— Хлеба нет? — спросил один.
— В уставе сказано — мука есть приемлемая замена, — ответил квартирмейстер, с угрюмой точностью отмеряя щепотку на весах.
— Приемлемая для кого? Где прикажете нам её печь?
— Можешь испечь её на своей толстой жопе, вот что я… Ох, умоляю простить меня, миледи, — хватая себя за чуб, пока Финри ехала мимо. Как будто зрелище без нужды голодавших не причиняло никаких неудобств, а вот со словом «жопа» её чувствительной душе не совладать.
Что с первого взгляда выглядело бугорком на пологом подножии взгорья, оказалось покрытой обвислым плющом древней постройкой, чем-то средним между сараем и хижиной, и, возможно, служившей и тем и тем. Мид спешился со всей пышностью королевы в день коронации, и цепочкой повёл своих офицеров в узкий проём, оставив полковника Бринта упорядочить очередь. Поэтому Финри удалось проскочить одной из первых.
Мокроголовые офицеры плотно набились в пропахшую сыростью и овечьей шерстью каморку с торчащими балками. На совещании стоял дух королевских похорон. Все соперничали, кто примет наиболее скорбный вид, в то же время бойко шурша, чем в перспективе можно будет поживиться. Генерал Миттерик, остервенело хмурясь в усы, расположился у стены необработанного камня. Он просунул руку под мундир промеж двух пуговиц, так, что остался торчать большой палец — как бы позируя для портрета, причем невыносимо шикарного. В тени неподалёку, Финри заметила бесстрастную глыбу — лицо Бермера дан Горста — и приветливо улыбнулась. В ответ тот едва кивнул головой.
Отец Финри, стоя перед величественной картой, резкими и чёткими движениями намечал позиции. Она ощутила тепло нахлынувшей гордости — как всегда, видя отца за работой. Он был просто образцом командира. Когда он их заметил, то прервался, чтобы пожать Миду руку. Поймал взгляд Финри и совсем слегка ей улыбнулся.
— Лорд-губернатор Мид, должен поблагодарить вас за быстроту вашего продвижения на север. — При том, что если бы его милость выбирала маршрут, они до сих пор бы гадали в какой север стороне.
— Лорд-маршал Крой, — приветствовал губернатор безо всякого рвения. Их отношения — вопрос щекотливый. В собственной провинции, Инглии, Мид был первым, после верховной власти, но так как лорд-маршал наделялся королевскими полномочиями, в военное время отец Финри стоял выше губернатора.
— Вам, должно быть, было мучительно оставлять Оллензанд, но вы нужны нам здесь.
— Вижу, — сказал Мид с характерным недовольством. — Я понимаю, здесь серьёзнейшее…
— Джентльмены! — Толкотня офицеров у двери прекратилась, уступая кому-то дорогу. — Должен извиниться за позднее прибытие, дороги забиты напрочь. — Коренастый лысый человек вынырнул из толпы, отряхивая отвороты потёртого дорожного плаща и обрызгивая каплями всех стоящих рядом. Ему помогал единственный слуга, кудрявый парень с корзинкой в руке, но Финри считала своей обязанностью знать каждое лицо в правительстве Его величества, каждого члена Открытого и Закрытого советов и тончайшие градации их влияния, поэтому недостаток пышности не одурачил её ни на миг. Короче, на пенсии он, по своим словам, или нет, но Байяз, Первый из магов, стоял выше всех.
— Лорд Байяз. — Отец занялся представлениями. — Это лорд-губернатор Мид, из Инглии, командующий третьей дивизией Его величества.
Первый из магов как-то сумел одновременно пожать тому руку и полностью его проигнорировать.
— Я знал вашего брата. Хороший человек, большая потеря.
Мид попытался заговорить. Увы, Байяза отвлёк слуга, в это самое время доставший из корзины чашку.
— Ах! Чай! Когда у вас в руке чашка чая, ничто на свете уже не кажется столь ужасным! Кто-нибудь ещё желает? — Желающих не нашлось. Большинство признавало чай антипатриотичной гуркской модой, наряду с изменнической завивкой усов. — Что, никто?
— Я бы с удовольствием, чашечку. — Финри плавно проскользнула перед лордом-губернатором, вынудив того отступить на шаг. — В такую погоду — отличная вещь. — Она терпеть не могла чай, но с радостью выпила бы океан за возможность перекинуться словом с одним из самых могущественных людей Союза.
Байяз пробежал глазами по её лицу, будто хозяина ломбарда попросили наскоро оценить роскошные фамильные драгоценности. Отец Финри с некоторой неохотой прочистил горло.
— Это моя дочь…
— Финри дан Брок, ну конечно же. Поздравляю с замужеством.
Она скрыла удивление.
— Вы превосходно осведомлены, лорд Байяз. Я бы даже подумала — излишне, для такой мелочи. — Она пропустила мимо ушей утвердительный кашель откуда-то со стороны Мида.
— Для осмотрительного человека не бывает мелочей, — заметил маг. — Знание, в конце-то концов, корень всего могущества. Ваш муж должно быть выдающийся мужчина, раз покрыл тень измены своей семьи.
— Так и есть, — не дрогнув, сказала она. — Он нисколько не пошёл по стопам своего отца.
— Чудесно. — Байяз улыбался по-прежнему, только его глаза отвердели, как камни. — Мне бы страсть как не хотелось причинять вам боль зрелищем его казни. — Неловкая тишина. Она бросила взгляд на полковника Бринта, затем на лорда-губернатора Мида, гадая, вступится ли хоть как-то кто-нибудь из них за Хэла, в награду за его безграничную верность. У Бринта хватило благородства хотя бы выглядеть виноватым. Мид же определённо сиял от удовольствия.
