По дороге он миновал клетку, внутри на корточках сидело двое грязных, голых северян. Один просовывал руку сквозь прутья, моля о воде, или пощаде, или просто, чтобы хоть часть его оказалась бы на свободе. Дезертиров уже бы повесили, так что эти двое воры либо убийцы. Ожидают соизволения Чёрного Доу — который, скорее всего, всё равно их повесит, да впридачу ещё и сожжёт. Странновато запирать людей за воровство, когда грабежом живёт целая армия. Вздёргивать людей за убийство, когда убийство — основное всеобщее ремесло. Как определить преступление в такое время, когда люди отнимают всё что угодно у кого угодно?
— Тебя ждёт Доу. — Под аркой руин стоял хмурый Полноги. Он всегда был суров, но сегодня принял особенно строгий вид. — Сюда.
— Меч заберёшь? — Утроба уже его вынул.
— Нет нужды.
— Нет? Когда это Чёрный Доу начал доверять людям?
— Не людям. А тебе.
Утроба не был уверен, что это добрый знак.
— Ну, тогда ладно.
Трясучка двинулся следом, но Полноги попридержал его одной рукой.
— За тобой Доу не посылал.
Утроба поймал прищуренный взгляд Трясучки, пожал плечами и, пригнувшись, прошёл под облепленной плющом аркой, чувствуя, что суёт голову в волчью пасть, и гадая, когда же щёлкнут клыки. Вдоль по обвешанному паутиной проходу капли воды отдавались гулким эхом. На широкое пространство заросшее сорняком и колючками, по краям валялись разбитые колонны, некоторые до сих пор поддерживали обшарпанные дуги свода, но крыша давно исчезла, и наверху, сквозь просветы в тучах, стала проглядывать яркая синева. Доу сидел на Скарлинговом троне в дальнем конце разрушенного чертога, играя с навершием меча. Рядом, почёсывая белую седую щетину, сидел Коль Долгорукий.
— Когда я отдам приказ, — говорил Доу, — выступишь сам, один. Двинешься на Осрунг со всеми, кто при тебе. Там у них слабина.
— Откуда ты знаешь?
Доу подмигнул.
— У меня свои способы. У них слишком много людей, а на тракте недостаточно места, и они рвутся туда так, что вытянулись тонкой линией. В городе несколько всадников и чуть-чуть ребят Ищейки. Может, к нашему появлению они успеют подтянуть какую-то пехоту, но её явно не хватит, чтобы тебя остановить, если вдаришь как следует.
— О, я лупану мама не горюй, — ответил Долгорукий. — Не беспокойся на этот счёт.
— Не беспокоюсь. Вот почему ты идёшь первым. Я хочу, чтобы твои парни несли впереди мой штандарт, открыто и ясно. Заодно Золотого, и Железноглава, и твой. Чтобы заметили все.
— Чтоб подумали — это один большой натиск.
— При удаче они оттянут сколько-то людей с Героев, ослабят там защиту. Как только они окажутся в чистом поле между холмом и городом — я выпущу парней Золотого, и он порвёт им задницы. Тем временем мы, с Железноглавом и Стодорогом, как следует ударим по Героям.
— Что ты планируешь там провернуть?
Доу вспыхнул своей обычной голодной ухмылкой:
— Взбежать на холм и перебить всё живое.
— Там трудный участок для нападения, и у них есть время укрепиться. Там они сильнее всего. Не стоит ли нам обойти кругом…
— Сильнее здесь. — Доу воткнул меч в землю перед троном Скарлинга. — Слабее здесь. — И он пальцем постучал себя в грудь. — Мы месяцами ходили вокруг да около, они не ждут нас прямо перед собой. Сломаем их на Героях — сломаем их здесь, — и он снова ткнул себя в грудь, — и всё рассыплется. Затем дело продолжит Золотой. Если надо, он погонится за ними через переправы. До самого Адуэйна. К тому времени справа Скейл должен успеть занять Старый мост. С тобою в Осрунге, когда завтра объявятся остальные войска Союза, все лучшие позиции будут наши.
Долгорукий медленно встал.
— Так точно, вождь. Сегодня мы сотворим красный день. День достойный песен.
— Хер с ними, с песнями, — сказал Доу, вставая сам. — Мне и победы хватит.
Какое-то время они жали друг другу руки, затем Долгорукий двинулся к выходу, заметил Утробу и растянулся большой, щербатой, беззубой улыбкой:
— Старина Коль Долгорукий, — и Утроба протянул руку.
— Кёрнден Утроба, чтоб мне жилось и дышалось. — Долгорукий обхватил её своей, а другую положил сверху. — Нас, хороших людей, маловато осталось.
— Такие вот настали времена.
— Как колено?
— Сам понимаешь. Что есть, то есть.
— Как и моё. Йон Кумбер?
— Как всегда, за шуткой в карман не лезет. Как у Потока успехи?
Долгорукий усмехнулся:
— Поставил его в пригляд за пополнением. Новые парни-то ссаньё ссаньём.
— Может, ещё возмужают.
— Лучше б возмужали, да поскорее. Нам тут, вроде как, пообещали битву. — Поравнявшись, Долгорукий хлопнул его по руке. — Жду приказа, вождь! — И он оставил Утробу с Чёрным Доу, глядеть друг на друга с расстояния нескольких шагов по усыпанной булыжниками, заросшей сорняками и змеящейся крапивой, старой грязи. Щебетали птицы, шуршали листья, отголоски звона металла служили напоминанием грядущего кровавого дела.
— Вождь. — Утроба облизал губы, без понятия, как будет происходить происходящее.
Доу сделал долгий вдох и закричал во весь голос:
— Я же велел тебе, блядский рот, держать этот холм!
Утроба захолодел вместе со звонким эхом от облупленных стен. Похоже, ничего хорошего нет. Как знать, не окажется ли он сам до заката раздетым в клетке.
— Да, и я удерживал его всеми способами… пока не объявился Союз…
Доу приблизился, по-прежнему сжимая меч в ножнах, и Утробе силой пришлось заставить себя не отступить. Доу наклонился к нему, и Утробе силой пришлось заставить себя не сморгнуть. Доу поднял руку, мягко положил её на саднившее плечо, и Утробе силой пришлось заставить себя не вздрогнуть.
— Извини, насчёт этого, — тихо произнёс Доу, — просто мне полагается следить за своей репутацией.
Закружилась голова, охваченная волной облегчения.
— Понимаю, вождь. Срывайся. — Он сощурился, когда Доу снова глубоко вдохнул.
— Ты бестолковый, хромой старый хуй! — Обдавая Утробу слюной, затем, совсем не нежно потрепал за скулу, всю в синяках. — Ты, стало быть, дал им бой?
— Айе. Горбушке и нескольким его парням.
— Помню старого хрена. Сколько с ним было?
— Двадцать два.
Доу обнажил зубы в чём-то между оскалом и улыбкой:
— А у тебя, сколько, десять?
— Айе, с Трясучкой.
— И ты их спровадил?
— Ну…
— Мне бы, блядь, туда! — Доу передёрнуло в жестоком неистовстве, глаза устремились куда-то, будто он наблюдал, как ребята Горбушки приближаются вверх по склону, не в силах идти достаточно для него быстро. — Мне бы туда! — И он хлестнул навершием меча в ножнах, с хрустом выбивая осколки из ближайшей колонны, заставляя Утробу осторожно отодвинуться назад. — Вместо того, чтобы сидеть тут и пиздеть. Пиздеть, пиздеть и пиздеть!
Доу сплюнул и перевёл дыхание, затем, похоже вспомнив, что здесь Утроба, бросил на него взгляд:
— Ты видел на подходе Союз?
— Не меньше тысячи по тракту на Адуэйн, и у меня предчувствие, что позади ещё больше.
— Дивизия Челенгорма, — сказал Доу.
— Как ты узнал?
— У него свои способы.
— Клянусь… — Утроба резко дёрнулся, ноги запутались в колючках, и он едва не упал. На одном из самых высоких участков стены лежала женщина. Свисала, словно мокрая тряпка, болтая одной рукой и одной ногой, свесив голову набок, будто отдыхала на лежанке в саду, заместо шаткой кучи камней в шести шагах над грязью.
— Моя подруга. — Доу даже не глянул вверх. — Точнее, когда я говорю подруга…
— Враг врага. — Она скатилась со стены. Утроба вылупился, ожидая услышать звук удара оземь. — Я Ишри. — Шепнул ему голос прямо в ухо.
На этот раз он упал в грязь прямо на задницу. Она стояла над ним, кожа тёмная, гладкая и безупречная, будто блестит качественно обожжёный глиняный сосуд. Длинный плащ на ней, волочивший полы по земле, свисал нараспашку, а под ним всё её тело опутали бинты. Если ведьма должна выглядеть по-особому, то это она. Не то что бы требовались дополнительные доказательства колдовства, после её исчезновения в одном месте и выхода из другого.
Доу захохотал-залаял.
— Никогда не угадаешь, откуда она вылезет. Всё время боюсь, что выскочит из ниоткуда пока я… ну ты знаешь. — И он кулаком изобразил, будто дрочит.
— Никто тебя за язык не тянул, — произнесла Ишри, рассматривая Утробу глазами чернее черноты, не мигая, точно поползень уставился на личинку.
— Откуда ты взялась? — пробормотал Утроба, взгромождаясь на ноги, слегка поёрзав на одеревеневшем колене.
— С юга, — ответила она, хотя уж это-то и так ясно по её коже. — Или ты имеешь в виду, зачем я взялась?
— Спрошу, зачем?
— Чтобы поступать правильно. — При этом на её лице заиграла мутная улыбка. — Воевать против зла. Карать во имя справедливости. Или… ты имеешь в виду, кто меня послал?
— Ладно, кто тебя послал?
— Бог. — Её очи обратились к небу, обрамлённому выступающими из стен зарослями. — Да и как бы сложилось иначе? Бог помещает всех нас куда пожелает.
Утроба потёр колено.
— Выходит, дерьмоватое-то у него чувство юмора?
— Ты и наполовину с ним не знаком. Я прибыла сюда сражаться против Союза, с тебя хватит?
— С меня хватает, — сказал Доу.
Чёрные глаза Ишри перемелькнули на него, и Утроба почувствовал великое облегчение.
— Они большой силой движутся на холм.
— Войско Челенгорма?
— По-моему, да. — Она потянулась во весь рост, изворачиваясь так, словно костей в ней не было вовсе. Напомнила Утробу угрей, что они вылавливали из озера неподалёку от его мастерской, те просачивались из сетей, извивались в руках под детский визг. — Вы, толстые розовые, для меня все на одно лицо.
— А что с Миттериком? — спросил Доу.
Её костлявые плечи поплыли вверх и вниз.
— Где-то позади, грызёт удила, взъярился, что Челенгорм загораживает ему путь.
— Мид?
— В чём радость всё знать? — Она на цыпочках, почти впритирку, надменно прошествовала мимо Утробы, поэтому ему пришлось резко отступить, едва снова не завалившись. — Должно быть Богу так