— Хочет, чтобы ты его взял.
— Мы. Вряд ли он укреплён. У тебя есть щит?
— Не-а. — И ни малейшего желания идти туда, где щит понадобится.
— Бледный Призрак, одолжи-ка мне свой.
Старый воин с восковым лицом передал щит Кальдеру. Выкрашен в белый, вполне в соответствии. Прошло много времени с тех пор, как он надевал такой и колошматился во дворе, упражняясь с мечом, он уже и забыл сколько эти хреновины весят. Ощущение его тяжести вернуло мерзкие воспоминания о застарелых унижениях, в большинстве своём — от рук брата. Но, пожалуй, прежде чем угаснет день, их затмят новые. Если он доживёт до конца дня.
Скейл снова потрепал Кальдера по саднящей щеке. Снова неприятно жёстко.
— Держись ко мне поближе, и щит держи повыше, и всё с тобой будет чудненько. — Он мотнул головой в сторону рассредоточенных в лесу людей. — А они, видя тебя впереди, будут о тебе думать уже намного лучше.
— Ладно. — Кальдер без особого восторга покачал щитом.
— Кто знает? — Брат хлопнул его по спине, чуть не свалив с ног. — Может, и ты будешь тоже.
Почему мы не такие
— Да ты просто-напросто влюбился в проклятущую лошадь, Танни?
— Будь уверен, собеседница из неё получше чем ты, Форест, и с ней, едрить, на-а-амного лучше, чем пешком. Правда, милая? — Он ткнулся носом в её продолговатую морду, и скормил добавочную горсть зерна. — Мой любимый зверь во всём проклятом войске.
Он почувствовал, как его тянут за руку.
— Капрал? — Это оказался Желток, всматривающийся в направлении холма.
— Нет, Желток, боюсь, ты даже не рядом. На самом деле тебе стоит повкалывать на совесть, чтобы не стать моим самым нелюбимым зверем…
— Да нет, капрал. Не тот ли это Гуртс?
Танни посуровел.
— Горст. — Бесшеий мечник пересекал реку со стороны садов дальнего берега, копыта коня разбрасывали брызги, доспехи матово сияли в том, что оказалось ярким солнечным светом. Он резво взобрался на берег, в самую гущу полковых офицеров, почти сбив с ног молодого лейтенантика. Танни полагалось поржать, вот только от Горста исходило что-то такое, что высасывало напрочь весь смех в мире. Тот соскочил с седла, проворно для такой туши, прогромыхал прямо к полковнику Валлимиру и решительно отдал честь.
Танни отбросил щётку и сделал пару шагов им навстречу, смотря в оба. Долгие годы военной службы наделили его острым, как бритва чутьём надвигающегося пиздореза, и сейчас болезненное ощущение появилось у него уже сразу. Горст, с пустым обвислым лицом, говорил несколько минут. Валлимир потрясал рукой в сторону холма, затем махал на запад. Горст заговорил снова. Танни бочком пододвигался ближе, пытаясь разобрать подробности. Валлимир сокрушённо вскинул руки, затем развернулся кругом, выкрикивая.
— Первый сержант Форест!
— Сэр.
— По-видимому, через те болота, западнее нас, есть тропа.
— Сэр?
— Генерал Челенгорм приказывает нам отправить по ней Первый батальон. Убедиться, что северяне не воспользуются ею против нас.
— Болото за Старым Мостом?
— Да.
— Мы не сможем взять с собой лошадей…
— Знаю.
— Мы только что получили их обратно, сэр.
— Знаю.
— Но… что-же нам с ними теперь делать?
— Вы, мать вашу, просто-напросто оставите их здесь! — рявкнул Валлимир. — Ты думаешь, мне нравится посылать половину полка к чёрту на куличики, в болото, без их лошадей? Думаешь, нравится?
Валлимир пошёл прочь размеренным шагом, подзывая нескольких офицеров. Форест ещё постоял, немилосердно скребя затылок.
— Капрал? — доверительно шепнул Желток.
— Да?
— Это снова пример того, как все срут на головы нижестоящих?
— Весьма неплохо, Желток. Мы ещё сделаем из тебя солдата.
Форест остановился перед ними, руки-в-боки, хмуро взирая на реку вверх по течению.
— Кажется, у Первого батальона появилась миссия.
— Изумительно, — сказал Танни.
— Мы оставляем лошадей тут, и направляемся к западу, чтобы перейти через болото. — Его встретил хор стенаний. — Думаете, мне это нравится? Собирайтесь и дуйте! — И Форест тяжёлым шагом двинулся разносить повсюду счастливую весть.
— Сколько человек в батальоне? — пробубнил Ледерлинген.
Танни протяжно выдохнул.
— Около пяти сотен, когда мы покидали Адую. Ныне четыре сотни, прибавь-отними пару-тройку рекрутов.
— Четыреста человек? — взмолился Клиге. — По болоту?
— Какое оно, это болото? — пробурчал Уорт.
— Болото как болото! — взвизгнул Желток, словно мелкая злобная шавка затявкала на ту, что побольше. — Самое поганое! Одна жижа! Каким болотом ещё ему быть?
— Но… — Ледерлинген уставился вслед Форесту, а потом на свою лошадь, на которую взвалил большую часть своей поклажи и немного от Танни. — Это же глупость.
Танни потёр большим и указательным пальцами свои усталые глаза. Как часто ему приходилось растолковывать новобранцам всё это?