— Вам не найти более преданного воина во всей армии Его величества, — сумела проскрипеть она.
— Я в полном восторге. Преданность — замечательное свойство армии. Как и победа. — Баяз обвёл созванных офицеров суровым взором. — Сегодня не лучший день, джентльмены. Далеко-далеко не лучший.
— Генерал Челенгорм прыгнул выше головы, — без спросу и без сочувствия заявил Миттерик. Такое поведение полностью характеризовало его, как человека. — Он, будь я проклят, ни за что не должен был так растягивать силы…
— Генерал Челенгорм действовал по моему приказу, — отрубил маршал Крой, заставляя Миттерика погрузиться в сердитое молчанье. — Мы переоценили себя, да. И северяне захватили нас врасплох…
— Ваш чай. — В руку Финри всунули чашку, и слуга Байяза встретился с ней глазами. Разноцветными глазами — одним голубым, другим зелёным. — Я уверен, ваш муж настолько верен, честен и усерден, насколько вообще в человеческих силах, — проурчал он, самым неподобострастным образом изогнув уголок рта, как если бы поделился с ней тайной шуткой. До неё не дошло, какой, но он, с горшочком в руке, уже отплыл назад, наполнять чашку Байяза. Финри наморщила губы, удостоверилась, что на неё не смотрят, и украдкой выплеснула содержимое своей на стену.
— …наш выбор решений был крайне ограничен, — говорил отец, — в связи с главным требованием спешки, озвученным Закрытым советом…
Байяз оборвал его.
— Необходимость спешки — вынужденное обстоятельство нашего положения, маршал Крой. И не менее довлеет над нами от того, что является политическим, а не продиктованным природой велением. — Он всосал чай, вытянув губы, при этом комната замерла так тихо, что можно было услышать, как скачут блохи. Финри захотелось узнать, в чём тут секрет, чтобы наверняка добиваться восхищённого внимания каждой мимоходом высказанной мысли, а не глотать без конца свою каждодневную окрошку отшучиваний, отмахиваний и отодвиганий на задний план. — Если каменщик возвёл стену на склоне и та обрушилась — есть ли у него право жаловаться на то, что стена простояла бы тысячу лет, достанься ему земля поровнее? — Байяз снова отхлебнул, и снова в звенящей тишине. — На войне всегда неровно.
Финри почувствовала продиктованное природой стремление ринуться на защиту отца, словно по её спине ползла оса, которую обязательно надо прихлопнуть. Но прикусила язык. Раздражать Мида — дело одно. Раздражать Первого из магов — совсем другое.
— Не в моих правилах просить извинений, — твёрдо сказал отец. — За провал я несу полную ответственность, за потери несу полную вину.
— Ваша готовность взвалить вину себе на плечи делает вам большую честь, но приносит нам мало пользы. — Байяз вздохнул, словно отчитывал нашкодившего внучонка. — Поэтому давайте выучим урок, джентльмены. Оставим вчерашнее поражение позади, и взглянем навстречу завтрашним победам. — И все, даже отец Финри, кивнули, словно отродясь не слыхали ничего столь проникновенного. Это — власть.
Она не припоминала, чтоб ей удавалось настолько сильно кого-то возненавидеть, или кем-то восхититься, за такой короткий промежуток времени.
Доу проводил сбор на середине Героев, за громадным кострищем — пышущим жаром, шипящим паром от мороси. От собрания исходило некое будоражащее чувство, как бы нечто среднее между женитьбой и казнью. У костра, из-за света и тени, люди на вид как дьяволы, и, с чем не раз сталкивался Утроба, порой как дьяволы себя и ведут. Они все были тут — Долгорукий, Стодорог, Скейл с Кальдером, Железноглав, Полноги и в придачу пара десятков названных. Самые могучие имена и суровейшие лики на всём Севере, кроме, разве что, чуточки на холмах предгорий и ещё чуточки на стороне противника.
Кажется, Глама Золотой побывал в бою. Кажется, кто-то лупил в его лицо, как в наковальню. Левая щека — один большой рубец, губы рассечены и распухли, бутоны синяков уже распустились. Железноглав плотоядно щерился с противоположной стороны круга лиц, словно никогда не видывал зрелища краше, чем сломанный нос Золотого. Между этими двумя вражда, дурная кровь. Настолько дурная, что вытравит всё вокруг.
— Какого ляда ты тут забыл, старичок? — пробормотал Кальдер, когда Утроба плюхнулся рядом.
— Разрази меня, коли знаю. Мои глазоньки не те, что раньше. — Утроба взялся за пряжку на поясе и покрутил её. — А разве не здесь положено срать?
Кальдер заржал.
— Здесь положено устраивать срач. Хотя если ты спустишь портки и наведёшь чуток лоска башмакам Бродды Стодорога, возражать не стану.
И вот из темноты выступил Чёрный Доу. Он величаво обходил Скарлингов Трон, на ходу грызя кость. Болтовня притихла, а потом и совсем умерла, осталось только потрескивание углей, да неразборчивые обрывки песен извне. Доу начисто обглодал кость и швырнул в огонь, облизывая пальцы один за одним, пока всматривался в каждое пестрящее тенями лицо. Растягивал тишину. Заставлял их ждать. Не оставлял сомнений, кто самый большой человек на этой горе.