Все расступались оторопело и настороженно: отважного юношу внезапно охватило безумие. Никакое пламя не бесновалось вокруг него, а он выл и извивался, падал на землю и катался, словно пожирал его живой опаляющий огонь. Наконец крики его превратились в плач, а плач – в сокрушительный вздох, и после умолк он, совершенно мертвый. Его тело, как только душа покинула его, почернело, обуглилось и распалось серым прахом, а прах унесло ветром – осталась лишь память о смертных останках гордого красавца Мелеагра.
С горестными рыданиями Алфея слепо бросилась в чащу.
Нашли ее через несколько часов: она висела на древесной ветке, в руках сжимала остатки старого одеяла. Прежде чем повеситься, Алфея в муках горя вырвала себе щеки.
Череда всех этих скорбных событий вышла, как мы помним, оттого что царь Эней бросил поклоняться Артемиде как следует. Покарала она его, сперва наслав вепря, разорявшего царство, а затем – Аталанту, чтоб посеяла вражду среди его семьи и воинов, собравшихся ему на подмогу. Сама охота привела к гибели десятков славных героев, а затем ссора привела к убийству шуринов Энея, жуткому припадку и смерти его сына Мелеагра и устрашающему самоубийству царицы Алфеи. Но и на этом Артемида не остановилась. Она превратила Мелеагрид – скорбящих сестер Мелеагра Меланиппу, Эвриимеду, Мофону и Перимеду – в цесарок, чтобы целую вечность кудахтали они и оплакивали своего брата[237].
Двух других дочерей Алфеи и Энея Артемида, впрочем, пощадила. Речь о Горге и Деянире, кого Морос, рок, избрал, чтоб внесли они более важный вклад в грядущие героические годы[238].
Аталанта, выполнив свою задачу, оставила скорбное и сокрушенное царство Калидон и никогда больше туда не возвращалась.
Забег
Победоносное участие Аталанты в охоте на Калидонского вепря принесло ей повсеместную громкую славу. Дошла эта слава и до ушей ее отца – царя Схенея. Он жестоко бросил ее умирать в горах, но теперь рвался принять обратно к себе во дворец. Быть может, он стал первым скотски жестоким и недостойным родителем, заявившим права на ребенка, стоило ребенку сделаться знаменитым или богатым, – но точно не последним.
– Милое дитя, – проговорил он и раскинул руки во всю ширь своего царства, – все это будет твоим.
– Да ну? – спросила Аталанта.
– Ну, естественно, твоего мужа, – ответил Схеней.
Аталанта покачала головой:
– Я никогда не выйду замуж.
– Но задумайся! Ты мой единственный ребенок. Если не выйдешь замуж и не родишь детей, царство отойдет чужакам.
Приверженность Аталанты Артемиде и пожизненный отказ от брака не поколебались.
– Замуж пойду только за того, – сказала она, – кто сможет…
Тут она задумалась. Из лука она стреляла непревзойденно, однако можно было допустить, что где-то есть человек, стреляющий лучше Аталанты. То же и с метанием копья, диска и с верховой ездой. Что есть такого, в чем ни один мужчина не превзойдет ее? А! Есть.
– Замуж пойду только за того, кто бегает быстрее меня.
– Прекрасно. Так тому и быть.
Аталанта спасена. Равных ее прыти не найдется[239].
– Да, и любой поклонник, принявший вызов и проигравший, должен умереть, – добавила она.
Схеней буркнул что-то в знак согласия и велел кинуть клич.
Велики были слава и красота Аталанты, велика ценность Схенеева царства, велика уверенность многих блистательных, бодрых и быстрых юнцов, что ни одна женщина их не обставит. Многие добрались до Аркадии – и все оказались повержены и убиты. Зеваки такое обожают.
Однажды в толпе зрителей оказался юноша по имени ГИППОМЕН. Он наблюдал, как какой-то царевич из Фессалии бежит взапуски с Аталантой, проигрывает и его уводят, чтобы отрубить голову. Голова покатилась в пыли, толпа заулюлюкала, но Гиппомен только об Аталанте и думал. О ее невероятной прыти. Об этих длинных, стремительных ногах. О струящихся волосах. О суровой нахмуренности прелестного лица.
Он влюбился и вознамерился заполучить ее. Но как? Бегун из него никакой. Царевич, только что расставшийся со своей головой, был гораздо резвее, но и он даже близко к концу дистанции не был, когда Аталанта пересекла финишную черту.
Гиппомен отправился в храм Афродиты, склонил колени перед статуей богини и истово помолился.
Статую, похоже, тронула его молитва, и Гиппомен услышал шепот у себя над ухом:
– Загляни за алтарь и забери то, что там увидишь. Используй для победы в забеге.
Гиппомен раскрыл глаза. В храме насыщенно благоухало. Может, облака дыма вскружили ему голову, вот и пригрезился голос Афродиты? Гиппомен был в храме один; заглянуть за алтарь уж точно не повредит.
В тени что-то поблескивало. Гиппомен потянулся и вытащил одно, два, три золотых яблока.
– Спасибо, Афродита, спасибо! – прошептал он.
Назавтра Аталанта глядела на очередного юнца, которому хватило глупости вызвать ее на забег, – очередного агнца на заклание.
«Какая жалость, – размышляла она, – довольно хорошенький. Юный Аполлон. Но все равно это глупо – бежать с котомкой за плечом. Он что, не понимает, насколько она его будет тормозить? Что ж…» Она подобралась и стала ждать знака на старт.
Гиппомен ринулся вслед за ней изо всех сил. Стиль бега у него был, мягко говоря, жалкий, а котомка с яблоками за плечом довела толпу до слез от хохота. Взвыла она еще сильнее, когда на бегу он принялся рыться в котомке.
– Похоже, прямо тут пообедать решил!
Гиппомен извлек яблоко и бросил его катиться перед собой. Оно прокатилось мимо Аталанты, та ринулась следом и подобрала его.
До чего красивое, подумала она, крутя яблоко в руке. Золотое яблоко! Как те, что Гея вручила Зевсу с Герой в подарок на свадьбу. Яблоки из сада Гесперид. А может, это – со священной яблони Афродиты на Кипре? Аталанта вскинула взгляд и увидела, как Гиппомен пропыхтел мимо нее.
– Скорее я его обставлю, – пробормотала она, припуская вновь.
Само собой, вскоре она обогнала Гиппомена и как раз начала ощущать тяжесть яблока в руке, как мимо прокатилось еще одно. И вновь остановилась она подобрать яблоко, и вновь Гиппомен обогнал Аталанту, и вновь она запросто оставила его позади.
Третье яблоко Гиппомен сознательно катнул вбок, чтобы, пролетев мимо Аталанты, оно ушло с беговой дорожки. Аталанта заметила, как оно промелькнуло мимо, и ринулась следом. Клятая штуковина застряла в кустах акации. Пока Аталанта извлекала яблоко оттуда, колючки исцарапали ее и запутались в волосах. Теперь у нее было целых три золотых яблока. До чего они прекрасные. Но тут еще это неладный мальчишка – промчался мимо. Аталанта развернулась и побежала за ним.
Поздно! Невероятно, однако это правда. Под рев толпы измученный Гиппомен пересек финишную черту, вскинув руки и спотыкаясь, сложился вдвое, уперши руки в боки, всхлипывая и пыхтя от натуги.
Аталанта пришла почетным, но потрясенным вторым номером.
Слишком благородна была она, чтобы отказаться от своего слова, и они с Гиппоменом вскоре поженились. Хотите – скажите, что это все проделки Афродиты, а хотите – что это любовь, значит одно и то же, но Аталанта постепенно проникалась к Гиппомену все большей нежностью и в один прекрасный день уже любила его с пылом, равным его любви к ней. У них родился сын ПАРФЕНОПЕЙ, он вырос и стал одним из Семерых против Фив[240]. Впрочем, брак их завершился странно.
Похоже, Гиппомен не удосужился как следует отблагодарить Афродиту за ее помощь в победе над Аталантой. В наказание она наслала на эту пару великую похоть, как раз когда они навещали храм, посвященный богине КИБЕЛЕ[241]. Неспособные устоять перед позывом, они ожесточенно занялись любовью прямо на полу в храме. Взбешенная Кибела превратила их во львов. Вроде бы не такое уж кошмарное наказание: львы – цари джунглей, в пищевой цепочке высоко, но для греков это худший удел, какой может достаться влюбленным, поскольку греки считали, что львы и львицы неспособны совокупляться друг с другом, а львята рождаются исключительно от союза льва и леопарда. И потому Аталанта и Гиппомен оказались обречены всю жизнь таскать колесницу Кибелы, запряженные совсем рядом друг с дружкой, но навсегда оставленные без радости секса.
Эдип
Оракул говорит
Греки считали, что первым в мире городом-государством, или полисом, стали беотийские Фивы[242]. Семья героя-основателя Фив Кадма могла гордиться тем, что среди ее членов есть единственный олимпийский бог, у которого в венах течет смертная кровь. Семья эта славилась междоусобными династическими войнами, проклятиями и убийствами родственников, какие по катастрофическим бедам из поколения в поколение сопоставимы с теми, что достались Танталу и обреченному дому Атреев. Если не тушили детишек на жаркое, так жертвовали их, а те, кому удавалось достичь зрелости, если не кровосмесительствовали с родителями, так убивали их[243].
Библейски говоря, Кадм и ГАРМОНИЯ родили Семелу, та взорвалась и родила Диониса, сына от Зевса. Кадм и Гармония также родили Агаву, Автоною и Ино. Агава родила ПЕНФЕЯ, его порвали на кусочки три сестры, включая мамашу, – на это его обрек бог Дионис в наказание за то, что эти женщины не отдали должное его матери, их сестре Семеле[244]. Ино, как мы уже узнали из предисловия к истории Ясона, родила Леарха и Меликерта, попыталась принести в жертву Фрикса и Геллу и в конце концов была превращена в Левкофею, белую богиню моря.
Помимо четырех дочерей Кадм и Гармония родили сына ПОЛИДОРА, тот родил ЛАБДАКА, тот, в свою очередь, ЛАЯ, а уж он – будто вражды Ареса с Дионисом недостаточно, чтобы навлечь несчастья на дом Кадма, – накликал новое проклятие