— Готовься! Целься! Огонь!
Вместе с трескотней выстрелов сразу едко запахло порохом. Залп проредил строй неприятельских кавалеристов. Несколько лошадей, наткнувшись на пули, упали вместе с седоками, с треском ломая кости, еще несколько всадников на неповрежденных с виду лошадях сползли на скаку с седел убитыми или сильно ранеными. Но, это пока ничего не решило. Солдаты все-таки стреляли по движущимся целям не слишком метко. Да и один наш залп — это всего лишь семь десятков пуль, из которых две трети пролетели мимо. И оставшиеся в эскадроне французские гусары, которых было не менее сотни, продолжали атаку. А я в этот момент очень жалел, что нету у меня здесь пулемета или мощного огнемета. Вот уж пригодились бы они против кавалерии!
Через несколько секунд вражеские всадники подскакали уже так близко, что я четко видел яростное выражение их лиц с топорщившимися черными усами. Ветер дул им в спины, и меня захлестнул запах конского пота прежде, чем гусары произвели свой пистолетный залп, который оказался еще менее результативным, чем стрельба наших пехотинцев. Насколько я успел заметить, из семеновцев упали всего двое. Я же продолжал стоять на правом фланге. Скрытый от супостатов ветвями поваленного дерева, торчащими высоко вверх и в разные стороны, я целился из пистолета сквозь ветвистую завесу в ближайшего всадника, который, казалось, летел прямо на меня, выхватив саблю сразу после своего бесполезного выстрела.
Я выстрелил в сторону вражеского всадника, но промазал, поскольку в этот момент гусар неожиданно начал отворачивать. Лес вокруг нас в предгорьях моравских гор рос смешанный. По его краю преобладали грабы и березы вперемешку с дубами и буками, но попадались также сосны и ели. И, чем дальше в горы, тем больше хвойные породы преобладали над лиственными. Между мной и вражеским гусаром находилась преграда в виде большого срубленного граба, сваленного поверх березы с толстым стволом. Листва к этому времени полностью облетела, но многочисленные ветки, которые в лежачем положении деревьев торчали вверх и в стороны на несколько метров, создавали надежную преграду, которую ни одна лошадь преодолеть не могла без риска напороться брюхом на ветки. Тем более, что некоторые из самых толстых и длинных веток, обращенные в сторону неприятеля, были специально подрублены наискось, представляя собой опасные колья. И так было по всему защитному периметру, поскольку деревья всюду лежали внахлест, не оставляя лазеек для неприятеля.
И эта наша нехитрая импровизированная засека, устроенная драгунами, успешно сработала, потому что французские гусары, разумеется, не были самоубийцами. Увидев перед собой достаточно серьезную преграду, они начали сбавлять темп скачки, отворачивая по дуге в сторону за своим командиром, который приказал направить коней туда, где имелся промежуток между засекой и лесом. Я затаил дыхание, наблюдая за тем, как неприятель сам устремляется в ловушку, устроенную драгунами, и думая о том, насколько эффективно она сработает.
В это же самое время солдаты лихорадочно перезаряжали ружья. Каждый из пехотинцев понимал, что стоит кавалерии ворваться в лагерь, и дело будет плохо. Пехота, да еще вовремя не построенная в каре, просто не сможет оказать серьезного сопротивления кавалеристам. Я тоже, разумеется, опасался, что гусары зарубят саблями и затопчут конями солдат за считанные минуты, если прорвутся за засеку.
Вот потому мы с драгунами и подстраховались заранее. Как только большая часть вражеского эскадрона, обогнула длинную изгородь из поваленных деревьев, защищавшую наш бивак, и устремилась между препятствием и лесом, предвкушая нападение на пехоту с фланга и ее быстрый разгром, драгуны быстро выкатили фургоны с дровами, замаскированные до этого еловым лапником. И эти фургоны встали поперек единственного проезда, превратив его в тупик. А одновременно с этим из леса, который начинался сразу напротив въезда в этот отгороженный «карман», с криками «Ура!» выметнулся драгунский взвод.
Три десятка наших кавалеристов против сотни вражеских. Причем, все наши в грязных и порванных мундирах без головных уборов, уставшие после работ по строительству засеки, да на крестьянских лошадях, необученных бою. Я смотрел на происходящее с замиранием сердца, боясь, что драгуны погибнут зря. Тем не менее, их неожиданное появление явно смешало планы противника. Ведь французские гусары не подозревали о наличии у нас в резерве конных бойцов.
Вооруженные трофейными пистолетами, которые я вывез из Гельфа, отобрав их у солдат Годэна и у поверженных фуражиров, драгуны дали залп по противнику с очень близкого расстояния, а затем тут же пустили в ход сабли. Холодное оружие в хорошем состоянии я из замка Иржины тоже забрал, подумав, что вполне может пригодиться в здешних условиях. Вот оно и пригодилось. Драгуны, как выяснилось, владели саблями мастерски, уверенно врубившись в ряды неприятеля, чем, конечно, вызвали замешательство среди наполеоновских гусар. Впрочем, эти усачи в медвежьих шапках были отнюдь не робкими. Каждый из них считал себя бравым воякой. Потому гусары не дрогнули, лишь быстро развернули своих коней для противодействия атаке наших кавалеристов. Вот только, это обстоятельство дало достаточно времени моим пехотинцам, чтобы перезарядить ружья.
