ого убедили в том, что оставлять Петрова и Моргунова нет необходимости. Решили, что ни полнокровных частей, ни боеприпасов нет, поэтому с задачей удержать оборону на день-два справится один из командиров дивизий. Выбор пал на генерала Новикова, поскольку его сектор обороны отстаивал Херсонесский полуостров, куда отходили остатки войск.
Директива же маршала Будённого, в которой предписывалось «Октябрьскому и Кулакову срочно отбыть в Новороссийск для организации вывоза раненых, войск, ценностей, генерал-майору Петрову немедленно разработать план последовательного отвода к месту погрузки раненых и частей, выделенных для переброски в первую очередь. Остаткам войск вести упорную оборону, от которой зависит успех вывоза», пришла на узел связи 35-й батареи с большим опозданием. Командующий Приморской армией со своим штабом к этому моменту был уже далеко в море на пути в Новороссийск.
Мысль об эвакуации явно родилась в головах руководителей СОР в самые последние дни. По-настоящему ее последствия не были продуманы. Мало того что расположение части (да еще и по известным причинам без предупреждения подчиненных) покидал командир. В неменьшей мере утрате управления войсками способствовал и приказ о переходе всего старшего командного состава армии и флота в расположение 35-й башенной батареи, где к концу дня 1 июля собралось не менее двух тысяч человек. Зачем это было сделано? Ведь необходимым количеством судов и кораблей, способных прорваться к Севастополю, флот просто не располагал. А что касается рядовых участников обороны последних дней Севастополя (а во многих случаях и старших офицеров), то большинство из них даже не подозревало, что командование СОР оставляло их сражаться, чтобы решить единственную задачу — прикрыть район своей собственной эвакуации и, если удастся, вывоза старшего командного состава.
К утру 2 июля на берегах Херсонесского полуострова, Камышовой и Казачьей бухт и в других местах оказались оставленными на произвол судьбы десятки тысяч героических защитников Севастополя, в том числе раненых (а их, по разным подсчетам, было 34–37 тысяч человек), без боеприпасов, продовольствия и пресной воды. В плену оказались не менее 95 тысяч человек.
Насколько соответствовало понятиям воинской чести, да и обычной человеческой морали согласие Петрова да и других командиров на эвакуацию, даже если такая эвакуация с военной точки зрения была и целесообразна? На оценки такого рода, на наш взгляд, имеют право только те, кто воевал рядом с военачальниками, в последний момент отказавшимися разделить горькую участь со своими подчиненными. Некоторые такие оценки приводит военный историк капитан 2-го ранга в отставке И. С. Маношин. А они — категоричны. В памяти защитников Севастополя последних дней, абсолютное большинство которых прошли плен, отложилось, что командование их тогда просто бросило врагу на растерзание.
«Эта так называемая эвакуация была похожа на бегство начальства от своих войск… О состоявшейся в ночь на 1 июля эвакуации командования СОРая узнал утром 1 июля по прибытии на 35-ю береговую батарею. В памяти были еще свежи воспоминания об удачной эвакуации Приморской армии из Одессы в октябре 1941 года. Поэтому никому в голову не приходила мысль о возможном плохом исходе дел под Севастополем и оказаться оставленным командованием на милость врага» (начальник артиллерии 95-й стрелковой дивизии полковник Д. И. Пискунов; он вместе с другими воинами продолжал сопротивление до 12 июля и прошел плен).
«Я считаю, что мы могли еще держать оборону, если бы не дрогнуло командование, которое должно было уходить последним!» (командир радиовзвода 456-го пограничного полка 109-й стрелковой дивизии старший лейтенант Н. И. Головко).
«Несправедливо замалчивать тех, кто был брошен на произвол судьбы нашим командованием и коварно подставлен под удары авиации и артиллерии противника на обрывах Херсонеса» (пулеметчик отдельного батальона дотов старшина 2-й статьи О. П. Григорьев){164}.
Нельзя утаить от читателей, что сам Петров остро переживал ситуацию, в которой оказался не только по приказу старшего начальника, но и — что уж греха таить — по собственной воле. В. В. Карпов рисует в своей книге «Полководец» сцену, которой хочется верить, хотя писатель, естественно, не мог при ней присутствовать, а никаких ссылок на рассказы очевидцев не приводит{165}. После того как Петров продиктовал последний приказ о вступлении в должность остававшегося за него генерала Новикова, он ушел в отведенный ему кубрик. Забеспокоился член Военного совета армии И. Ф. Чухнов, подошел к двери и приоткрыл ее. И вовремя! В тот момент, когда Чухнов приоткрывал дверь, Петров, лежа на кровати лицом к стене, уже расстегивал кобуру. Чухнов быстро вошел в комнату и положил руку на плечо Петрова.
«Некоторое время оба молчали. Потом Чухнов спросил:
— Фашистам решили помочь? Они вас не убили, так вы им помогаете? Не дело вы задумали, Иван Ефимович. Нехорошо. Насовсем, значит, из Севастополя хотели уйти? А кто же его освобождать будет? Не подумали об этом? Вы, и никто другой, должны вернуться сюда и освободить наш Севастополь.
