— Чего там, капрал?
— Я тебе, блин, не велел сидеть тихо? — Танни стащил Желтка вниз, в кусты и вынул подзорную трубу, трёхсоставную, из доброй меди. Он выиграл её в квадраты у одного офицера из Шестого. Он прополз вперёд, отыскал в подлеске просвет. Отчётливо прорезался и тут же нырнул за пределы видимости кусок земли на той стороне речушки, но что он сумел разглядеть, так это то, что копья торчали позади стены по всей её длине. Мельком он приметил и шлемы. Кое-где дым, наверно от костра с готовкой. Затем он увидел вошедшего в ручей мужчину, размахнувшегося рыбачьей острогой, сделанной из копья и какой-то рогатины. Со спутанными волосами и по пояс голый, он явно не был солдатом Союза. Всего лишь, где-то в двух сотнях шагов от их укрытия в кустах.
— Охо-хо, — выдохнул он.
— Это северяне? — зашептал Желток.
— Херова туча северян. И мы у них прямо на фланге. — Танни передал подзорную трубу, отчасти ожидая, что боец примется смотреть не с того конца.
— Откуда они явились?
— Наверно с севера, сам как думаешь? — Он выдернул трубу обратно. — Кому-то пора собираться назад. Чтобы дать знать кому-то, стоящему на навозной куче повыше нас, в какую переделку мы влипли.
— Но ведь они уже и так должны знать. Неужели они сами ещё не наткнулись на северян? — Голос Желтка, всегда отличительно дёрганый, теперь взвился до истерических ноток. — Я, в смысле, они наверняка должны знать! Обязаны!
— Кто знает, кто что знает, Желток? Это битва. — И едва произнеся эти слова, Танни с растущей тревогой прочувствовал всю свою правоту. Если за стеной северяне, значит должна была состояться битва. Вот именно, битва уже была. Может преддверие к большему сражению. Северянин в реке что-то вытащил на берег, ослепительное серебро рыбьей чешуи трепетало на краю его силуэта. Иные его соратники залезли на стену, кричали и махали ему. Все, блин, лыбятся. Если и правда была битва, видно, мать их, чертовски ясно, что они победили.
— Танни! — Форест, согнувшись в три погибели, крался сзади сквозь заросли. — На той стороне ручья — северяне!
— И, представь себе — рыбу ловят. Там, на стене, от них не продохнуть.
— Один малый залез на дерево. Сказал, что разглядел на Старом Мосту конных.
— Они взяли мост? — Танни стал думать, что если покинет эту долину, потеряв не более восьми бутылок бренди, то может считать себя счастливчиком. — Если они пересекут его, то отрежут нас!
— Я в курсе, Танни. Уж я-то, твою дивизию, в курсе. Нам нужно доставить донесение, обратно, генералу Челенгорму. Выбери кого-нибудь. И уберись, нахрен, с видимости! — И он полез назад через подлесок.
— Кому-то придётся возвращаться по болоту? — прошептал Желток.
— Если только ты его не перелетишь.
— Я? — Лицо парня посерело. — Я не сумею, капрал Танни, после того, как Клиге… я просто не могу!
Танни пожал плечами.
— Кто-то же должен пойти. Ты пересёк его сюда, переберёшься и обратно. Просто ступай по травяным кочкам!
— Капрал! — Желток сжал грязный рукав Танни и пододвинулся вплотную, рябое лицо замаячило неприятно близко. Его голос опустился тише некуда. До того интимного, влекущего полушёпота, который всегда так обожал Танни. До интонации, с которой делаются дела. — Вы сказали, если мне что-то понадобится… — Его влажные глаза рыскнули влево-вправо, проверяя, что на них никто не смотрит. Он полез в китель и выудил оловянную фляжку. И вложил её в ладонь Танни.
Танни вскинул бровь, отвинтил колпачок, нюхнул, завернул колпачок, и сунул уже в свой китель. Затем кивнул. Пусть ей и не залатать трещину, оставленную сгинувшим в болоте, но уже хоть что-то.
— Лобколизер! — зашипел он, продираясь обратно через кусты. — Мне нужен доброволец!
Дневная отработка
— Клянусь мёртвыми, — буркнул Утроба, и тех было предостаточно.
Они усеивали северный склон холма на его пути. Небольшая горстка раненых, как и положено раненым, выла и причитала — звуки от которых у Утробы с каждым прожитым годом всё сильнее сводило челюсть. Они вызвали желание заорать бедолагам заткнуться и сразу же вызвали вину за это желание — известно, каким вытьём, иной раз, заканчивал бой он сам, и, скорее всего, не в последний раз.
Много больше мёртвых у белой стены. Почти хватает, чтобы взойти по ним на чёртов холм, ни разу не ступив на бурьян. Погибшие с обеих сторон — теперь они все на одной стороне. На блеклом и зияющем, холодном берегу великого разделения. Один молодой союзный похоже, принял смерть лицом вниз, оттопырив зад, и искоса смотрел на Утробу с расстроенно-ошеломлённым видом, как будто не прочь попросить кого-нибудь переложить его в более достойную позу.
Утроба не стал утруждаться. В достоинстве и живым невелик прок, мёртвым же оно — ничто.
Однако, то, что творилось на склонах — лишь преддверие к резне внутри самих Героев. Сегодня Великий Уравнитель повеселился, проторяя свой долгий путь к грандиозной развязке. Утроба не побился б об заклад, что видал где-либо ещё столько мертвецов, втиснутых в одно место. Целые груды, переплелись вместе в старых добрых могильных объятиях. На камнях приплясывали голодные птицы, выжидая своего часа. Мухи уже роились у открытых глаз, открытых ртов, открытых ран. Откуда так резко возникают все эти мухи? Пространство уже приобрело свой героический запах. Тела раздувало на вечернем солнце, извергая из них содержимое.
