— Справедливо, — прокаркнул Утроба.
— Будь по-моему, такой херни отродясь бы не было. — Лицо Доу задёргалось при взгляде на Ишри, облокотившуюся об стену в тени, с пустой чёрной маской на месте лица. Он издевательски растянул рот, поводил языком и сплюнул. — Но умеренные одержали верх. Примерим-ка на себя мир, поглядим, будет ли он нам натирать. Давай, тащи эту суку обратно к батьке, пока я не передумал и для разминки не вырезал на ней, в пизду, блядь, кровавый крест.
Утроба по-крабьи, бочком, попятился к двери.
— Слушаюсь, вождь.
Сердца и умы
— Сколько нам здесь торчать, капрал?
— Как можно меньше, не покрыв себя позором, Желток.
— А это сколько?
— Считай, пока я не перестану различать в темноте твоё личико.
— А мы патрулируем, да?
— Нет, Желток, мы просто будем прохаживаться туда-сюда и порой присаживаться отдохнуть.
— Где же нам найти, где присесть, тут так мокро, как у выдры…
— Шш, — прошипел Танни, маша Желтку пригнуться. На другой стороне подъёма, в лесу, стояли люди. Трое — и двое из них в союзных мундирах. — Хе. — Один из них — младший капрал Хеджс. Косоглазая, нагловатая крыса — будучи в Первом около трёх лет возомнил себя крутым барыгой, но по сути являлся лишь жуликоватым полудурком. Из тех дурных солдат, которые порочат имя нормальным дурным солдатам. Его долговязый дружок оказался незнаком, наверно новобранец. Этакий Желток на Хеджсовский лад — воистину слишком ужасный образ, чтобы забавлять.
Оба держат мечи наголо, острия смотрят на северянина, причём Танни определил бы сходу, что тот не боец. Одет в грязную куртку, подпоясан, с луком через плечо и несколькими стрелами в колчане. Больше на виду оружия нет. То ли охотник, то ли капканщик, он выглядел отчасти недоумённо, отчасти испуганно. В руке у Хеджса чёрная меховая шкурка. Не нужно обладать великим умом, чтобы всё стало ясно.
— Ба, младший капрал Хеджс! — Танни с места широко ухмыльнулся и вразвалочку двинулся вниз по берегу. Рука покачивалась на рукояти меча, просто чтобы все поняли, что он у него есть.
Хеджс с виноватым видом вперился в него исподлобья.
— Отвали, Танни. Мы его засекли, он наш.
— Ваш? Где это в уставе написано, что пленные отдаются вам на поругание, раз вы их нашли?
— А тебе до устава не пофигу ль? Что ты здесь забыл, хотелось бы знать?
— Так уж вышло, первый сержант Форест отправил меня и рядового Желтка в патруль, проследить, чтобы никто из наших людей не творил безобразий за часовыми постами. И кого бы мне не встретить, как тебя, за часовыми постами в процессе грабежа этого гражданского. По-моему это безобразие. По-твоему — безобразие, Желток?
— Э… ну…
Танни не дожидался ответа.
— Знаешь, что сказал генерал Челенгорм: наша цель покорить не только земли, но и сердца и умы. Тебе нельзя грабить местных, Хеджс. Нельзя и всё. Вразрез с нашим общим подходом в этих краях.
— Генерал Челенгорм, ни хуя себе?! — фыркнул Хеджс. — Сердца и умы? Ты?! Ой, не смеши меня!
— Смешу? — посерьёзнел Танни. — Смешу, значит? Рядовой Желток, приказываю вам поднять заряженный арбалет и навести его на младшего капрала Хеджса.
Желток вытаращил глаза.
— Чего?
Танни вскинул руку.
— Вы меня слышали. Нацелить оружие!
Желток поднял самострел так, что заряд стал смотреть Хеджсу куда-то в область живота.
— Вот так?
— Как же ещё-то? Младший капрал Хеджс, вам смешно и теперь? Я считаю до трёх. Если вы к этому времени не вернёте северянину его мех, я прикажу рядовому Желтку стрелять. Вы всего лишь в пяти шагах, как знать — он может даже попасть.
— Эй, послушай…
— Один.
— Стой!
— Два.
— Ладно! Ладно! — Хеджс швырнул шкурку в лицо северянину, затем разгневанно пошёл прочь, ломясь сквозь поросль. — Но ты, блядь, за это заплатишь, Танни, помяни моё слово!
Танни с улыбкой повернулся и не спеша пошёл следом. Хеджс уже было открыл рот для очередной остроумной реплики, и тут Танни огрел его по уху флягой, обладавшей, когда полная, значительным весом. Всё произошло так быстро, что Хеджс даже не попытался пригнуться, лишь тяжело опустился в грязь.
— Ты, блядь, за это заплатишь, капрал Танни, — прошипел Танни, и для доходчивости заехал сапогом Хеджсу в пах. Затем забрал новую хеджсову флягу, а свою, крепко помятую, засунул ему за пояс на место той. — Чтоб ты меня не забывал. — Он поднял взгляд на тощего дружка Хеджса, целиком поглощённого стоянием с раскрытым ртом. — Есть что добавить, черенок?
— Я… я…
— Я? По-твоему большая добавка? Застрели его, Желток.
— Что? — пискнул Желток.
— Что? — пискнул высокий солдат.
— Шучу, вот идиоты! Ад проклятущий, кроме меня тут больше некому шевелить мозгами? Тащи младшего капрала за хер в расположение, и если я увижу тут одного из вас, застрелю, нахрен, своими руками. — Долговязый помог Хеджсу, поскуливающему, с подкашивающимися ногами и окровавленной головой, подняться, и оба, шаркая, удалились за деревья. Танни дождался, пока они скроются с глаз. Затем повернулся к северянину и протянул руку. — Мех, будьте любезны.