Петров сел. Глаза его блуждали. Он поискал пенсне, чтобы лучше видеть Чухнова, но не нашел, порывисто встал, одернул гимнастерку, поправил ремни и застегнул кобуру»…
Филипп Сергеевич ОКТЯБРЬСКИЙ
Родился 9 (21) октября 1899 г. в деревне Лукшино Зубцовского уезда Тверской губернии, до 1924 г. носил фамилию Иванов.
Адмирал (1944 г.).
В Военно-морском флоте — с ноября 1918 г.: матрос-кочегар на вспомогательных судах Балтийского флота, машинист на вспомогательном крейсере «Лейтенант Шмидт» Северной военной флотилии и линкоре «Гангут» из состава Морских сил Балтийского моря (МСБМ). После окончания в июле 1922 г. восьмимесячных курсов при Петроградском коммунистическом университете — на партийной работе в морском отделе Политического управления РККА, с октября — начальник агитационно-пропагандистского отдела Северной военной флотилии в Архангельске. С мая 1928 г. — вахтенный начальник — стажер помощника командира тральщика «Клюз». В этом же году окончил параллельные курсы при Военно-морском училище им. М. В. Фрунзе.
С сентября 1928 г. — в отряде торпедных катеров МСБМ: командир торпедного катера, группы, дивизиона, отряда торпедных катеров. С июня 1932 г. — командир отряда торпедных катеров Морских сил Дальнего Востока, затем командир и военком бригады торпедных катеров Тихоокеанского флота.
В феврале 1938 г. назначен командующим Амурской военной флотилией, во главе которой участвовал в боевых действиях в районе озера Хасан. С марта 1939 г. — командующий Черноморским флотом.
В годы Великой Отечественной войны — в прежней должности. С ноября 1941 г. — командующий Севастопольским оборонительным районом. В связи с неудачным десантом в Южную Озерейку под городом Новороссийском в апреле 1943 г. освобожден от должности и направлен в распоряжение наркома ВМФ, С июня 1943 г. — командующий Амурской военной флотилией. В марте 1944 г. вновь назначен командующим Черноморским флотом.
После войны — в той же должности. С ноября 1948 г. — 1-й заместитель главнокомандующего ВМС, с января 1951 г. — в длительном отпуске и на лечении. С апреля 1952 г. — начальник Управления научно-испытательных полигонов ВМС. С декабря 1954 г. — в отставке по болезни. В мае 1957 г. вновь определен на военную службу и назначен начальником Черноморского высшего военно-морского училища им. П. С. Нахимова. С июня 1960 г. — в распоряжении главкома ВМФ, с сентября — инспектор-советник Группы генеральных инспекторов Министерства обороны СССР.
Герой Советского Союза (20 февраля 1958 г.), награжден тремя орденами Ленина, тремя орденами Красного Знамени, двумя орденами Ушакова 1-й степени, орденами Нахимова 1-й степени, Суворова 2-й степени, Красной Звезды, медалями, а также иностранными орденами.
Депутат Верховного Совета СССР 1-2-го созывов.
Скончался 8 июля 1969 г. Похоронен в городе Севастополе на кладбище Коммунаров.
Сколько бы ни прошло десятилетий после Великой Отечественной войны, начало которой сложилось для нашей страны столь трагически, людская память неизбежно будет возвращаться к рассвету 22 июня 1941 г. Возвращаться в поисках ответа на мучительный вопрос: почему так сложилось, что многие гарнизоны сухопутных войск были в буквальном смысле разбужены вражескими обстрелами и бомбардировками, тогда как моряки не просто бодрствовали, а еще на подступах к своим главным базам встретили немецкую авиацию метким разящим огнем?
Едва ли не у каждого — свой ответ. Но самый убедительный дали черноморцы. Осуществленное под руководством командующего Черноморским флотом вице-адмирала Ф. С. Октябрьского успешное отражение вражеского налета на Севастополь на рассвете 22 июня, когда не было потеряно ни единого боевого корабля, стало своеобразным апофеозом той, подчас рутинной, утомительной, незаметной для постороннего взгляда, но тщательной и настойчивой работы по подготовке к самому главному экзамену — экзамену, устраиваемому противником.
Такая подготовка велась, конечно, не только на Черноморском, но и на всех флотах, поскольку инициировал ее ставший в 1939 г. наркомом ВМФ СССР адмирал Н. Г. Кузнецов. Решительно действовал он и в самый канун войны. Исходя из данных разведки, 19 июня 1941 г. на оперативную готовность № 2 были переведены Балтийский и Северный флоты, базы затемнены. 18 июня из района учений в Севастополь вернулся Черноморский флот и получил приказ оставаться в готовности № 2.
Около 23.00 21 июня нарком обороны СССР маршал С. К. Тимошенко передал Н. Г. Кузнецову сталинское указание о приведении войск РККА и РККФ в полную боевую готовность. В отличие от наркома обороны СССР и начальника Генерального штаба РККА генерала армии Г. К. Жукова, которые, подписав у Сталина соответствующую директиву, взялись готовить довольно пространную телеграмму с указаниями командующим западными приграничными военными округами (потом она, передаваемая вниз, проходила довольно длительную процедуру зашифровки и расшифровки в штабах всех уровней), Н