзя было быть более виноватым, чем он. Но вышло наоборот: Милорадович попал в большую милость, чем когда-либо.
Милорадович был очень умен; он чувствовал свою ошибку и сделал все, что надо было, чтобы выказаться пред императором. Он был на великолепной скаковой английской лошади, скакал галопом по фронту, ездил взад и вперед под градом пуль и снарядов самым смелым образом. Он кричал, клялся, ругал солдат и держался все время между ними и противником.
Император был убежден более, чем когда-либо, что Милорадович – герой…»
Можно оставить на совести Александра Луи Андро Ланжерона, графа, маркиза де ла Косс, барона Кони, большинство упреков, сказанных выше в адрес Милорадовича. У французского аристократа на русской службе с Михаилом Андреевичем отношения не сложились. Как известно, Ланжерон, дослужившийся в России до чина генерала от инфантерии, ревниво относился к успехам и отличиям своих соратников по службе, не говоря уже о «худородном» генерале, командовавшем колонной, на которую обрушился главный удар наполеоновской армии.
Можно лишь добавить еще то, что русские войска, составлявшие в сражении при Аустерлице часть союзной армии, действовали по плану, составленному австрийцами и написанному перед самой баталией, вечером, на немецком языке. Известно, что в то утро густой туман, окутавший поле битвы, сыграл с союзниками, двинувшимися в наступление, самую злую шутку. И что лично Милорадович в тот день блеснул бесстрашием, презрением к смерти, но – увы, изменить ход Аустерлицкого сражения он просто не мог.
И что сам Ланжерон, начальствовавший 2-й колонной, не блистал на том же поле брани. Винить же в общей неудаче перед потомками командира другой колонны, думается, не самое пристойное дело для мемуариста.
Следует вспомнить еще и то, что великий в мировой истории венценосный полководец Наполеон I Бонапарт считал викторию французского оружия при Аустерлице самой большой звездой в созвездии военных побед. Битву проиграли по большому счету не командир 4-й колонны и даже (что доказано исследователями) не главнокомандующий русской армией генерал от инфантерии М.И. Голенищев-Кутузов, фактически отстраненный от реальной власти. Дело было проиграно двумя союзными монархами России и Австрии, возжелавшими обрести большую славу и самолично сокрушить новоиспеченного императора Французской империи.
…После аустерлицких событий генерал-лейтенанту М.А. Милорадовичу уже вскоре довелось участвовать в Русско-турецкой войне 1806–1812 годов. Она стала заметной вехой в его полководческой биографии: на этой войне он, как военачальник, глава отдельного корпуса, впервые действовал вполне самостоятельно, принимая на бой ответственные решения.
К слову говоря, отправление Милорадовича на берега Дуная не осталось не замеченным в кругах генералитета русской армии. М.И. Голенищев-Кутузов писал ему в июне 1806 года, вспоминая события при Амштеттине и Кремсе:
«Вы уже оказали великие услуги Ваши отечеству в двух войнах, в которых Вы находились, и Ваши таланты заставляют от Вас надеяться еще больших».
Корпус генерал-лейтенанта М.А. Милорадовича вступил на театр войны, переправившись через Днестр. Оказавшись на территории Придунайских княжеств – Молдовы и Валахии, русские войска в декабре 1806 года нанесли поражение туркам близ города Бухареста, тогда валахской столицы. Бухарест «занимается стремительными действиями», не оставляя неприятелю никаких шансов на упреждение действий русских войск.
Затем состоялось сражение 14 июня 1807 года у селения Обилешти. В нем наголову оказалась разбитой армия великого визиря, так надеявшегося вступить «хозяином положения» в столицу Валахского княжества.
Обрадованный такой «знатной победой», император Александр I по-царски наградил удачливого полководца, пожаловав ему Золотое оружие – шпагу, украшенную алмазами и надписью «За спасение Бухареста». С этим клинком Михаил Андреевич старался не расставаться до конца своих дней.
16 сентября 1809 года Милорадович отличился в большом сражении при Рассевате. Здесь значительные силы турок были разгромлены наголову и обращены в бегство «с рассеиванием по местности».
Рассеватская виктория принесла Михаилу Андреевичу долгожданные и заслуженные личной доблестью и редким умением водить войска в бой эполеты генерала от инфантерии. Высочайший указ о том состоялся быстро, 29 сентября.
…После возвращения с берегов Дуная в российские пределы М.А. Милорадовича ждало назначение генерал-губернатором в Киев. Одновременно ему вверялись войска, квартировавшие на Киевщине; он обладал и военной, и гражданской властью. Думается, что новоиспеченный генерал от инфантерии прекрасно понимал, что Россию ожидает в скором времени большая континентальная война. О противнике гадать не приходилось.