Глава 32
Наши драгуны отсекли от гусарского эскадрона и связали боем большую часть всадников, прорвавшихся в брешь засеки. Но передний неприятельский взвод все-таки лихо подскакал вплотную к дровяным фургонам. Вот только лихим всадникам пришлось остановиться перед этим препятствием, перегородившим узкий проезд между лесом и изгородью, сделанной из поваленных деревьев. Остановившись перед фургонами, шеф французского эскадрона с красным султаном на шапке приказал спешиться одному из отделений для того, чтобы оттащить эти телеги, набитые дровами, в сторону.
Два других отделения французский офицер двинул в лес, надеясь быстро обойти препятствие. Но, он не учел, что в том месте за елками находился бурелом, через который лошади не могли перепрыгнуть, как они не могли до этого перепрыгивать через засеку. Более того, на краю леса, скрытая за разлапистыми елями, сидела засада из тех двух десятков драгун, которым не досталось более или менее выносливых лошадей, не растерявших силы в дороге и хоть как-то пригодных для ратных дел. И все драгуны, сидящие в засаде, держали в руках заряженное оружие. Кто-то пистолет, а кто-то и ружье.
Потому французским гусарам, напоровшимся на наших драгун возле бурелома, не поздоровилось. Ведь расстояние, с которого пешие драгуны дали залп по вражеским всадникам, пытавшимся въехать в лес, не позволяло сильно промахиваться. И шеф эскадрона, сразу потеряв от пуль человек восемь, вынужден был отступить, снова выскочив из леса на открытое место перед дровяными телегами. А там уже наши пехотинцы, развернувшись, изготовились к стрельбе. Дав залп, они постреляли тех гусар, которые спешились и пытались сдвинуть фургоны, набитые дровами, да еще и попали в некоторых всадников, оставшихся рядом с шефом эскадрона.
Потеряв половину своего авангарда и убедившись, что вперед к центру нашего лагеря сходу не пробиться, командир французских кавалеристов не придумал ничего лучше, чем дать команду взводному трубачу играть отступление. Вот только, отступать уполовиненному первому взводу было уже некуда, поскольку за их спинами как раз в этот момент кипела битва. Там тридцать русских драгун, словно чудо-богатыри, бились против шестидесяти наполеоновских гусар. И мы не могли им помочь.
— Живей, братцы! Становись! Заряжай! Ружья к щеке! Целься лучше! — продолжали выкрикивать команды наши пехотные унтеры.
Прозвучал очередной залп, и пули опять полетели в сторону первого взвода вражеских кавалеристов. Хотя несколько всадников и сползли с лошадей, но процент попаданий оставался по-прежнему небольшим. А шеф эскадрона, в которого старались попасть многие стрелки-семеновцы, до сих пор оставался невредимым. В своей огромной медвежьей шапке с красным султаном этот чернобровый усач возвышался над другими гусарами, словно заговоренный, даже не пригибаясь во время выстрелов, а лишь властно отдавая команды, жестикулируя блестящей саблей.
Между тем, пороховой дым быстро заволакивал место сражения. И я не мог точно видеть, что же там происходит с драгунами. От конной свалки до меня доносились лишь отдельные пистолетные выстрелы, звон сабель, ржание коней, вопли раненых, ругательства на французском языке и русский мат. Тут кто-то тронул меня за плечо. Обернувшись, я увидел Федора Дорохова, которого придерживал в резерве вместе с его разведчиками.
— Мне кажется, ротмистр, что самое время и нам присоединиться к сражению. Надо помочь драгунам, иначе их всех перебьют, — сказал поручик.
И Федор, разумеется, был прав. Я и сам понимал, что необходимо немедленно организовать помощь нашим храбрецам. Только не очень понятно мне было, как это осуществить в сложившейся боевой обстановке. Или все-таки использовать самый последний резерв? Прикинув, что иного решения нет, я сказал Дорохову:
— Возьмите своих разведчиков и отделение всадников моего денщика Коротаева. Я тоже поеду в атаку вместе с вами.
Наверное, это казалось глупой бравадой с моей стороны, поскольку, в случае неудачи, наш отряд мог остаться без командира. Но, в моем участии в предстоящей вылазке за периметр лагеря, действительно, назрела насущная необходимость. Ведь только у меня имелся достаточно сильный конь. К тому же, азарт битвы уже обуял меня. Звуки боя и запах крови, смешавшийся с запахом пороха, раззадоривали, и я решился померяться силами с шефом французского эскадрона. В конце концов, мне же, как истинному попаданцу, необходимо самоутверждаться в роли военного лидера!
Когда я вскочил в седло Черныша, Дорохов на своем Гарсоне уже ждал рядом, а вместе с ним подъехали разведчики и Степан Коротаев с бойцами, которых он лично выбрал по моему приказу из драгун. То были суровые и видавшие виды ветераны. Все, в том числе и я, вооружились парой пистолетов и саблями. Оглядев наше немногочисленное резервное воинство еще раз