Командирам дивизий Кошевой уточнил задачу на наступавший день — 8 мая. 267-й дивизии предстояло «прорвать рубеж обороны противника в районе Дергачей, где враг создал сильный опорный пункт… затем дивизии предстояло овладеть рядом кварталов Севастополя и выйти на берег Южной бухты… Задача 417-й стрелковой дивизии Ф. М. Бобракова, занимавшей центральное положение в боевом порядке корпуса, состояла в том, чтобы разгромить немецкий опорный пункт на северном скате высот с Английским кладбищем. В последующем — овладеть районом Севастополя, примыкающим к железнодорожному вокзалу. Командир 77-й дивизии, пока выведенной во второй эшелон, был ориентирован на то, что ему придется наступать во взаимодействии с 417-й дивизией с целью разгромить противника в опорном пункте на высотах с Английским кладбищем… Захватив высоты, 77-я дивизия приобрела бы командное положение на последующем пути к Севастополю.
…Комдивы заверили, что приказ выполнят. Уверенность командиров дивизий была понятной: за каждым соединением стояли сотни орудий дивизионной, корпусной, армейской и фронтовой артиллерии, многочисленная авиация»{377}. К слову, именно мощью и непрерывностью огня советской артиллерии, который не давал противнику возможность вести прицельный ответный огонь, командиры дивизий в докладе Кошевому объясняли сравнительно небольшие, значительно меньшие, чем при наступлении в обычных условиях боя, потери в течение минувшего дня. Еще одно принципиально важное замечание услышал командир корпуса от комдивов: они «отметили высокий темп штурма, хорошую организацию боя во всех звеньях командования. Это позволило сравнительно быстро подняться на вершину Сапун-Горы, закрепить ее за собой. Не отмечалось ни одного случая потери управления в частях и подразделениях на сколько-нибудь продолжительное время…
Фактический ход событий и мнение участников боя, — резюмировал в своих воспоминаниях П. К. Кошевой, — подтвердили, таким образом, правильность решения советского командования брать Сапун-Гору штурмом, а также всех расчетов по материальному и боевому обеспечению наступления, показали высокий уровень оперативного мышления наших боевых руководителей. Радовала и зрелость командиров тактического звена»{378}.
Звонок командующего армией Я. Г. Крейзера внес некоторые уточнения в порядок действий войск корпуса. «Командарм… — как вспоминал позднее Кошевой, — счел нужным сообщить мне обстановку более широко, чем это обычно делалось для командиров корпусов. Вероятно, причиной тому было не совсем обычное положение, которое создавалось в Севастополе, куда устремлялись все три армии фронта и сходились в одном, сравнительно небольшом районе города»{379}.
С вводом в сражение 10-го стрелкового корпуса генерала Неверова, наступавшего левее на восточную окраину Севастополя, полоса действий 63-го корпуса приказом командарма несколько сжималась. «Теперь ось нашего наступления пролегала вдоль Симферопольского шоссе на Малахов курган и вокзал Севастополя», — писал Кошевой{380}. «„Командующий второй гвардейской армией уверен, что за восьмое мая он прорвется к Севастополю. Сделайте отсюда вывод и для своих войск, Петр Кириллович“, — сказал далее Крейзер, намекая, что и нам отставать не к лицу»{381}.
С рассветом, как и предполагалось, немцы предприняли контратаки в полосе всех трех дивизий. «Вскоре после мощного артиллерийского налета двинулись вперед пехота и танки противника. Шли с фанатичным упорством, не останавливаясь, не замедляя темпа»{382}. Причина особой активности войск 17-й армии генерала пехоты Карла Альмендингера (сменившего 1 мая 1944 г. Эрвина Йенеке) «заключалась, — как Кошевой узнал позже, — в жестком приказе, который был получен ночью… из ставки Гитлера: удерживать севастопольский обвод любой ценой»{383}. Особо сильную контратаку немцы предприняли со стороны Английского кладбища в полосе 77-й стрелковой дивизии. Мощному напору подверглись 267-я и 417-я дивизии. По подсчетам Кошевого в этот день его подчиненными было отбито 11 сильных контратак противника, пока его силы, наконец, иссякли. А на утро 9 мая после мощного огневого налета по опорным пунктам на переднем крае и в ближайшей глубине обороны противника все три дивизии корпуса атаковали врага. 417-я стрелковая овладела Английским кладбищем, а в 16 часов один из батальонов дивизии прорвался в Севастополь. Вскоре там же завязали бой дивизии Родионова и Толстова.
Поскольку основные силы 63-го стрелкового корпуса теперь находились в Севастополе, Кошевой, как только помощник начальника Оперативного отделения штаба корпуса доложил о готовности КНП на Малаховом кургане, немедленно направился туда. НП корпуса теперь расположился не в окопе, а в капитальном немецком блиндаже с двумя метрами бетона над головой. Командно-наблюдательные пункты (КНП) командиров дивизий располагались поблизости, связь с ними была не только по радио, но и по телефону.
