— Это она? — плотоядно ухмыльнулся темнокожей женщине мужчина с цепью, и когда он повернул голову, Финри увидела лишь складку старого шрама, там, где полагалось быть уху.
— Да.
— С виду она не очень-то похожа на решение всех моих проблем.
Женщина, не мигая, уставилась на Финри.
— Ещё недавно вид у неё был получше. — Глаза были, как у ящерицы, — чёрные и пустые.
Мужчина с цепью шагнул вперёд, и Финри лишь усилием воли не съёжилась. Что-то в его облике создавало ощущение, будто он балансирует на грани жестокости. Что малейшее его движение перерастёт в удар кулаком или головой, или чего похуже. Что сама его природа зовёт сдавить ей глотку, и лишь постоянно пересиливая себя, он вместо этого разговаривает.
— Знаешь кто я?
Она вскинула подбородок, пытаясь казаться бесстрашной, и почти наверняка потерпела крах. Сердце бухало так сильно, что она была уверена — им слышно, как оно лупит по рёбрам.
— Нет, — ответила она на северном наречии.
— Стало быть, ты меня понимаешь.
— Да.
— Я Чёрный Доу.
— О. — Едва ли она соображала, что сказать. — Я считала, что вы повыше.
Доу приподнял изъеденную царапинами бровь на пожилого. Пожилой пожал плечами.
— Что тут сказать? Ты короче, чем о тебе ходит слава.
— Как большинство из нас. — Доу вновь посмотрел на Финри, прищурив глаза, оценивая её ответ. — А твой батя? Выше меня?
Они знали, кто она. Кто её отец. Без малейшего понятия как, но знали. Это или добрый знак, или очень плохой. Она взглянула на пожилого, и он одарил её легчайшей, извиняющейся улыбкой, затем содрогнулся — должно быть, улыбаясь, растеребил швы. Она поняла, что человек с металлическим глазом сместил вес на другую ногу — позади скрипнула половица. В целом они — не та компания, от которой стоило ждать добра.
— Отец примерно вашего роста, — произнесла она полушёпотом.
Доу усмехнулся, но в усмешке не было веселья.
— Ну так, самый зашибенный рост.
— Если вы хотите повлиять на него через меня, вы разочаруетесь.
— Неужели?
— Ничто не помешает ему исполнить долг.
— И ему не будет жаль потерять тебя?
— Очень жаль. Но он будет лишь упорнее с вами сражаться.
— О, я его уже уважаю — что за человек! Верный и сильный, и доверху набит справедливостью. Снаружи подобен стали, но… — Он ткнул себя кулаком в грудь и оттянул нижнюю губу. — Он чувствует. Боль, вот здесь. И плачет в минуты затишья.
Финри твёрдо посмотрела в ответ.
— Вы его обрисовали весьма похоже.
Доу хлестнул ухмылкой, так убийца выхватывает нож.
— Ебать-копать, да мы же с ним просто близнецы. — У пожилого вырвался хохоток. Женщина улыбнулась, показав полон рот до невозможности великолепных зубов. Человек с металлическим глазом не издал ни звука. — Значит, к добру то, что тебе не придётся полагаться на отцовскую жалость. Я не собираюсь торговать тобой или требовать выкуп, и даже не хочу отсылать за реку твою голову в ларце. Хотя, по ходу беседы, ты ещё можешь повлиять на моё мнение об этом.
Настала долгая пауза, и Доу смотрел на неё, а она на него. Словно обвиняемая на судью в ожидании приговора.
— Я надумал тебя отпустить, — сказал он. — Я хочу передать послание твоему отцу. Дать ему понять, что не вижу смысла и дальше кровавить сию, никому в хуй не впившуюся долину. Пусть знает — я готов к разговору. — Доу громко сопя втянул носом воздух, покатал во рту, словно нечто отвратное на вкус. — К разговору о… мире.
Финри заморгала.
— К разговору.
— Точно.
— О мире.
— Точно.
Она почувствовала головокружение. Опьянение внезапной перспективой жить, и снова увидеть мужа с отцом. Но надо отодвинуть надежду в сторону, и не оглядываться на неё. Она глубоко вдохнула и набралась твёрдости.
— Маловато для доброй вести.
Её обрадовал весьма удивлённый вид Чёрного Доу.
— Чё, правда?
— Да. — Трудно предстать властной, будучи побитой, в грязи и синяках, да ещё в кругу самых ужасных врагов, но Финри старалась, как только могла. Податливость тут не возымела бы прок. Чёрный Доу желал иметь дело с кем-нибудь могущественным. Так проявил бы своё могущество и он сам. Чем более сильной она себя выставит, тем для неё же безопаснее. Поэтому она подняла голову и, не отрываясь, посмотрела ему прямо в глаза. — Вам нужно показать жест доброй воли. Нечто, убеждающее отца в серьёзности ваших намерений. В вашем желании договориться. Подтвердить, что вы человек разумный.
Чёрный Доу зафырчал.
— Ты слышал, Утроба? Добрая воля и я.
Пожилой пожал плечами.
— Подтвердишь, что ты разумный.
— Подтвержу сильнее, чем отправлю дочурку обратно без дырки в её голове? — громыхнул Доу, оглядывая её сверху до низу. — Или, если уж на то пошло, без её головы в её дырке?
Финри пропустила его слова мимо ушей.
— После вчерашних боёв у вас должны быть пленные. — Если только их всех не перебили. Глядя в глаза Чёрному Доу, такой исход казался вполне вероятным.
— Естественно мы брали пленных. — Доу нахохлился, пододвигась ближе. — Думаешь, мы звери какие?
