Элиз рассмеялась.
— Рог!
Эта нота пробрала Финри до самого нутра, и она сходу всё поняла. Она уцепилась за руку Хардрика.
— Капитан, вам нужно скакать к генералу Челенгорму и передать, что на нас напали.
— Что? Но ведь это… — Его тупая усмешка медленно угасла, как только он взглянул на восток.
— Ох, — сказала Элиз. Вся линия деревьев внезапно ожила людьми. Дикими казались они, даже на таком расстоянии. Длинноволосые, в рванине и шкурах, многие полуобнажены. Тот, первый, уже стоял среди сотен других, и оказалось, что в этом человеке с рогом Финри не давало покоя чувство несоразмерности. Тот был великаном, в самом прямом значении этого слова.
Хардрик глазел, раззявив рот, и Финри впилась ему в руку и потащила к двери.
— Ну же! Найдите генерала Челенгорма. Найдите моего отца. Скорее!
— Мне положено действовать по приказу… — Его глаза скакнули на Мида, до сих пор жизнерадостно наблюдающего за атакой на Осрунг, вместе со всеми офицерами, кроме двух, что без особой прыти отделились от остальных, разузнать про звук рога.
— Кто они? — спросил один.
У Финри не было времени отстаивать свою правоту в споре. Она издала длиннющий, истошнейший, самый леденящий из всех девичьих воплей, что только могла. Один музыкант проскрежетал, сбившись с ноты, другой ещё мгновение играл, а потом комната погрузилась в тишину, и все лица обратились к Финри. Исключая Хардрика. К своему облегчению, она так шокировала его, что тот выбежал за дверь.
— Какого чёрта… — начал Мид.
— Северяне! — завопил кто-то. — С востока!
— Какие северяне? О чём вы…
И тогда закричали все.
— Там! Там!
— Треклятый ад!
— На стены!
— У нас есть стены?
Простые люди снаружи — возницы, слуги, кузнецы и повара — бежали сломя голову от фургонов и палаток, спешили к гостинице. Среди них уже скачут конные, верхом на лохматых лошадках, даже без стремян, при этом не менее быстро. Она подумала, что у тех могут быть луки, и через миг в северную стену гостиницы застучали стрелы. Одна завернула в окно и проскользила по полу. Чёрная, зазубренная, примитивно сработанная штука, но от этого не менее опасная. Кто-то, с протяжным звоном извлекал мечи, и вскоре блеск клинков сиял во всём зале.
— Поставьте лучников на крышу!
— У нас есть лучники?
— Закрыть ставни!
— Где полковник Бринт?
Раскладной столик протестующе скрипнул, когда его подтащили под одно из окон, по полу полетели бумаги.
Пока два офицера сражались с гнилыми ставнями, Финри удалось выглянуть наружу. Через поля на них накатывал огромный человеческий вал, уже на полпути между деревьями и постоялым двором, стремительно приближаясь, растягиваясь по ходу атаки. Над ними трепетали клочья знамён, украшенных костями. На первый взгляд, там было не меньше двух тысяч, а в гостинице не больше сотни, в основном легковооружённые. Она сглотнула от ужаса простоты арифметики.
— Ворота закрыты?
— Подоприте их!
— Отозвать Пятнадцатый!
— Слишком поздно брать…
— Клянусь Судьбами. — Глаза Элиз поползли на лоб, их белки крутились во все стороны, будто в поисках неких средств спасения. Таковых не было. — Мы в западне!
— Помощь придёт, — сказала Финри, пытаясь говорить так спокойно, как только могла с угрожающим проломить рёбра сердцем.
— От кого?
— От Ищейки, — который весьма разумно использовал малейшую возможность отделить себя от Мида как можно большей территорией, — или генерала Челенгорма, — чьи люди в таком раздрае после вчерашней беды, что не в силах помочь даже себе, уж не говоря о ком-то другом, — или от наших мужей, — которые по шею погружены в наступление на Осрунг, и наверно без малейшего понятия, что прямо позади них возникла новая угроза. — Помощь придёт. — Прозвучало до слёз неубедительно, даже для неё самой.
Офицеры рвались в никуда, разом указывали во все стороны, хрипели друг другу противоречивые распоряжения. В комнате неумолимо темнело, и неразбериха росла по мере баррикадирования окон попавшим под руку роскошным хламом. В центре всего стоял Мид, неожиданно оставленный в одиночестве, безо всякого внимания. В одной руке он держал и неуверенно рассматривал свой золочёный меч. Другая рука неприкаянно сжималась и разжималась. Как взволнованный отец на грандиозной свадьбе — столь тщательно всё подготовил, что в этот великий день оказался совершенно лишним. Сверху презрительно хмурился его искусный портрет.
— Что же нам делать? — обратился он ни к кому конкретно. Его блуждающие в отчаянии глаза сверкнули на Финри. — Что же нам делать?
Она и сама — до тех пор, пока не открыла рот, — не знала, что у неё нет ответа.
Звенья командной цепи
После краткого волшебства ясной погоды опять накатили тучи, и дождь пошёл по новой, основательно заволакивая фланги поля битвы и понемногу пичкая маршала Кроя и его штаб очередной порцией сырой, липкой тоски.
— Будь проклята изморось! — выпалил он. — С тем же успехом я могу надеть на голову ведро.