К его чести, тот исчерпывающе всё понял вопреки языковому барьеру. Его лицо осунулось, и он вложил меховую шкурку в руку Танни. Та оказалась не такой уж и хорошей, теперь, при пристальном рассмотрении — грубо содрана и противно пахла.
— Что у тебя там ещё? — Танни подошёл ближе, ладонь, на всякий случай, на рукояти меча, и стал охлопывать охотника.
— Мы его грабим? — Теперь самострел Желтка смотрел на северянина, то есть гораздо ближе к Танни, чем ему бы хотелось.
— Воспитание не позволяет? Разве не ты рассказывал, что был осуждённым вором?
— Я сказал, что ничего такого не делал.
— В точности, как сказал бы вор! Это не грабёж, Желток, это война. — У северянина нашлась пара полосок вяленого мяса, Танни их прикарманил. Ещё был кремень и трут, Танни их выбросил. Денег нет, и вовсе не удивительно. Здесь, наверху, чеканка монет не получила широкого распространения.
— У него меч! — взвизгнул Желток, потрясая самострелом.
— Охотничий нож, балда! — Танни забрал его и сунул себе за пояс. — Макнём его в кровь какого-нибудь зайца, скажем, что сняли с павшего в бою названного, и, можешь биться об заклад, отыщем в Адуе лоха, который за него заплатит. — Заодно, он забрал у северянина лук и стрелы. Не хотелось бы, чтоб тот со злости взял, да и выстрелил. Злость-то в нём уже слегка проглядывала. Правда, Танни, пожалуй, и сам бы разозлился, если б его только что грабанули. Два раза подряд. Он поразмыслил, не отобрать ли у капканщика куртку, но та была не многим лучше лохмотьев, и, вполне возможно, изначально являлась союзной. Танни вынес с квартирмейстерских складов в Остенгорме пару десятков новых союзных курток и всё пока не сумел их толкнуть.
— Всё, — буркнул он, отходя назад. — И стоило напрягаться.
— Что же теперь с ним делать? — Здоровенный арбалет Желтка ходил из стороны в сторону. — Прикажете мне его застрелить?
— Ах ты ж кровожадный подлюжка! Оно тебе надо?
— Ну… он не расскажет друзьям за ручьём, что мы здесь?
— Да у нас тут четыре сотни людей день-деньской сидят на болоте. Ты взаправду считаешь, что туда-сюда шатался один Хеджс? Они, Желток, уже и так знают, что мы здесь, можешь биться об заклад.
— Так что… мы его просто отпустим?
— Ты хочешь привести его в лагерь и держать ручной зверушкой?
— Нет.
— Хочешь его застрелить?
— Нет.
— Ну так?
С минуту трое просто стояли при гаснущем свете дня. Затем Желток опустил самострел и махнул прочь рукой.
— Проваливай.
Танни мотнул головой в сторону зарослей.
— Нахер вали, давай.
Северянин сморгнул. Он угрюмо покосился на Танни, затем на Желтка, а затем, злобно бормоча, тронулся в лес.
— Сердца и умы, — проурчал Желток.
Танни запихнул ножик северянина под китель.
— Вот именно.
Добрые дела
Постройки Осрунга обступали Утробу, казалось, будто всем им невтерпёж поведать свои кровавые были. За каждым углом открывался новый участок бедствий. Немало домов спалили дотла, до сих пор курились обугленные балки, в воздухе стоял терпкий привкус разрушения. Окна зияли пустотой, ставни топорщились ломаными досками, уязвлённые топорами двери свисали с петель. Запачканные булыжники усеивал мусор, ползучие тени, а также трупы, холодная плоть, некогда ранее — люди. Теперь их волокли за голые пятки к последним земляным пристанищам.
Мрачнолицые карлы угрюмились на необычайное шествие. Мимо них плелись шесть полных десятков израненных солдат Союза. Коль Трясучка, волк-загонщик этого стада, — позади, а впереди Утроба со своей ломотой в коленях и девушкой.
Он поймал себя на том, что искоса на неё заглядывается. Ему не слишком-то часто выпадало поглазеть на женщин. Чудесная — прикинул он, но она далеко не то, пускай он и получил бы от неё по яйцам за такие слова. В чём, собственно, и суть. А эта девушка — была девушкой, вдобавок хорошенькой. Хотя, пожалуй, с утра она была покраше, точно также как Осрунг. Война никого не красит. Похоже, у неё выдрали большой клок волос, а оставшиеся сбились на боку в колтун. Крупный синяк в уголке рта. Рукав грязного платья порван и стал коричневым от крови. Однако, она не проливала слёз, она не такая.
— Ты как, ничего? — спросил Утроба.
Она оглянулась через плечо на плетущуюся колонну, с их костылями, носилками и скрученными болью лицами.
— Могло быть и хуже.
— Наверно.
— А ты, ничего?
— А?
Она указала на его лицо и он потрогал зашитую разрезанную щеку. Он о ней уже и забыл.
— Чтоб ты знала, со мной тоже могло быть и хуже.
— Просто ради интереса — если бы со мной было чего-то, чем бы ты смог мне помочь? — Утроба открыл рот, затем до него дошло, что ответа-то у него и нет. — Не знаю. Может, добрым словом?
Девушка оглядела разрушенную площадь, по которой они шли, раненых, прислонившихся к стене на северной стороне, раненых, ведомых ими.