По правде говоря, Финри так и думала.
— Я настаиваю, чтобы их отпустили.
— Чё, правда? Всех?
— Да.
— За просто так?
— Жестом…
Он метнулся вперёд, почти уперевшись в неё носом, на толстой шее вылезли толстые вены.
— Ты не в том месте, чтоб вести переговоры, хуя себе, мелкая…
— А ты не со мной их ведёшь! — Рявкнула Финри в ответ, скаля зубы. — Ты ведёшь их с моим отцом, а его место получше, чем у тебя. Иначе хуй бы ты стал у него клянчить!
По щеке Доу пробежала судорожная рябь. В тот же миг она уверилась, что он изобьёт её в кашу. Или подаст сигнал своему железноглазому прихвостню, и её распорят от задницы до затылка. Рука Доу дёрнулась к ней. На этот раз она уж точно уверилась, что до смерти ей остался один вдох. Но всё что сделал тот — расплылся в улыбке, и ласково покачал её лицо в своих пальцах.
— Ого, да ты резка. Ты не сказала, что она окажется такой острой.
— Сама потрясена до самых корней, — в тон ему заявила темнокожая женщина, на вид столь же потрясённая, сколь и стена позади неё.
— Ладно. — Доу сдул свои изрезанные шрамами щёки. — Я велю отпустить несколько раненых. По-любому, не собирался ночь не спать из-за их вытья. Скажем, дюжин пять.
— У вас есть и больше?
— Гораздо больше, только моя добрая воля — штучка твёрдая, но хрупкая. Пять дюжин — предел, больше не осилит.
Час назад она не надеялась на собственное спасение. Её колени чуть не разъехались, при мысли остаться в живых и, вдобавок, спасти шестьдесят человек. Но надо попытаться ещё раз.
— Была другая женщина, её взяли вместе со мной…
— Ничего не поделаешь.
— Вы не знаете, о чём я прошу…
— Знаю, и тут ничего не поделаешь. Входящий-Со-Стуком, тот здоровила, схвативший вас? Он чудной до безумия, как шлем из травы. Я ему не указ. Никто ему не указ. Знала б ты, какой ценой я тебя добыл. Я не могу позволить себе выкупить кого-нибудь ещё.
— Тогда я не смогу вам помочь.
Доу щёлкнул языком.
— Острота — это замечательно, но ты же не хочешь оказаться слишком острой и самой себе перерезать горло? Раз ты мне не поможешь, какой от тебя толк? С таким же успехом я возьму и отправлю тебя назад, ко Входящему-С-Залупой, угу? Пожалуй, у тебя есть два выхода. Обратно к отцу, наслаждаться миром, или обратно к подруге, наслаждаться… тем, что её ждёт. Что привлекательнее?
Финри подумала о загнанном дыхании Элиз в темноте. О всхлипе, когда рука Финри выскользнула из её ладоней. Подумала об исполосованном шрамами великане, размозжившем о стену голову собственного воина. Хотелось бы ей быть настолько смелой, чтобы смочь хотя бы заявить, что он блефует. Да только кто бы смог?
— К отцу, — прошептала она, и самое лучшее, что у неё получилось — не разреветься от облегчения.
— Не расстраивайся. — Чёрный Доу ещё раз явил свою ухмылку убийцы. — Я бы выбрал то же самое. Счастливо дохуярить до дому.
Мешок опустился ей на голову.
Утроба подождал, пока Трясучка не уволок закутанную девку за дверь, прежде чем выдвинулся вперёд, поднял руку и тихонько задал вопрос.
— Э… что происходит, вождь?
Доу угрюмо насупился на него.
— По идее ты мой второй, старикашка. Тебе полагается быть последнему, кто меня вопрошает.
Утроба воздел ладони.
— Так оно и будет. Я за мир всей душой, клянусь, просто, наверно, мне пригодится знать, с чего вдруг ты хочешь мира.
— Хочу? — пролаял Доу, вскинувшись на него, как взявшая след гончая. — Хочу? — Ещё ближе, Утробе пришлось прижаться спиной к стене. — Я добьюсь, чего хочу, когда перевешаю весь, блядь, Союз и долина задохнётся от дыма жареного мяса, а Инглия, Срединные Земли и все прочие ихние, хер знает какие, земли уйдут на дно Круглого моря. Ну как тебе мой мир?
— Понял. — Утроба прочистил горло, от всей души желая не задавать тот вопрос. — Так точно.
— А вот что такое быть вождём, ты понял? — рычал Доу ему в лицо. — Постоянно, сука, лезет всякая хуйня, которая тебе нахер не впёрлась! Если б я знал, какая это радость, когда надевал цепь, я бы выбросил её в реку вслед за Девятью Смертями. Тридуба предупреждал, да я не слушал. Хрена с два ты получишь чё хочешь.
Утроба содрогнулся.
— Тогда… зачем?
— Затем, что мёртвые ведают, я не миротворец — но и не полудурок же. Твой дружок Кальдер, может и ссыкло, зато подметил верно. Кто ставит на кон свою жизнь за то, что можно взять всего лишь попросив — тупой болван. Не у всех мой вкус к драке. Люди устают, союзных слишком много — всех не перебить, и, а то вдруг ты не приметил, — мы стоим без порток, в змеиной, мать их, яме. Железноглав? Золотой? Весь-Из-Себя-Со-Стуком? Этих подлюк нельзя отпускать от себя ни на шаг дальше, чем ты поссышь без рук. Лучше бы нам поскорее закончить, пока это можно назвать победой.