Такому зрелищу полагалось подать повод задуматься о своей смертности каждому, но дюжины трэлей, копошащихся на побоище, переживали не больше, чем если бы собирали фиалки. Стаскивали броню и одежду, складывали пригодные к дальнейшему употреблению щиты и вооружение. Если что-то их и расстраивало, так только то, что возглавлявшие атаку карлы притырили трофеи получше.
— Староват я для этой херни, — пробормотал Утроба, наклоняясь пощупать поднывавшее колено, сквозь него, от лодыжки до бедра, протянулась холодная спица боли.
— Ну наконец-то, Кёрнден Утроба! — Вирран только что сидел у одного из Героев, и теперь встал, отряхивая с задницы пыль. — Я уж тебя почти перестал ждать. — Он перекинул через плечо Отца Мечей, уже опять в ножнах, и указал им на долину, туда, откуда они пришли. — Подумал, может пока ты добирался, решил осесть в какой-нибудь тамошней избушке.
— С удовольствием бы.
— Оу, но кто б тогда открыл мне моё предназначение?
— Ты сражался?
— Ага, да, так уж вышло. Влип в самую гущу. Меня ведь хлебом не корми, дай подраться — согласно песням. Здесь пришлось подраться ого-го. — Не сказать, что он получил хоть царапину. Утроба после боя ни разу не замечал на Вирране ни ссадинки. Он горько оглядел круг бойни, поскрёб в волосах, и ветер избрал этот миг, чтоб усилиться, топорща изорванную одежду на трупах. — Ого-го, сколько мёртвых, что правда, то правда.
— Айе, — промолвил Утроба.
— Целые валы.
— Айе.
— Всё ж в основном — союзные.
— Айе.
Вирран стряхнул плечом меч и поставил его острием вниз, рукоять придержал руками, наклонясь вперёд так, чтобы положить подбородок на эфес.
— Всё-таки, даже если это враги, подобное зрелище, в общем-то… в конце-то концов, наводит на мысль, а на самом ли деле война такая здоровская штука?
— Смеёшься?
Вирран замолчал, вращая кругами рукоять, так, что окованный наконечник ножен вкручивался в грязный дёрн.
— Я и вправду больше ни в чём не уверен. Агрик погиб. — Утроба, раскрыв рот, поднял голову. — Он бросился в бой прямо в первых рядах. Убит в кругу. Заколот, мне кажется, мечом, куда-то сюда, — и он ткнул себя в бок, — под рёбра и прошло, вроде бы, насквозь…
— Наверное, не суть важно как именно? — перебил Утроба.
— Пожалуй, нет. Грязь есть грязь. К тому же, после смерти брата над ним нависла тень. Прямо заметная глазу. По крайней мере, моему. Паренёк долго бы не протянул.
Вот тебе и утешение.
— Остальные?
— Весёлый Йон заимел пару порезов. Брака всё ещё беспокоит нога, хоть он и не признается. В остальном — всё замечательно. В смысле, также замечательно, как раньше. Чудесная сказала, нам надо постараться похоронить Агрика вместе с братом.
— Айе.
— Тогда давай выкопаем яму, а? Пока кто ещё не начал здесь рыть?
Утроба сделал глубокий вдох, оборачиваясь вокруг себя.
— Если найдёшь бесхозную лопату. Я подойду сказать речь. — Подходящее завершение такого дня. Но прежде чем он отошёл на пару шагов, его путь преградил Коль Трясучка.
— Тебя ждёт Доу, — произнёс он. Со своим шёпотом, шрамами и безразличным взглядом он сошёл бы за самого Великого Уравнителя.
— Ладно. — Утроба почувствовал позыв снова начать грызть ногти. — Скажи нашим, я скоро вернусь. Ведь я скоро вернусь?
Трясучка пожал плечами.
Пусть Утробе и не пришлось по душе то, что сотворили с этим местом, зато Чёрный Доу выглядел весьма довольным отработанным трудовым днём, прислоняясь к одному из камней с обгрызенным яблоком в руке.
— Утроба, старый хрен! — Когда он повернулся, Утроба заметил, что одна сторона его ухмыляющегося лица вся в кровавых точках и пятнах. — Где ж ты, ад побери, ошивался?
— Честное слово, ковылял позади туда, куда и все. — Полноги и несколько его карлов разошлись по сторонам, с мечами наголо, не теряя бдительности. Многовато обнажённой стали, учитывая, что они одержали победу.
— Я уж подумал, может, тебя сумели прибить, — сказал Доу.
Утробу передёрнуло, когда он повращал жгуче ноющей ступнёй, сочтя, что у него есть на это время.
— Хотелось бы мне уметь бегать настолько быстро, чтобы меня сумели прибить. Я встану там, где ты велишь, но такое дело, как наступление — забава для молодых.
— Я-то как-то справился.
— Не всех так тянет на кровь, вождь.
— Приходится, работа такая. Впрочем, не думаю, что бывал день, когда я отрабатывал лучше сегодняшнего. — Доу положил руку на плечо Утробы и повел между камней, на гребень холма, где им открылся южный вид на равнину. На этом самом месте Утроба стоял, когда впервые увидел приближение Союза. За последние несколько часов обстановка круто изменилась.