Воспоминания Лещенко интересны еще и тем, что они позволяют увидеть события первого дня войны на ЧФ, казалось бы, так подробно описанного, но увидеть несколько в ином свете, чем это обычно делалось и делается. Стало уже общим местом утверждение, что как только система ВНОС флота доложила о подходе со стороны моря неизвестных самолетов, корабли и город погрузились во тьму. Но вот что пишет Лещенко, наблюдавший за происходящим с сигнального мостика, возвышавшегося над местностью и потому дававшего отличный обзор: «Фарватер показывали створные огни, огонь Херсонесского маяка показывал поворот с моря на Севастополь. Зенитные батареи ведут артогонь по освещаемым прожекторами самолетам, а огни створных знаков и Херсонесского маяка — горят. Для меня оставалось неясным: почему горит огонь Херсонесского маяка?»{433} Этим вопросом задались, разумеется, и в вышестоящем штабе. Попытки дозвониться на маяк были тщетными. По приказу из штаба артдивизиона, в состав которого входила 35-я ББ, Лещенко срочно направил к маяку лейтенанта Миловидова с двумя матросами с категорическим приказом, не останавливаясь перед угрозой оружием, погасить огни. Через 10–12 минут маяк погрузился в тишину, а возвратившийся лейтенант доложил: вахтенный спал сном праведника. Вот тебе и «бдительность». А в результате немецкие бомбардировщики смогли, невзирая на противодействие ПВО, сбросить на фарватере донные мины. Их сбрасывали на парашютах, и многие посчитали, что противник сбрасывает парашютный десант. На батарею поступил приказ командира дивизиона Радовского приготовиться к его отражению. Позднее эта информация не подтвердилась, однако, как вспоминал Лещенко, «десантомания» долго будоражила Севастополь. Гражданское население в каждом военном с новыми нашивками или эмблемами видело вражеского шпиона или парашютиста.
Между тем на батарее кипела работа по оперативному развертыванию. «Переход от мирной жизни к военной по организации произошел нормально, а вот в уме никак не укладывалось, что началась война», — признавался в своих воспоминаниях Алексей Яковлевич. При этом он не мог скрыть глубокого удовлетворения тем, что ни проявлений паники, ни жалоб личного состава на тяжесть службы не было ни в этот, первый день, ни позднее. Значит, правильно воспитывали подчиненных. Один лишь пример: когда на батарее еще в ходе боев за Одессу отбирали 60 бойцов для участия в десанте в районе Григорьевки, добровольцами вызвались стать все краснофлотцы и младшие командиры без исключения. Пришлось комбату отбирать десантников самостоятельно. И доверие они в ходе высадки оправдали полностью — лавиной рванули вперед и смяли противника. Лейтенант Зеленый заменил в бою убитого командира роты, возглавил штурмующих, пока его самого не сразила вражеская пуля.
За 22 июня на 35-й батарее последовали напряженные боевые будни. Но если моряки эскадры и летчики морской авиации буквально с первых минут войны приняли участие в боевых действиях — отражали налеты немецкой авиации, бомбили Плоешти и Констанцу, совершали набеги на румынское побережье, то подчиненные Лещенко еще только готовились во всеоружии встретить противника. На батарее напряженно текла повседневная жизнь. Боевая подготовка велась по плану, сменялись вахты, заступал наряд в караул. Проводились политические занятия и политические информации.
Прибывал мобилизованный приписной состав, за счет которого штат батареи увеличился вдвое — до 300 человек. Тут возникла еще одна коллизия, свидетельствовавшая, что тыловая служба к войне хотя и готовилась, но недостаточно основательно. Для вооружения вновь прибывших краснофлотцев потребовались дополнительно 200 винтовок, а на складе артуправления флота их не оказалось. По требованию Лещенко ему передали 200 учебных винтовок, которые силами батарейной мастерской были приведены в боевую готовность. Позднее матросы получили новые винтовки, которыми заменили учебные, но происшедшее авторитета тыловикам не добавило.
Пополнение сразу же начинало подготовку, отрабатывались индивидуальные и коллективные действия людей у боевых механизмов. В короткий срок вновь прибывшие довольно прочно овладели навыками боевой работы. Видя, что их есть кем заменить, многие краснофлотцы да и младшие офицеры стали подавать рапорты с просьбой перевести их в бригады морской пехоты, чтобы не ждать, а сражаться. Притом что Красная армия продолжала отступать и бои вскоре развернулись уже сравнительно рядом — под Одессой, никто не думал, что враг ворвется в Крым, и батарейцам, как и всем севастопольцам, придется воочию увидеть врага и вступить с ним в бой. Убеждение, что немцев и румын удастся остановить еще на дальних подступах, было так велико, что, по собственному признанию Лещенко, «если бы мне тогда кто сказал, что враг подойдет к Севастополю и нам придется оставить его, я посчитал бы такого человека провокатором и, наверное, отдал бы приказ арестовать и отправить в особый отдел»{434}.
Однако напор врага был столь мощным, что уже в августе в предвидении скорой опасности вокруг главной базы стали сооружаться оборонительные рубежи. На личный состав батареи лег груз создания системы сухопутной обороны — отрывались окопы и ходы сообщения, обустраивались доты и дзоты. Но строительные работы были лишь малой, хотя и очень трудоемкой частью такой подготовки. «Стрельба по сухопутным целям дальнобойной и мощной артиллерией, — вспоминал Лещенко, — требовала надежной маневренной связи, а также необходимого количества оборудованных НП и хорошо обученных корректировщиков… Пришлось больше обратить внимания подготовке корректировочных постов, да и опыт береговой обороны подсказывал это»{435}. К сентябрю была произведена привязка 14 точек для наблюдательных постов (НП), а также за счет личного состава батареи укомплектованы семь постов для корректировки артогня.
С самого начала приходилось разрешать трудные задачи, проявлять смекалку, поскольку руководящие документы подсказывали выходы из положения далеко не всегда. Так как батарея могла обстреливать сухопутный фронт обороны на всем его протяжении, ей требовалось иметь не меньше семи корректировочных постов, а подготовленных для этого артиллеристов было всего четыре человека — старший лейтенант Захаров, лейтенанты Хонякин, Миловидов и Дмитриев. К ним при необходимости добавлялся помощник командира батареи капитан Никульшин. Но так как их нельзя было отозвать с боевых постов у орудий, то Лещенко принял решение подготовить корректировщиков из старшин и младших командиров. В эту группу вошли старшина дальномерный Волков, старшины башен Славиковский и Трамбовецкий, старший писарь Лобанов и ряд других младших командиров. С этой группой корректировщиков пришлось серьезно поработать. Хотя все они были первоклассными специалистами в своем деле, но чтобы корректировать огонь батареи, надо было иметь артиллерийскую подготовку. Нужно знать карту, уметь сличать ее с местностью, найти на карте точку свою и цели, уметь подготовить исходные данные по карте, словом, выработать много навыков, без которых успешно действовать корректировщику невозможно.
Что-то достигалось теоретически, но вот, например, для выработки умения в массе разрывов снарядов определять разрывы своей батареи нужна была практика: а где ее получишь без стрельбы? Специального полигона не было. Нашли небольшой мыс между 18-й и 19-й береговыми батареями, по которому, хотя и с риском, можно было провести стрельбу практическими снарядами, то есть болванками, не начиненными взрывчатым веществом. Это уменьшало опасность поражения при непредвиденной ошибке в корректировке или подготовке исходных данных. Практический снаряд взрыва не давал, но падение почти полутонного снаряда поднимало облако земли и пыли, и наблюдать момент и место падения можно было уверенно. Такая стрельба по наземной цели стала хорошей тренировкой для корректировщиков и, по существу, — предварительным зачетом перед тяжелым и серьезным экзаменом, который сдавала батарея и ее корректировщики в боях при обороне Севастополя.
Важной задачей оказалась прокладка линии телефонной связи. 35-я батарея была связана с 30-й воздушной телефонной линией, которая шла по балкам и ложбинкам вокруг города и Северной бухты. От этой круговой линии связи батарейные связисты сделали «усы» к намеченным НП. Кроме телефонной связи корпосты имели с батареей радиосвязь. Подчиненные Лещенко решили важнейшую задачу, о чем говорит уже тот факт, что круговая телефонная линия батареи впоследствии была использована штабом Приморской армии как один из каналов связи с соединениями.
Между тем 28 сентября противник подошел к Армян-ску, начались бои уже непосредственно на крымской земле. Правда, об этом командир батареи узнал не от вышестоящего командования, а от… своих подчиненных, откомандированных на север полуострова для заготовки овощей. «Мне кажется, — писал Лещенко, — что такая «военная тайна» не приносила пользы, а наоборот, может принести вред. Тот, кому нужно знать, что наше положение ухудшилось, об этом узнает из других источников, и у него возникает вопрос: «Почему от меня скрывают то, что я должен по долгу службы узнавать от своего командира?»{436}. Против такого довода боевого командира трудно возразить.
Двадцать девятого октября в Севастополе было объявлено осадное положение. Накануне контр-адмирал Г. В. Жуков, о чем уже шла речь выше, приехал на батарею, чтобы осмотреть главный калибр. И буквально через неделю, 7 ноября, батарея впервые открыла огонь по врагу. В этот день немцы овладели хутором Мекензия, возникла угроза захвата Мекензиевых высот. Лещенко, разумеется, не мог знать, что именно в этот день Ставка ВГК отдала приказ: «Севастополь не сдавать ни в коем случае и оборонять его всеми силами», но его подчиненные, когда довелось, действовали так, будт