— Смотри. Вы знаете, насколько люди глупы в большинстве случаев жизни. Старые бухари. Бабы на деревенских базарах. Мальчишки, швыряющие камнями в птиц. Жизнь. Тщеславие и безрассудство, себялюбие и растраты. Мелочность. Безответственность. Вы думаете: на войне-то всё будет по-другому. Будет, как должно. Когда смерть таится за углом, когда мужчины сплочённо преодолевают тяготы и вражьи козни — люди должны соображать быстрее, чётче, быть… лучше. Быть героями.
Он начал снимать вещмешки с лошади.
— Так вот — тут всё точно так же как там. Причём на деле, знаете ли, из-за всех этих тревог, и страха, и давления со всех сторон — ещё хуже. Не так уж много тех, кто мыслит своей головой, когда рискует её потерять. Поэтому на войне люди ещё глупее, чем в обычное время. Обдумывают, как бы им отмазаться от ответственности, либо заграбастать почёт и славу, либо спасти свою шкуру, вместо того, что и впрямь принесло бы пользу. Нет занятия, более прощающего глупость, чем солдатское ремесло. Нет более поощряющего её занятия.
Он взглянул на новобранцев — оказалось, они все в ужасе вылупились на него. Кроме рассеянного Желтка, вытянувшегося на цыпочках, чтобы снять с лошади своё копьё, наверное, самое длинное во всём полку.
— Забейте, — отрезал он. — Болото само себя не перейдёт. — Он повернулся к ним спиной, ласково погладил по шее свою лошадь и вздохнул. — Ну ладно, старушенция. Видать, придётся тебе ещё маленько справляться без меня.
Крики, паника и…
Скорри занимался стрижкой, когда Утроба добрался до своей дюжины, ну или, по крайней мере, до оставшейся семёрки. Восьмёрки, считая с ним. Интересно, ходила ли хоть с кем-нибудь дюжина, и впрямь насчитывающая полных двенадцать. Чертовски точно, что с ним — ни разу. Агрик сидел на обросшем вьюном выворотне, хмурясь в никуда, покуда ножницы щёлк-щёлкали у его лица.
Вирран прислонился к дереву, на его скрещенных руках покоилась рукоять стоящего на острие Отца Мечей. Он для чего-то снял рубаху, и стоял в одной кожаной безрукавке со здоровенным серым пятном застарелого пота спереди. Торчали длинные, жилистые руки. Кажется, чем опаснее намечаются события, тем от большего количества одежды он предпочитал избавиться. Наверное, к концу их дел в этой долине, он будет сверкать голой жопой.
— Утроба! — вскрикнул он, поднимая меч и потрясая им.
— Хэй, вождь. — Дрофд сидел над ним, на ветке, прижимаясь спиной к стволу. Обтачивал палочку под древко стрелы, вниз мягко слетала стружка.
— Стало быть, Чёрный Доу тебя не убил? — спросила Чудесная.
— По крайней мере, не сразу.
— Он объяснил, что нас ждёт? — Йон кивнул на люд, со всех сторон наводнивший леса. На нём сейчас существенно меньше волос, чем с уходом Утробы, и от этого он выглядел как-то старее. Прежде Утроба не замечал у него морщин под глазами и седины в бровях. — Меня терзает предчувствие, что Доу решил выступать.
— Так и есть. — Утробу аж передёрнуло, когда он присел на корточки под кустом и посмотрел на юг. Кажется там, за линией деревьев, совсем другой мир. Под сенью листвы так темно и привычно. Тихо, будто погрузился в прохладную воду. Снаружи всё заливал режущий солнечный свет. Буро-жёлтый ячмень под голубым небом, вспухшие посреди равнины Герои в яркой кричащей зелени, старые камни на вершине по-прежнему несут свою бессмысленную стражу.
Утроба указал налево, в сторону Осрунга. На месте города, скорее угадывался, чем виднелся высокий частокол с парой блеклых башен над колосящимся полем.
— Первыми должны выйти отряды Долгорукого. Атаковать Осрунг. — Он понял, что говорит шёпотом, несмотря на то, что Союз на вершине холма в добрых нескольких сотнях шагов и вряд ли услышит, если даже он заорёт. — Старик понесёт с собой все штандарты, изобразит, будто это крупный натиск всеми силами. В надежде выманить с Героев хоть сколько-нибудь солдат.
— Считаешь, клюнут? — спросил Йон. — Как-то стрёмно.
Утроба пожал плечами.
— Все уловки стрёмны, для тех, кто о них знает.
— К тому же, спустятся они или нет — разница небольшая, — теперь Вирран подтягивался, повиснув на ветви, меч в перевязи за спиной. — Нам всё едино лезть на тот же самый холм.
— Всё-таки хорошо бы, если к тому времени, как мы заберёмся, союзные наверху бы уполовинились, — Дрофд спрыгнул со своего насеста.
— Тогда, будем надеятся, они клюнут, лады? — Утроба переместил руку правее, в сторону полей и пастбищ между Героями и Осрунгом. — Пусть только спустятся, а там уж Золотой выедет на лихом коне. Застигнет их без штанов в чистом поле, посечёт и загонит в реку.
— Топить мудачьё, — непривычно кровожадно прорычал Агрик.
— Тем временем, Доу нанесёт главный удар. По прямой, на Героев, вместе с Железноглавом, Стодорогом и всеми их войсками.
— И каким образом он собирается провернуть штурм? — спросила Чудесная, потирая свежий шрам.
Утроба удивлённо взглянул на неё.
— Ты чего, это ж Чёрный Доу. Он собирается очертя голову проломиться наверх, и из всего, что пока ещё не грязь, сделать грязь.