{166}. Это было особенно важно еще и потому, что в случае выведения из строя флот уже не мог бы рассчитывать на восстановление за недостатком у страны сил и средств.
И вот он — тот самый апофеоз растянувшейся на несколько лет напряженной подготовки на Черноморском флоте. Послушаем не моряка, а начальника Генерального штаба Красной армии (а войну в этом качестве начинал будущий Маршал Советского Союза Г. К. Жуков), чтобы еще сильнее оттенить простую истину: наладив собственную систему перехода на высшие степени боевой готовности, моряки ЧФ решили задачу не локальной, флотской потребности, а задачу общегосударственную.
«В 3 часа 07 минут [22 июня 1941 г. — Авт.] мне позвонил по ВЧ командующий Черноморским флотом адмирал Ф. С. Октябрьский и сообщил: „Система ВНОС[11] флота докладывает о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолетов; флот находится в полной боевой готовности. Прошу указаний“.
Я спросил адмирала:
— Ваше решение?
— Решение одно: встретить самолеты огнем противовоздушной обороны флота.
Переговорив с С. К. Тимошенко, я ответил Ф. С. Октябрьскому:
— Действуйте и доложите своему наркому…
В 4 часа я вновь разговаривал с Ф. С. Октябрьским. Он спокойным тоном доложил:
— Вражеский налет отбит. Попытка удара по нашим кораблям сорвана. Но в городе есть разрушения.
Я хотел бы отметить, — резюмировал Г. К. Жуков, — что Черноморский флот во главе с адмиралом Ф. С. Октябрьским был одним из первых наших объединений, организованно встретивших вражеское нападение»{167}.
Так блестяще оправдалась заранее продуманная и отработанная на флотах до автоматизма организация дела. В сухопутных войсках западных приграничных округов было, к глубокому сожалению, иначе: далеко не везде телеграмма из Москвы успела дойти к началу вторжения, а где ее и получили, то не успели расшифровать.
Чтобы до конца разобраться в значимости того, чего и как удалось добиться командованию именно Черноморского флота, важно проследить за ходом событий на ЧФ последних лет, месяцев, недель накануне войны. Именно тогда была заложена база, опираясь на которую командованию Севастопольского оборонительного района (СОР) удалось столь упорно отстаивать главную базу флота вплоть до первых чисел июля 1942 г.
Подготовкой Севастополя к обороне с суши командование флота стало заниматься еще в конце 1940 г.: на этот счет имелся специальный приказ наркома ВМФ адмирала Н. Г. Кузнецова, касавшийся и других военно-морских баз. Она шла под личным руководством командующего флотом Ф. С. Октябрьского, ставшего во главе ЧФ в марте 1939 г. Готовились к отражению вражеских десантов, как воздушных, так и морских: опыт войны на Западе, в частности, захват немцами острова Крит, подтверждал их возможность и эффективность. Никто тогда даже в теории не допускал возможности осады города-крепости противником, дошедшим до Крыма от границы. Специальная комиссия во главе с комендантом береговой обороны флота и главной базы генерал-майором береговой службы П. А. Моргуновым провела к весне 1941 г. рекогносцировку и выбор главного рубежа сухопутной обороны. Он был запланирован в 10–16 км от Севастополя, то есть на расстоянии, не позволявшем противнику обстреливать город такой артиллерией, какая могла быть на вооружении у десантных частей.
По указанию руководства ВМФ в марте было проведено учение по отражению воздушного десанта в районе Севастополя с фактической выброской дальней авиацией воздушно-десантных частей из Киевского особого военного округа, наступавших на нашу главную базу. Это учение помогло увидеть слабые места в ее обороне.
С учетом результатов учения была приведена в определенную систему организационная сторона сухопутной обороны Севастополя: определен состав привлекаемых к ней сил, фронт обороны разделен на три сектора и два самостоятельных боевых участка — Городской и Балаклавский. Военный совет утвердил комендантов секторов и боевых участков (ими назначались по совместительству командиры флотских береговых частей). Началась практическая отработка этой организации, прежде всего в штабах.
Ответственность за защиту Севастополя с суши, естественно, возлагалась на командование береговой обороны — генерала П. А. Моргунова, который являлся также начальником Севастопольского гарнизона. На него же, как на начальника гарнизона, было возложено и руководство местной противовоздушной обороной. К ней в Севастополе относились очень серьезно. Команды МПВО, регулярно тренировавшиеся, имелись во всех районах города, на всех предприятиях. «Любое учение на флоте, любой выход кораблей по сигналу тревоги означали тревогу и учение для всей системы МПВО в масштабе города», — отмечал в своих воспоминаниях бывший член Военного совета флота вице-адмирал Н. М. Кулаков{168}. «Секретарь горкома партии Б. А. Борисов, будучи комиссаром МПВО, придавал большое значение тому, чтобы учения были для подразделений МПВО неожиданными и их выучка проверялась в обстановке, максимально приближенной к боевой.