Многие полагают, что на поле боя лорд-маршал наделён верховным владычеством, превыше императора в тронном зале. Им невдомёк о бесконечных преградах его власти. Например, погода, как правило, плюёт на приказы. Далее, есть баланс политических интересов, капризы монарха, настроение общества. Есть целая галактика тыловых проблем: вопросы снабжения, транспорта, дисциплины и связи, и чем крупнее армия, тем более головокружительно тягостными они становятся. Если каким-то чудом удаётся вывести всё это громоздкое скопище на настоящие боевые позиции, то штабы размещаются в тылу, и даже при возможности выбрать хороший наблюдательный пункт командующий никогда не увидит всего. Хорошо, если сможет увидеть хоть что-то. Приказы порой идут до исполнителей полчаса или больше, и, таким образом, часто становятся бесполезны или попросту опасны к тому времени, как их получат — если их получат вообще.
Чем выше ты взбираешься по цепочке командования, тем больше становится звеньев между тобой и обнажённой сталью, и тем менее тесной становится связь. Тем сильнее людская трусость, неумелость, опрометчивость или, что хуже всего, добрые намерения, способны исказить твои замыслы. Тем большую роль играет случай, а случай редко играет в твою пользу. С каждым повышением по службе маршал Крой ждал, что наконец-то стряхнёт оковы и восстанет с обретённой мощью истинной власти. И с каждым повышением он оказывался всё более бесправен.
— Я как старый ослепший олух, который втянул себя в дуэль, — пробормотал он. Только вместо собственной жизни, от его неуклюжих взмахов зависят тысячи других.
— Не изволите бренди с водой, лорд…
— Нет, не изволю, мать его! — рявкнул он на денщика, а когда тот робко попятился прочь, поморщился. Как же ему объяснить, что он пил его вчера, когда услышал о смерти сотен своих бойцов, и теперь его тошнит от самой мысли о бренди с водой?
Не успокаивало и то, что его дочь разместилась так близко к передовой. Он тянул подзорную трубу к восточному флангу, пытаясь различить сквозь капли постоялый двор, где находится штаб Мида. Сегодня он нечаянно порезал щёку. Когда брился — его прервали тревожным донесением от Ищейки. За деревнями к востоку были замечены знамёна дикарей из-за Кринны. Люди, самим Ищейкой признанные дикарями, несомненно, таковыми и были. Теперь Крой пребывал в глубокой тревоге, и вдобавок, одна сторона его лица была гладкой, а вторая — щетинистой. Такого рода мелочи постоянно сердили его. Армия складывается из мелочей, как дом из кирпичей. Положи один кирпич сикось-накось, и всё зашатается. Лишь забота о безупречной укладке каждого…
— Ха, — пробубнил он про себя. — Я всё-таки каменщик, мать его.
— Последнее донесение от Мида гласит, что справа дела идут хорошо, — произнёс Фельнигг, несомненно, пытаясь развеять его страхи. Начальник штаба слишком хорошо его знал. — Они оккупировали почти весь южный Осрунг и прорываются на мост.
— Это значит, дела шли хорошо полчаса назад?
— Лучшие из возможных сведений, сэр.
— Верно. — Он ещё некоторое время присматривался, но навряд ли был в силах разглядеть постоялый двор, а уж тем более сам Осрунг. Беспокойством ничего не добьёшься. Если бы вся армия была столь же отважной и находчивой, как его дочь, они бы уже возвращались домой с победой. Ему почти-что стало жаль северянина, вздумавшего перейти ей дорогу, когда та в плохом настроении. Он повернулся к западу, ведя трубой вдоль полоски реки пока не добрался до Старого моста.
Или показалось, что добрался. Светлая, прямая, расплывчатая линия поперёк тёмной, извилистой, расплывчатой линии, которую он счёл водой, оживала и умирала, по мере усиления или ослабления льющего в миле-другой между ним и объектом наблюдения дождя. По правде говоря, вместо моста ему могло попасться всё что угодно.
— Проклятые осадки! Что слева?
— Последние известия от Миттерика были о том, что его второй штурм, как же он выразился? Притупился.
— Значит, теперь уже провалился. Всё же ему выпало нелёгкое дело — отбивать мост при стойком сопротивлении.
— Ха, — буркнул Фельнигг.
— Миттерику много чего не хватает…
— Ха, — буркнул Фельнигг.
— …но упорства ему не занимать.
— Нет, сэр, он упорно ведёт себя как жопа.
— Ладно, ладно, будем великодушнее. — И про себя: — Без жопы никому не прожить, сидеть на чём-то надо. — Если второй штурм Миттерика только что претерпел неудачу, генерал подготовит следующий. Северяне попадают в обморок от такого упорства. Крой защёлкнул трубу и стал постукивать ею по ладони.
Полководец, медлящий принимать решение, пока не разузнает всё необходимое, так никогда его и не примет, а если и примет, будет слишком поздно. Он должен прочувствовать момент. Предугадать прилив и отлив битвы. Сдвиги в настрое, в нажиме, в преимуществе. Должен довериться своему чутью. И чутьё маршала Кроя подсказывало, что переломный момент на левом крыле уже близок.
Он шагнул в дверь своей, служившей ставкой лачуги, на этот раз удостоверившись, что пригнулся — новая шишка на темени ему ни к чему, и прошёл прямиком к столу. Даже не присаживаясь, обмакнул перо в чернила и написал на верхнем, из стопки подготовленных заранее листов: