Верховный король Инглии, Старикланда и Срединных Земель, протектор Вестпорта и Дагоски, Его светлейшее величество…
Дальше Горст читать не мог. Слёзы жалили веки, он закрыл глаза и, как возлюбленную, прижал к груди комочек бумаги. Как часто нищий, презираемый, изгнанный Бремер дан Горст видел во сне этот миг? Я и сейчас сплю? Он прикусил ободранный язык, и сладкий привкус крови принёс облегчение. Снова разомкнул веки, не сдерживая хлынувших слёз, и разглядывал письмо сквозь мерцание влаги.
Дорогой и испытанный друг… по праву должность Первого стража… свет и покой… по-прежнему, как было до Сипани. По прежнему, так, как было до Сипани…
Он нахмурился. Вытер слёзы тыльной стороной запястья и уставился на дату. Письмо отправили шесть дней назад. До моих сражений на бродах, на мосту, на Героях. Вообще до начала битвы. Он не соображал, смеяться ему или плакать, и в итоге сделал и то и то, сотрясаясь слезливыми смешками, осыпая письмо капельками слюны счастья.
Какая разница почему? Я получил то, что заслуживал.
Он вырвался из палатки, и было так, словно он никогда прежде не видел солнца. Не чувствовал простой радости животворного тепла на лице и ласкового ветра. Он озирался по сторонам с удивлением в мокрых глазах. Когда он плёлся сюда, понижавшийся к реке клочок земли был взболтанной грязью, усыпанной мусором помойкой. Теперь же здесь раскинулся прекрасный сад, исполненный красок. Окрылённых взглядов и приятных бесед. Смеха и птичьей песни.
— У вас всё хорошо? — Насколько Горст мог судить сквозь слёзы, Рюрген казался слегка озабоченным.
— Мне пришло письмо от короля, — пискнул он, ни черта более не стесняясь своего голоса.
— Что там? — спросил Младший. — Плохие новости?
— Хорошие новости. — И он обхватил Младшего за плечи и тесными объятиями выдавил из него стон. — Лучшие. — Он подгрёб другой рукой Рюргена, отрывая их ноги от земли, сжимая обоих, как любящий отец мог бы прижать к себе сыновей. — Мы едем домой.
Горст шёл, непривычно для себя пружиня шаг. Без доспехов, он был так лёгок, что мог случайно вспорхнуть к солнечным небесам. Сам воздух пах слаще, пусть по-прежнему со слабым привкусом выгребных ям, но он вдыхал его полной грудью. Все его раны, всю боль и досаду, все мелочные разочарования, растворил непобедимый сияющий свет.
Я родился заново.
Дорога на Осрунг — точнее на выжженные дотла развалины, пару дней назад бывшие Осрунгом — цвела улыбками. Кучка шлюх отвешивала воздушные поцелуи с сиденья фургона, и Горст возвращал их в ответ. Мальчик-калека гикнул в восторге, и Горст весело потрепал его волосы. Мимо шаркала колонна ходячих раненых, кто-то на костылях, из первого ряда, кивнул, и Горст обнял его, поцеловал в лоб и, улыбаясь, продолжил путь.
— Горст! Это Горст! — Донёслось чьё-то приветствие, и Горст растянул улыбку и выбросил в воздух заскорузлый кулак. Бремер дан Горст, герой бранного поля! Бремер дан Горст, доверенный монарха! Рыцарь-телохранитель, Первый страж Верховного короля Союза, благородный, доблестный, всеми любимый! Свершить что угодно — ему по силам. Обладать чем угодно — ему подвластно.
Повсюду картины радости. Командир полка женил на пухлолицей женщине, с цветами в волосах, какого-то воина с сержантскими лычками, и круг его товарищей непристойно присвистывал. Новоиспечённый, до смешного юный прапорщик, лучился в полуденном свете, вынося цвета своего полка на церемонии присвоения звания. Гордо реяло золотое солнце Союза. Неужели из тех, которые всего день назад халатно потерял Миттерик? Как же быстро порой забываются иные прегрешения. И нерадивых вознаграждают в одном ряду с неправедными.
Как бы подчёркивая эту суть, у дороги Горсту попался на глаза Фельнигг, в новом мундире, в окружении сборища штабных офицеров. Он давал взбучку доведённому до слёз лейтенантику у перевернувшейся повозки — скарб, оружие и, по непонятному разумению, полноразмерная арфа, вывалились из неё подобно кишкам дохлой овцы.
— Генерал Фельнигг! — Небрежно окликнул Горст. — Поздравляю вас с повышением! — Менее достойного повышения пьяницы-буквоеда надо ещё поискать. Он наскоро рассмотрел идею вызвать того на дуэль, потребовать которой перетрусил пару вечеров назад. Затем рассмотрел идею столкнуть его в канаву, когда будет проходить мимо. Но я занят другим.
— Спасибо, полковник Горст. Вы и представить не можете, как я вами восхищаюсь…
Горст не стал даже утруждаться извинениями. Он просто неуклюже проплыл мимо, не сбавляя хода рассёк фельниггов штаб — в основном тех, кто раньше числился в штабе Кроя — точно соха жидкую грязь, и оставил их за кормой — кудахтать и надувать щёки. И хуй бы со всеми вами — я свободен. Свободен! Он победно вскинул над головой сжатые кулаки.
Даже раненые, у обугленных ворот Осрунга, выглядели счастливо, когда он проходил мимо них, постукивая кулаком по плечам, бормоча словеса ободрения. Разделите мою радость, о искалеченные и умирающие! У меня её хватит на всех!
И там стояла она, средь них — и раздавала воду. Как богиня Милосердия. О, исцели мою боль. В нём уже не было страха. Он знал, что должен сделать.
— Финри! — позвал он, затем прочистил горло и повторил, чуточку ниже. — Финри.
— Бремер. Вы выглядите… счастливым. — Она вопросительно подняла бровь, как будто улыбка на его лице была столь же неуместной, как у коня, у камня или у трупа. Однако, привыкай к этой улыбке, ибо она здесь надолго!
— Да. Очень счастливым. Я пришёл сказать… — Я люблю тебя. — До свидания. Этим вечером я возвращаюсь в Адую.
— Серьёзно? И я тоже. — Его сердце подпрыгнуло. — То есть, как только муж поправится и сможет ехать. — И отвесно рухнуло вниз. — Но, говорят, ждать уже не долго. — Она тоже казалась обрадованной, вызывая непонятное раздражение.
— Хорошо. Хорошо. — В пизду его. Горст осознал, что стискивает кулак и заставил себя его разжать. Нет, не туда, наоборот — забудь его. Он — никто. Я — победитель, и это мой звёздный час. — Утром я получил письмо от короля.
— Серьёзно? Мы тоже! — Она выпалила это с горящими глазами, поймав его за руку. Его сердце снова подпрыгнуло, словно её прикосновение было вторым письмом от Его величества. — Хэлу возвращают кресло в Открытом совете. — Она украдкой обернулась, затем сипло и сбивчиво прошептала. — Его назначают лордом-губернатором Инглии!
Настала долгая, неуютная тишина, пока Горст всё это впитывал в себя. Точно губка всасывает капли мочи.
— Лордом… губернатором? — Казалось, на солнце набежала туча. С этой секунды оно больше не дарило его лицу тепла.
— Ага! Предполагается, там будет парад.
— Парад. — Блядей. Промозглый ветер налетел и захлопал его незаправленной рубахой. — Он его заслужил. — Он отвечал за взорванный мост и за это ему устроят парад? — Вы его заслужили. — Где же мой, ёбаный стыд, парад?
— А ваше письмо?
Моё письмо? Моё жалкое, позорное письмишко?
— О… король просит меня занять прежнюю должность Первого стража. — Отчего-то больше не получалось зажечь в себе пыл, с каким он открывал послание. Не лорд-губернатор, о нет! Ничего и близко похожего на лорда-губернатора. Первый подхватыватель королевского локтя. Первый опробыватель королевского конца. Ваше величество, умоляю, не вытирайте задницу сами! Позвольте, я!
— Какие замечательные новости. — Финри улыбалась, будто всё вышло лучше некуда. — Что-ж, оказалось, война полна возможностей, какой бы ужасной она ни была.
Какие унылые новости. Мой триумф оказался с душком. Сгнили мои венки.
— Мне кажется… — Его лицо дёрнулось в судороге. Он уже не способен цепляться за улыбку ни секунды. — Мой успех теперь кажется таким скромным.
— Скромным? Что вы, конечно же нет, я нисколько не…
— У меня никогда не будет ничего, стоящего того, чтобы им владеть, правда?
Она моргнула.
— Я…
— У меня никогда не будет вас.
Её глаза поползли вширь.
— У вас… что?
— У меня никогда не будет вас и никого похожего на вас. — На её веснушчатых щеках зажглись багровые бутоны. — Поэтому, позвольте быть откровенным. Вы говорите, война ужасна? — Прошипел он прямо в её испуганное лицо. — Я говорю — ни хера! Я влюблён в войну, вот так вот, блядь! — Невысказанное бурлило в нём. Он не мог удержать его и не хотел. — В светских салонах, тенистых аллеях и прелестных парках Адуи, я — писклявая хуйня на палочке. Визглявое позорище. Несуразный увалень-клоун. — Он наклонился ещё ближе, наслаждаясь тем, как она одёрнулась. Только так она воспримет, что я существую. Так пусть будет так. — Но на поле боя? На поле боя я — бог. Я люблю войну. Сталь, запах, трупы. Я хочу ещё. В первый же день я один отогнал северян от брода. Один! На второй я взял мост! Я! Вчера я взошёл на Герои! Я люблю войну! Я… Я хочу, чтобы она не кончалась. Хочу… хочу…
Но колодец высох гораздо скорее, чем он ожидал. Он остался стоять, где стоял, тяжело дыша, глядя на неё сверху вниз. Как человек, который задушил свою жену и внезапно пришёл в чувство, он понятия не имел, что будет дальше. Повернулся, намереваясь улизнуть, но рука Финри всё ещё лежала поверх его руки, и теперь уже её пальцы вцепились в него, тянули назад.
Её румянец первого потрясения выцвел, лицо со сведёнными скулами затвердело от растущего гнева:
— Что случилось в Сипани?
А вот теперь раскраснелись его щёки. Словно само это название было пощёчиной.
— Меня предали. — Он попытался произнести последнее слово так, чтобы оно пронзило её, как пронзало его — но голос утратил всю свою остроту. — Из меня сделали козла отпущения. — Вот уж точно, заунывное козлиное блеяние. — После всей моей верности, всех моих стараний… — Он покопался в поисках других слов, но не привыкший к речам голос лишь сбился на скулящий писк, когда она оскалила зубы.
— Я слышала, что, когда пришли за королём, вы, пьяный, развлекались со шлюхой. — Горст сглотнул. Но едва ли он мог это отрицать. Спотыкаясь в той комнате, одновременно пытаясь застегнуть пояс и выхватить меч, всё кружит перед глазами. — Я слышала, что тогда вы обесчестили себя далеко не впервые, и что прежде король прощал вас, а в этот раз ему не позволил Закрытый совет. — Она окинула его взглядом с головы до ног и скривила губы. — Бог бранного поля, ага? Нам, простым людям, порою бывает трудно отличить богов от дьяволов. Вы ходили на броды, на мост и на холм, и что вы там делали, кроме как убивали? Чего хорошего вы там добились? Кому вы там помогли?