На кораблях и в береговых частях флота настойчиво отрабатывались действия по переводу на различные степени боеготовности, чему Ф. С. Октябрьский уделял первостепенное внимание. В мае на Черноморский флот прибыл начальник Главного морского штаба (ГМШ) адмирал И. С. Исаков, чтобы вместе со специалистами ГМШ проверить фактическую боевую готовность кораблей, частей и соединений. Проверки производились внезапно. Без каких-либо предупреждений и в самое различное время суток представители ГМШ вручали командирам пакеты с определенными заданиями»{169}.
В целом флот проверку выдержал, но недоработок обнаружилось немало, и их общей причиной были до конца не изжитые настроения мирного времени. Ф. С. Октябрьский издал строгий приказ, имевший цель завершить перестройку всех звеньев флотского организма к оперативному переходу на высшую ступень боевой готовности.
«На середину июня было назначено учение Черноморского флота совместно с частями Одесского военного округа в северо-западном районе моря и на прилегающих участках побережья. Обычно учения такого масштаба устраивались осенью, чтобы, исходя из их результатов, подвести итоги летней боевой учебы. Но сама атмосфера в отношениях с Германией не позволяла никаких отсрочек. Тем более что и адмирал И. С. Исаков, вновь прибывший на флот для наблюдения за учениями, дополнительно осведомил Военный совет о нарастающей опасности войны.
Учение предусматривало высадку оперативного десанта в составе стрелковой дивизии на необорудованное побережье и нанесение удара по военно-морской базе (а для другой стороны — отражение его). Подготовка велась очень тщательно»{170}. Командующий побывал чуть ли не в каждом корабельном и авиационном подразделении, с полным напряжением работал штаб флота, который за месяц до описываемых событий возглавил контр-адмирал И. Д. Елисеев.
Характерная деталь, много говорящая о напряженности обстановки последних мирных дней: когда штаб руководства учением пришел на плавбазе «Эльбрус» в Одессу, командующий войсками Одесского военного округа генерал-полковник Я. Т. Черевиченко не смог лично встретить начальника ГМШ ввиду тревожного положения на границе, не позволявшего удалиться от средств связи. А когда встреча все же состоялась, командующий войсками округа познакомил гостей с «последними фактами вторжения иностранных самолетов в советское воздушное пространство», а также «с донесениями о наблюдаемом передвижении румыно-немецких войск за Дунаем и Прутом»{171}.
Информацию о том, что угроза нападения со стороны Германии нарастает, Ф. С. Октябрьский получал постоянно и от разведывательного отдела штаба флота. Его начальник полковник Д. Б. Намгаладзе все чаще докладывал о многочисленных фактах нарушения границы немецкими военными самолетами. Буквально за несколько дней до нападения разведотдел вскрыл факт сосредоточения германских транспортов в портах Румынии. Факт, незначительный с точки зрения гражданского человека, много говорил профессиональным морякам.
Не могли не насторожить и показания перебежчика, задержанного моряками Дунайской военной флотилии и настаивавшего на том, что Германия готовится к скорой войне с СССР{172}. Конечно, будущий противник мог и специально забросить перебежчика в целях дезинформации — такой вариант не исключался, но вкупе с другими разведсведениями показания румына выглядели убедительно. Наконец, 21 июня полковник Д. Б. Намгаладзе доложил запись открытой передачи английского радио, в которой говорилось, что нападение Германии на Советский Союз ожидается в ночь на 22 июня.
Напряженность обстановки нарастала, но, по признанию члена Военного совета флота Н. М. Кулакова, «у нас недоставало данных, чтобы во всем разобраться». При этом, как он утверждал в своих воспоминаниях, командование ЧФ отнюдь не было дезориентировано известным сообщением ТАСС от 14 июня 1941 г., в котором, как известно, ширившиеся слухи о близкой войне Германии против СССР объявлялись происками британской пропаганды. «Оно [сообщение ТАСС. — Авт.] ставило нас в несколько затруднительное положение, но мы полагали, что оно имеет целью создать у заправил гитлеровской Германии впечатление, будто наша страна не замечает их внешних приготовлений. И мы продолжали призывать личный состав к повышению бдительности и боевой готовности. Об этом, в частности, свидетельствует директива командования Черноморского флота. Она требовала от командиров соединений, кораблей и частей: в пятидневный срок проверить по-настоящему боевое управление, план обороны, развертывание, режим полетов авиации, выход и вход кораблей на предмет — „Готовы ли вы к войне?“»