Кошевой «поднялся на вершину кургана, перебрался за высокий земляной вал — гласис — и, — по его собственным словам, — ахнул: 9 мая 1944 г. военная судьба привела меня на место командного пункта адмиралов В. А. Корнилова и П. С. Нахимова, воевавших здесь в годы Крымской войны… Крест из ядер старинных пушек чернел на месте смертельного ранения В. А. Корнилова»{384}. Надо ли говорить, какую бурю чувств испытал генерал, оказавшись на столь святом месте!
Между тем бой в городе развивался успешно. «В центре одноэшелонного боевого порядка находилась 417-я дивизия, справа — 267-я, слева — 77-я… Зажатые с севера войсками 2-й гвардейской, а с юга — Приморской армий, [немцы] не выдерживали ударов и откатывались в центр Севастополя»{385}. Кошевой вспоминал: «Дорогая моему сердцу 24-я гвардейская стрелковая дивизия [ею Кошевой командовал в период с июля 1942 г. вплоть до назначения командиром корпуса. — Авт.] воевала уже на южном берегу Северной бухты. Я не удержался, запросил по радио ее полки. Отозвались и по старой привычке доложили обстановку А. С. Дрыгин, Т. И. Степанов… Ф. П. Тонких… Вновь сошлись наши пути, на этот раз на священной земле Севастополя.
Доклады старых друзей и обрадовали, и вместе с тем огорчили. Обрадовали потому, что вели бой они уже в центре Севастополя, а огорчили тем, что закрыли нам путь к Панораме, Графской пристани и Херсонесу: гвардейцы начисто выметали фашистскую нечисть с превращенных в руины улиц города»{386}. Пришло время во избежание перемешивания войск разных соединений запросить командование армии, как действовать дальше. Вскоре от Я. Г. Крейзера поступила команда остановиться и закрепиться на достигнутых рубежах. А с рассветом 10 мая корпусу было приказано выйти в район Дергачей, в тыл.
За боевые успехи при взятии Севастополя П. К. Кошевому было присвоено воинское звание генерал-лейтенант. На груди комкора засияла «Золотая Звезда» Героя Советского Союза (звание было присвоено Указом Верховного совета СССР от 16 мая 1944 г.).
На северо-запад
Двадцать седьмого мая 1944 г. Кошевой сдал 63-й корпус генерал-майору Ф. А. Бакунину и отбыл в Москву, где явился к 1-му заместителю начальника Генерального штаба РККА генералу армии А. И. Антонову. Кошевому было объявлено, что он назначен командиром 71-го стрелкового корпуса, сражавшегося в составе 3-го Белорусского фронта генерала армии И. Д. Черняховского. Сообщил Антонов и о том, что новое назначение состоялось по решению Ставки. Иначе говоря, вопреки обычному порядку, при котором назначения производились по приказу наркома обороны. Отходили от этого порядка лишь в том случае, если кандидата на должность рекомендовал кто-то из членов Ставки.
Таковым был начальник Генерального штаба маршал А. М. Василевский. Как представитель Ставки он на протяжении всей зимы и весны 1944 г. имел возможность наблюдать за умелыми и инициативными действиями Кошевого.
Вновь двум военачальникам довелось вместе воевать в Восточной Пруссии, куда Кошевого, который командовал 71-м, а затем 36-м гвардейским стрелковыми корпусами, привели военные пути-дороги. Кошевой поступил в прямое подчинение маршалу Василевскому, ставшему в феврале 1945 г. командующим 3-м Белорусским фронтом. Бой за Восточную Пруссию, вспоминал Александр Михайлович, представляли собой целую эпопею на заключительной стадии войны. На всех этапах этой стратегически важной операции борьба носила исключительно острый характер. Инстербург, Кенигсберг, Пиллау — основные города, которые штурмовали подчиненные Кошевого. Каждый, даже небольшой населенный пункт, не говоря уже о городах, представлял собой крепость, которую надо было брать штурмом. «И всюду, — отзывался Василевский о Кошевом, — он показывал лучшие свои командирские качества — умение предвидеть ход боевых действий, быстро и правильно оценивать обстановку и принимать оригинальные решения. Личное мужество и оправданный риск дополняли эти качества»{387}.
Умелые действия Петра Кирилловича при штурме Кенигсберга, его личное мужество и героизм были оценены второй медалью «Золотая Звезда» (Указ Верховного совета СССР от 9 апреля 1945 г. «за умелое руководство воинскими соединениями при штурме Кёнигсберга и проявленные при этом личное мужество и героизм»).
«…Я покидал свой последний наблюдательный пункт в Крыму уже утром 10 мая, — писал в своих мемуарах маршал Кошевой. — Вышел на вершину Малахова кургана, чтобы взглянуть в последний раз на разрушенный героический город. Его руины еще дымились… Казалось, ничто не могло сохраниться на этой искромсанной снарядами, обожженной земле. Но я ошибся: на склоне вы