С этими словами силуэт Эвридики обрел осязаемость и черты резвой и дышащей жизни. Она бросилась в мужнины объятия, Орфей крепко прижал ее к себе. Но Аид нахмурился. Даже одну душу жаль ему было отпускать. Скупердяем он был, скрягой гнуснейшего пошиба во всем, что касалось душ, обреченных навеки обитать в его царстве.
– Постойте!
В тот миг, когда Эвридика облеклась плотью, Орфей перестал играть и петь, и всесильные чары музыки стали слабеть. Музыка сделалась воспоминанием – острым и прекрасным, однако мимолетное настроение, какое она породила, как и все самые острые радости, исчезло, как пар, в тот же миг, когда замерли финальные ноты. Аид теперь горько пожалел, что, оплетенный колдовскими тенетами Орфеевой песни, позволил себе непростительную слабость и согласился отпустить Эвридику. До чего глупо было давать слово при стольких свидетелях. Он склонился к Персефоне – посоветоваться шепотом. Кивнув, с краткой улыбкой торжества он поцеловал жену в щеку и показал пальцем на Орфея.
– Отпусти эту женщину. Уходи.
– Но ты сказал…
– Она пойдет следом. На пути в верхний мир она все время будет в десяти шагах позади тебя. Но если обернешься посмотреть, даже мимолетнейший взгляд бросишь в ее сторону, – потеряешь ее. Доверься, музыкант Орфей. Покажи, что чтишь нас и веришь нашему слову. А теперь ступай.
Орфей взял лицо Эвридики в ладони, поцеловал в щеку и собрался уходить.
– Помни! – крикнула Персефона ему в спину. – Оглянешься хоть на миг – и она вернется к нам. Сколько б ни возвращался ты потом, сколько б ни спел нам песен, ты утратишь ее навеки.
– Я буду недалеко. Верь! – сказала Эвридика.
Орфей уже стоял у дверей, что вели к жизни и свободе.
– Верю! – отозвался он, решительно вперившись перед собой.
И двинулся он вдоль коридоров и проходов, ведших неспешно в гору. Сотни трепетавших душ признавали его и нашептывали напутствия, желали удачи. Некоторые тревожили его, умоляя забрать их в верхний мир, но Орфей отмахивался от них и упорно шел своей дорогой, вверх и вверх. Врата и двери таинственно распахивались перед ним.
Чтобы взбодрить Эвридику, но в основном ради собственной уверенности Орфей то и дело окликал ее.
– Ты со мной, моя милая?
– С тобой.
– Не устала?
– Всегда в десяти шагах позади. Верь мне.
– Уже совсем близко.
И впрямь – уже шагов двести Орфей ощущал прохладный ветерок, обдувавший ему лицо, и свежий воздух, что наполнял ноздри. Орфей увидел свет впереди. Не загробный свет тростниковых факелов, дегтярных ламп и горящего масла, а чистый свет живого дня. Орфей ускорил шаг, устремился вперед. Так близко, так немыслимо близко! Всего через пятнадцать, четырнадцать, тринадцать, двенадцать шагов будет им воля – воля жить дальше, мужем и женой. Воля заводить детей, вместе странствовать по миру. О, сколько разных мест посетят они. Какие чудеса увидят. Какие песни, стихи и музыку он сочинит.
Устье пещеры распахнулось перед Орфеем, он с радостью и торжеством в сердце шагал дальше. Еще шаг – прочь из теней, к свету.
У него все получилось! Он вернулся в мир, солнце греет ему лицо, свет слепит глаза. Еще десять шагов вперед, чтобы уж наверняка, – и можно обернуться и заключить любимую в объятия.
Но нет! Нет, нет, нет, нет!
Орфей не знал, но последние двадцать с чем-то шагов он разогнался до бега. Эвридика тоже прибавила шаг, стараясь догнать мужа, но когда он обернулся, она все еще сильно отставала, все еще пребывала в тени, в царстве мертвых.
Взглядом, полным ужаса и страха, она встретилась со взглядом Орфея, а затем свет в ней словно угас и ее втянуло обратно во тьму.
С тоскливым криком Орфей вбежал в пещеру, но Эвридика уже улетала прочь с чудовищной скоростью – не плоть и кровь, а вновь неосязаемый дух. Отзвук ее горестного плача достиг Орфея, пока он слепо бежал за нею в черноту. Двери и ворота, что растворялись и выпускали их, теперь захлопнулись наглухо у него перед носом. Он до крови отбил о них кулаки, но все понапрасну. Уж неслышны были Эвридикины крики отчаяния – лишь Орфеевы.
Подожди он всего два мгновения ока, они с Эвридикой были бы вместе, свободны. Всего два удара сердца.
Смерть Орфея
Дальнейшая жизнь Орфея печальна. После долгой вторичной скорби он вновь взялся за лиру, продолжил сочинять и играть музыку и петь весь остаток дней своих, но равную Эвридике женщину он себе так и не нашел. В некоторых источниках говорится, что он вообще отвернулся от женщин и изливал любовь, уж какая осталась, на юнцов Фракии.
Фракийские женщины-киконки, последовательницы Диониса, до того разъярились от такого пренебрежения ими, что кидались в Орфея палками и камнями. Но палки и камни так зачаровывала музыка Орфея, что они зависали на подлете и отказывались его ранить.
