тись в фуражном фургоне, и это продлится неизвестно сколько. Но, я не ропщу. В конце концов, я не был в своем родовом замке уже пять лет, а сейчас по воле обстоятельств возвращаюсь туда, где родился.
Услышав такую интересную подробность, я вмешался в разговор:
— Так разве вы приехали в гости к баронессе не из своего замка? Тогда, разрешите полюбопытствовать, откуда?
Он объяснил:
— В последние годы я жил в Вене. Оттуда мне сначала пришлось бежать от войны в Ольмюц, а в Гельф я приехал уже потом, после Аустерлицкой битвы, надеясь переждать в крепости нашествие французов. Покойный барон был моим другом и дальним родственником. Он познакомил меня с Иржиной. Мы дружили семьями, ездили в гости друг к другу. Но, после смерти барона моя супруга тоже умерла. Потому, решив, что раз уж и мне судьба определила стать вдовцом, я воспользовался гостеприимством любезной вдовы барона. Потом из Гельфа я собирался ехать в свой замок Здешов-Козел, но тут пришли французы, сразу конфисковав моих лошадей вместе с экипажем и отослав их своему начальству в Ольмюц. Поэтому я смог продолжить путь к себе домой лишь сейчас вместе с вами.
— Ах, вот оно что! Теперь мне понятно ваше присутствие среди гостей Иржины, — проговорил я.
А сам подумал, что этот толстяк с хитрой физиономией, похожей на морду жирного кота, пожалуй, мог вынашивать планы женитьбы на вдовствующей баронессе. То-то он с ней так любезничал! Даже руку подал галантно, проведя женщину ближе к костру. И она с удовольствием грелась, усевшись на толстое бревно, лежащее рядом, которое драгуны еще не успели разделать на дрова.
— Не угодно ли бренди, виконт? — спросил Влад, отхлебнув напиток из походной манерки.
При этом, флягу он протянул Леопольду. Но, толстяк отказался, проговорив:
— Нет, лучше не надо, а то, боюсь, в дороге голова закружится. С вашего позволения, я предпочел бы угоститься вечером, перед сном. Вы же знаете, как плохо я переношу подобные возлияния. В прошлый раз зачем-то французов решил освободить из темницы, хотя ненавижу их, когда трезв…
— Ну, как знаете, виконт, — проговорил баронет, продолжая отхлебывать по маленькому глотку из манерки, смакуя вкус крепкого напитка.
— Как тут у вас возле костра прелестно, князь! — воскликнула Иржина, лукаво поглядывая на меня.
Я же в этот момент смотрел наверх, на облака, летящие по ветру и затягивающие декабрьское небо, делая его серым, отчего дневной свет короткого зимнего дня быстро тускнел. Окидывая бивак взглядом, я наблюдал, как большинство солдат по-прежнему дремлют возле костров. И в этот момент я думал о том, что надо бы уже расшевелить все это «сонное царство». Если, конечно, мы хотим добраться засветло до ближайшей деревни, обозначенной на карте.
Но, мне никого расшевеливать не пришлось. Поскольку в этот момент прискакал неутомимый Дорохов, которому я поручил организацию охраны нашего временного лагеря. Поручик громко кричал:
— Замечена французская кавалерия! Сюда скачет целый эскадрон!
И уже от одного этого крика весь наш походный бивак пришел в движение. Солдаты, которые только что, вроде бы, сладко спали, укрывшись ельником, вскакивали от костров и, хватая оружие, тут же начинали его чистить, чтобы потом зарядить. А процесс заряжания был весьма непростым, в дюжину этапов. По команде «Заряжай!» боец брал ружье, потом открывал пороховую полку, потом вытаскивал из патронташа-лядунки бумажный патрон с отмерянным заранее количеством пороха, потом этот патрон разрывал, насыпая порох на полку ружья и закрывая ее. И только после этого солдат помещал пороховой заряд в ствол, а сверху него забивал пулю с помощью шомпола. Заряженное ружье следовало поднять в положение «На плечо». Все эти приготовления солдаты немедленно начали проделывать по моей команде, которую повторяли во все концы лагеря унтер-офицеры.
Глава 31
Будучи с разведкой и вовремя заметив французов, Дорохов быстро прискакал в наш лагерь, нещадно пришпоривая своего Гарсона. Отчего поджарый гнедой под ним мчался во всю прыть. Не подними поручик тревогу вовремя, и мы не успели бы приготовиться. Впрочем, даже теперь просыпающиеся после дневного сна солдаты едва успевали готовить свое оружие к бою и занимать позиции для стрельбы из-за засеки. Унтерам приходилось кричать:
— Становись! Заряжай! Поживей, братцы!
Тем временем, на противоположном конце поля, примыкающего к нашему лесу, возле скалистого подножия горы, вокруг которого петляла дорога, показались несколько всадников передового дозорного отряда вражеского эскадрона. Они трусили рысцой, но, едва заметив впереди на краю лесного массива отсветы наших костров, сразу развернулись, ретировавшись и возвратившись к своим с вестью о нашем обнаружении. Прошло всего несколько минут прежде, чем показался уже весь французский эскадрон, выкатившись походной колонной из-за поворота вокруг ближайшей горы в зону видимости. И всадники начали перестроение, разворачиваясь во фронт перед атакой.
Мне в подзорную трубу хорошо было видно, что нас собирался атаковать не какой-нибудь эскадрон линейных кавалеристов, а наполеоновские гусары в больших лохматых медвежьих шапках, представляющие собой элиту легкой кавалерии армии Франции. Ведь только самым отличившимся гусарским подразделениям полагались подобные шапки-кольбаки вместо киверов. Глядя на вражеских всадников, я подметил, что приказы своих командиров они выполняют четко. По крайней мере, каждый всадник расторопно занимал свое место в линии предстоящей атаки.
Это у нас там в двадцать первом веке привыкли думать о гусарах, насмотревшись исторических фильмов, как о нарушителях воинской дисциплины, считая их всех хвастунами, задирами, пьяницами, волокитами за юбками и чуть ли не анархистами. На самом же деле, они представляли собой вполне дисциплинированное и боеспособное конное войско на быстрых лошадях, используемое для стремительных фланговых атак, для рейдов по тылам неприятеля, для разведки и патрулирования занятых территорий. Часто гусары составляли резервные силы при штабах. Об этих всадниках с уверенностью можно было сказать лишь одно: каждый из них должен был обладать достаточным бесстрашием и определенной ловкостью, чтобы атаковать, обращать в бегство и преследовать противника, вылетая на всем скаку против ружейного, а то и пушечного огня. При этом, имея в своем распоряжении лишь саблю и пару однозарядных пистолетов.
Первыми гусарские формирования, вроде бы, придумали венгры, выставляя свою легкую конницу против турецкой. А золоченые или посеребренные шнуры, нашитые поверх курток-доломанов, стали признаком гусар во всех тех армиях, где этот вид кавалерии прижился. Пока я рассматривал яркие гусарские шнурованные мундиры: доломаны, утепленные мехом ментики, надетые поверх них, и штаны-чикчиры, тоже расшитые шнурами вместо лампасов, ко мне подошел драгунский вахмистр Ширяев, неожиданно попросив:
— Ваше высокоблагородие, разрешите нам ударить неприятелю во фланг после залпов пехоты.
— Разве вы сможете атаковать на крестьянских лошадях? — удивился я.
— Сможем. Если в нашу ловушку неприятель зайдет, то порубаем так, что ни одного француза в седле не останется, — кивнул вахмистр.
— А ловушку приготовили? — спросил я.
— Так точно, ваше высокоблагородие. Пока другие отдыхали, мы все приготовили. Как только французы между засекой и лесом кинутся, чтобы к середине нашего бивака прорваться, так мы и выкатим в узких местах фургоны с дровами, перегородим им дорогу и вперед, и назад, а потом сразу из лесу набросимся на них. У нас готов засадный отряд всадников на самых лучших из тех коней, которых вы нам позволили взять.
— Хм, неплохой план, — пробормотал я, подумав о том, что такой маневр драгун, по крайней мере, позволит пехотинцам перезарядить ружья. Французские гусары, разумеется, постараются прорваться за периметр лагеря до того момента, как наши солдаты успеют выполнить перезарядку оружия. И если драгуны попробуют задержать их, это, по меньшей мере, внесет сумятицу в ряды неприятеля, дав нам некоторое преимущество во времени. Вот только непонятно, какие потери понесут драгуны, действуя на лошадях, которых никто не обучал кавалерийскому бою? Впрочем, особого выбора не имелось. И потому я согласился, сказав:
— Действуйте, вахмистр. Но, лишь на самой ближней дистанции.
Ширяев удалился к своим драгунам, а я еще раз взглянул в подзорную трубу на вражеский эскадрон, в котором трубачи уже затрубили сигнал к атаке. И всадники рванулись вперед. Они не размахивали на скаку саблями, как это, обычно, показывают в кино, а каждый из них держал в одной руке лошадиную уздечку, сжимая в другой заряженный пистолет. Клинки пойдут в дело уже потом, когда отгремят залпы. А они прогремят только тогда, когда гусары приблизятся к нашим позициям на расстояние выстрела.
Пока гусарские кони скакали через замерзшее поле в нашем направлении, разгоняясь и переходя в галоп, я в последний раз обернулся в сторону Иржины, которую вместе с другими женщинами по моему приказу увели подальше в лес телохранители, возглавляемые Степаном Коротаевым. Убедившись, что мой денщик выполнил приказ, уведя беженок на безопасное расстояние, и они уже затерялись среди деревьев за дальним концом вырубки, я повернулся к семеновцам, изготовившимся к стрельбе из-за засеки, приказав:
— Пока не стрелять! Подпустить ближе!
Топот лошадиных копыт стремительно приближался. А французские трубачи продолжали снова и снова выдувать сигнал к атаке. Вот-вот расстояние сократится сначала до ружейного выстрела, потом и до пистолетного. И нужно не прозевать момент, чтобы выстрелить из ружей до того, как кавалеристы смогут эффективно использовать свои короткие стволы. Стоя за нашей импровизированной засекой и сжимая в каждой руке по пистолету, я считал секунды. Кроме подзорной трубы, здесь еще не имелось никаких дальномеров, буссолей и прочих полезных в военном деле приборов. И расстояние приходилось определять на глаз. Впрочем, глазомером меня и князя Андрея природа не обидела. Потому я вовремя выкрикнул команды последовательно: