1) полное непонимание командованием фронта и представителем Ставки природы современной войны (построение обороны не соответствовало обстановке, группировка войск носила не оборонительный, а наступательный характер, первый эшелон оказался переуплотненным, резервы же были недостаточны и излишне придвинуты к передовой, слабо были подготовлены в инженерном отношении главная полоса и Ак-Монайский рубеж, командование фронта выпустило из рук управление войсками);
2) бюрократический и бумажный метод руководства войсками («Тт. Козлов и Мехлис считали, что главная их задача состояла в отдаче приказа и что изданием приказа заканчивается их обязанность по руководству войсками… Как показал разбор хода операции, командование фронта отдавало свои приказы без учета обстановки на фронте, не зная истинного положения войск…» «В критические дни операции командование Крымского фронта и т. Мехлис, вместо личного общения с командующими армиями и вместо личного воздействия на ход операции, проводили время на многочасовых бесплодных заседаниях Военного совета»);
3) личная недисциплинированность военачальников (Д. Т. Козлов и Л. З. Мехлис нарушили указание Ставки и не обеспечили своевременный отвод войск за Турецкий вал. Опоздание на два дня с отводом явилось гибельным для исхода всей операции).
Ставка ВГК категорически потребовала от командующих и военных советов фронтов извлечь уроки из ошибок, допущенных руководителями Крымского фронта{254}.
Решением Ставки командно-начальствующий состав Крымского фронта был сурово наказан. Д. Т. Козлов был понижен в воинском звании до генерал-майора и снят с должности командующего фронтом. Лишился должности, но остался в прежнем звании генерал-майор Вечный. В свою очередь, Мехлис был снят с постов заместителя наркома обороны СССР и начальника Главного политуправления Красной армии и понижен в звании на две ступени — до корпусного комиссара.
Однако ответственность за тяжелое поражение Крымского фронта с его руководителями, безусловно, должны разделить и главком Северо-Кавказского направления маршал Будённый, Генеральный штаб РККА да и сама Ставка Верховного главнокомандования. Свою несостоятельность проявила система тройного руководства Крымским фронтом: непосредственно из Ставки, через главкома Северо-Кавказского направления и через представителя Ставки, находившегося в штабе фронта. Что касается Ставки ВГК, то она несет долю ответственности уже хотя бы потому, что так долго держала в Крыму своего столь незадачливого представителя.
Из приведенного ранее диалога Козлова со Сталиным следует, что генерал причину своей неудачи в Керченской операции связывал с вмешательством Мехлиса. Возможно, по горячим следам случившегося так и было. Но по прошествии времени, поразмыслив, Дмитрий Тимофеевич стал более критично оценивать и свои действия.
Генерал-лейтенант И. А. Ласкин вспоминал, что при их встрече в конце марта 1943 г. Д. Т. Козлов, бывший тогда заместителем командующего Воронежским фронтом, сам завел разговор о своих неудачных действиях на Керченском полуострове. «Дмитрий Тимофеевич говорил тогда, — пишет Ласкин, — что и сам чувствовал свою вину, а главное, свою неподготовленность, поскольку с масштабом фронтовой операции он никогда не имел дела. Да к тому же и театр попался необычный: позади Керченский пролив, а с двух сторон — море…»{255} В самом деле, большая часть службы Козлова прошла в тактическом и оперативно-тактическом звене. Командуя полком, дивизией, корпусом, он достиг высокого уровня мастерства. Но необходимого для ведения современной войны опыта в оперативно-стратегическом масштабе, то есть в должности командующего фронтом, получить по большому счету не успел.
Тем не менее, даже признавая собственную ответственность за поражение вверенного ему фронта, Дмитрий Тимофеевич всю жизнь ощущал себя в качестве опального. В 1966 г. он писал бывшему сослуживцу генерал-лейтенанту инженерных войск А. И. Смирнову-Несвицкому, который на Крымском фронте руководил инженерными войсками: «Опала моя длится вот уже почти 25 лет. В моей памяти часто встают события тех дней. Тяжко их вспоминать, особенно потому, что вина за гибель всех наших полков лежит не только на нас, непосредственных участниках этих боев, но и на руководстве, которое осуществлялось над нами. Я имею в виду не профана в оперативном искусстве Мехлиса, а командующего Северо-Кавказским направлением и Ставку…
Я очень жалею, что не сложил там свою голову. Не слышал бы я несправедливостей и обид, ибо мертвые сраму не имут. Но не удалось мне, несмотря на то, что уходил из Еникале с арьергардными частями Волкова. Тогда уже никакого начальства, ни малого, ни большого, там не было, все перешло во власть Будённого и его заместителя Черевиченко…»{256}
Дмитрий Тимофеевич был, разумеется, далеко не первым военачальником, наказанным в годы войны за серьезные ошибки, просчеты и недоработки. Но те люди, которые, без сомнений, искренне считают, что с генералом поступили несправедливо, подчас забывают, что за жертвы и потери, соразмерные понесенным в Крыму, кое-кто ответил не должностью и званием, а головой. Из числа таких же, как Козлов, командующих фронтами снимали с должности, подчас и неоднократно, И. С. Конева, Р. Я. Малиновского и К. А. Мерецкова, выросших в ходе войны до Маршалов Советского Союза, а также С. М. Будённого, А. И. Еременко, Ф. И. Голикова, В. Н. Гордова, Ф. И. Кузнецова, И. Е. Петрова, М. М. Попова, Д. И. Рябышева, В. Д. Соколовского, М. С. Хозина, Я. Т. Черевиченко. А генерал армии Д. Г. Павлов — командующий Западным фронтом — был за тяжелое поражение в приграничном сражении предан суду и расстрелян 22 июля 1941 г.
Хотя такая суровость верховной власти и была чрезмерной, но так было! Так что в случае с Козловым больше подходит известная присказка — еще легко отделался. Одна из причин — изменившийся после целого года войны настрой Сталина в оценке высшего командного состава. Практиковавшаяся им постоянная замена одних командующих другими в сражениях 1941-го и первой половины 1942 г., притом что положение дел к лучшему менялось не всегда, показала Верховному главнокомандующему, что причины поражений коренились не только в профессиональной несостоятельности иных маршалов и генералов, но и во многих других причинах — неблагоприятном соотношении сил на тех или иных участках фронта, отсутствии в необходимом количестве современных средств вооруженной борьбы, недостаточном тыловом обеспечении. По мере накопления опыта войны учились не только военачальники, учился и Верховный, ставший более взвешенно и здраво оценивать возможности Красной армии и более рационально относиться к ее полководческому корпусу. Пришло и понимание того, что для умеющего мыслить военачальника поражение — важный урок, из него вырастают будущие победы.
Другое дело, что лично Д. Т. Козлову от этого было не легче.
«Смог бы продемонстрировать крупное дарование военачальника»
Так или иначе, летом 1942 г. Козлов был назначен командующим сначала 6-й, а затем — 9-й резервными армиями. Последняя, будучи переименованной в 24-ю армию, вошла вместе с 1-й гвардейской и 66-й армиями в состав группировки Сталинградского фронта, которая при поддержке 4-й танковой армии в начале сентября нанесла контрудар с целью разгрома прорвавшихся к Волге севернее Сталинграда войск противника.
Именно к этим событиям относится директива, направленная 3 сентября Ставкой ВГК на имя заместителя Верховного главнокомандующего генерала армии Г. К. Жукова (в стиле директивы явствен почерк Сталина): «Положение со Сталинградом ухудшилось. Противник находится в трех верстах от Сталинграда. Сталинград могут взять сегодня или завтра, если северная группа войск не окажет немедленную помощь. Потребуйте от командующих войсками, стоящими к северу и северо-западу от Сталинграда, немедленно ударить по противнику и прийти на помощь к сталинградцам. Недопустимо никакое промедление. Промедление теперь равносильно преступлению»{257}.
Начальник Генерального штаба РККА генерал армии А. М. Василевский, направленный в район Сталинграда представителем Ставки, начиная с 25 августа взял на себя руководство подготовкой прибывающих частей к предстоящему контрудару. «Утром 26 августа я приехал в район, где стояли войска 24-й армии и начавшие прибывать войска 66-й армии и дивизии, предназначавшиеся на укомплектование 1-й гвардейской армии, — вспоминал он. — В течение нескольких дней вместе с командующим 24-й армией Д. Т. Козловым мы занимались рекогносцировкой. Затем туда же приехал Г. К. Жуков…»{258}
Дважды в течение сентября здесь предпринималось наступление. Недостаток сил, ограниченность времени для подготовки удара, из-за чего не удалось хорошо подготовить наступление, выявить систему огня противника и подавить ее, отсутствие необходимого количества гаубичной артиллерии и танков для непосредственной поддержки стрелковых частей да и крайне невыгодный для наступления наших войск рельеф местности (открытая степь, изрезанная глубокими оврагами, где противник хорошо укрывался от огня) не позволили группировке Сталинградского фронта прорвать вражеский коридор и соединиться с войсками Юго-Западного фронта. Из-за этого в послевоенной литературе удар левого крыла Сталинградского фронта остался по-настоящему не раскрытым. Даже мемуаристы не отдали должного войскам 1-й гвардейской, 24-й и 66-й армий, в чем маршал Жуков позднее упрекал командующего 62-й армией маршала В. И. Чуйкова, войскам которого была оказана бесценная помощь со стороны наступавших, не считавшихся ни с какими жертвами.
В событиях, связанных с подготовкой контрнаступления Красной армии под Сталинградом, Д. Т. Козлову участвовать не довелось: 14 октября он был переведен на Воронежский фронт сначала помощником, а затем заместителем командующего. Симпатизировавший ему генерал С. П. Иванов, воевавший под началом Козлова еще на финской войне, вспоминал свою исключительно теплую встречу с командующим 24-й армией в сентябрьские дни 1942-го в районе населенного пункта Лозное. Состоявшееся вскоре после этого перемещение Козлова на Воронежский фронт Иванов расценивал как сыгравшее против военачальника. «…По моему глубокому убеждению, — писал он, — Д. Т. Козлов, если бы ему после описываемых событий предоставили возможность подольше покомандовать армией и проявить самостоятельность, смог бы продемонстрировать свое несомненно крупное дарование военачальника. Однако вот этой-то самостоятельности он, к сожалению, и лишился перед нашим грандиозным контрнаступлением под Сталинградом»