Наконец киконские женщины уже не в силах были оставаться униженными и оскорбленными невниманием музыканта и в вакхическом угаре растерзали Орфея – оторвали ему руки, ноги и голову[135]. Золотые гармонии Аполлона издавна были противны темным дионисийским танцам и дифирамбам.
Голова Орфея, продолжая петь, упала в реку Эврос, и воды отнесли ее в Эгейское море. В конце концов волны прибили голову Орфея к берегам Лесбоса; обитатели острова забрали ее и поместили в пещеру. Много лет отовсюду приходили к пещере люди и задавали голове Орфея вопросы, и голова неизменно пророчила мелодичным пением.
Но все же настал день, когда отец Орфея Аполлон – быть может, опасаясь, что лесбосское святилище угрожает первенству его собственного оракула в Дельфах, – заставил голову замолчать. Мать Орфея Каллиопа нашла его золотую лиру и отнесла к небесам, там ее поместили среди звезд – созвездием Лиры, куда включена и Вега, пятая ярчайшая звезда небосвода. Тетушки Орфея, восемь остальных муз, собрали останки его тела и похоронили их в Либефре, под горой Олимп, где соловьи и поныне поют на его могиле.
Наконец упокоившись, дух Орфея еще раз спустился в подземный мир, где все-таки воссоединился с возлюбленной Эвридикой. Благодаря Оффенбаху вместе они до сих пор ежедневно исполняют в царстве мертвых веселый канкан.
Иллюстрации
«Олимп». Зал Илиады, Палаццо Питти (фреска), Луиджи Сабателли. Библиотека изображений Де Агостини.
«Прометей прикованный». Питер Пауль Рубенс, ок. 1611–1618. Филадельфийский музей искусств, Пенсильвания, США / Приобретено Фондом У. П. Уилстака, 1950.
«Даная». Густав Климт, 1907–1908. Галерея Вюртль, Вена, Австрия.
«Акрисий, Дана и младенец Персей». Краснофигурная гидрия. V в. до н. э.
«Меркурий и Минерва вооружают Персея». Парис Бордоне. Середина XVI века. Музей искусств, Бирмингем.
«Персей и Грайи». Эдвард Бёрн-Джонс, 1892. Национальный музей Кардиффа.
«Персей». Жак-Клеман Вагре, 1879. Коллекция Питера Хорри.
«Медуза», на кожаном турнирном щите. Караваджо, ок. 1596–1598. Галерея Уффици, Флоренция.
Освобождение Андромеды. Пьеро ди Козимо. 1510–1515. Галерея Уффици, Флоренция.
«Геракл в виде мальчика, удушающего змей» (мрамор), древнеримская скульптура, II в. Капитолийские музеи, Рим, Италия.
«Происхождение Млечного Пути». Якопо Тинторетто, 1575. Национальная галерея, Лондон.
Мозаика с подвигами Геракла. III век н. э. Найдена в Лирии (Валенсия). Национальный археологический музей Испании, Мадрид.
«Геракл, борющийся со львом». Рельеф, терракота. Осип Цадкин, 1932, Брюссель.
Афинская аттическая чернофигурная амфора с Гераклом, несущим Эриманфского вепря, ок. 510 до н. э. Музей Гетти, Лос-Анджелес, США.
«Амазономахия», I в. до н. э., глина с полихромными следами. Коллекция «Кампана», Италия.
«Сад Гесперид». Фредерик Лейтон, ок. 1892. Художественная галерея леди Левер, Ливерпуль.
«Битва Геркулеса с великанами», Антонио дель Поллайоло, Гравюрный кабинет, Берлин.
«Отдыхающий Геракл». IV в. до н. э.
«Минерва передает Пегаса Беллерофонту». Мраморный рельеф. 1771–1773. Фридрих Вильгельм Эжен Дёль. Гота, Германия.
«Беллерофонт и Химера». Древнеримская мозаика из Отена, Франция.
«Орфей в окружении животных». Археологический музей, Палермо.
«Орфей и Эвридика». Энрико Скури, XIX в. Библиотека изображений Де Агостини.
Ясон
Баран
У странствия корабля Ясона «Арго» в поисках Золотого руна есть предыстория, предыстория и еще предыстория. Но это славная, сочная предыстория, поэтому, надеюсь, вы увлечетесь. Сейчас в вас полетит туча имен – как иголки с дикобраза, но вы не волнуйтесь, все важные имена запомнятся[136].
Начнем с БИСАЛТА, героя-прародителя фракийского народа бисалтов. Матерью ему была первородная богиня земли Гея, а отцом – солнечный титан Гелиос[137]. Красавица дочка Бисалта ТЕОФАНА приглянулась морскому богу Посейдону, он выкрал ее и забрал на остров Кринисса, где сам превратился в барана, а Теофану сделал овцой. Через некоторое время она родила чудесного золотого барашка.
Пункт первый: теперь в мире существовал прелестный золотой баран с родословной сплошь из бессмертных.
Иксион, царь лапифов, однажды, было дело, попытался соблазнить Геру, Царицу неба, на пиру у олимпийцев[138]. Чтобы поймать Иксиона на его низости, Зевс устроил ему ловушку: подослал живое облако в точном облике Геры. Мужлан Иксион накинулся на облако, полагая, что это сама богиня. В наказание за подобное святотатственное намерение Иксиона привязали к вращающемуся огненному колесу и отправили катиться по небу, а дальше – в загробный мир, там-то и остался Иксион навеки. Облако получило имя НЕФЕЛА, и Нефела стала женой царя АФАМАНТА Беотийского, от