— Ну так как? — спрашивал Поток. — У тебя есть для нас место?
— Место? Я не вспомню, чтоб в моей дюжине было хоть раз больше десятка, а сейчас нас только шесть.
— Шесть? Что с вами случилось?
Утроба поморщился.
— Примерно то же, что и с твоими. То, что обычно случается. Атрока убили на Героях, позавчера. Агрика днём позже. Этим утром умер Брак.
Вклинилась тишина.
— Брак умер?
— Во сне, — сказал Утроба. — От загнившей ноги.
— Брак вернулся в грязь. — Поток покачал головой. — Ну и ну. Не думал, что он вообще когда-нибудь умрёт.
— И я. Великий Уравнитель подстерегает всех нас, будь уверен. И он не принимает оправданий и не делает исключений.
— Никаких, — прошептал Трясучка.
— А до тех пор мы вас обоих уж точно заездим, если Долгорукий тебя отпустит.
Поток кивнул.
— Он сказал, что да.
— Тогда всё в порядке. Хотя тебе не помешает знать, что дюжиной теперь командует Чудесная.
— Она?
— Айе. Доу предложил мне вести его карлов.
— Ты — второй у Доу?
— Всего лишь до конца битвы.
Поток пшикнул.
— Что ж стряслось с «ни за что не высовывайся»?
— Не прислушался к своему же совету. Всё ещё хочешь к нам?
— А почему нет?
— Тогда рад принять тебя обратно. И твоего парнишку тоже, коли он скажет, что готов.
— О, да он готов, не так ли, малый?
Малый не издал ни звука.
— Как тебя зовут? — спросил Утроба.
— Ручей.
Поток ткнул его в руку.
— Красный Ручей. Давай-ка привыкай использовать целиком, угу?
Паренёк, подумалось Утробе, слегонца нездоров. Что, в общем, не удивляет, учитывая состояние города. Должно быть, он прошёл сквозь самый жар. Вступление в кровавое ремесло вышло что надо.
— А ты, стало быть, не говорун? Ну и ладно. У нас болтовни и так до отвала с Чудесной и Вирраном.
— Вирраном из Блая? — спросил парень.
— Точно. Он один из дюжины. Или, вернее, из полудюжины. Как считаешь, ему требуется большая речь? — спросил Утроба у Потока. — Помнишь, как при твоём приёме, — что нужно стоять за свою команду и своего вождя, и не дать себя убить, и правильно поступать, и всё такое?
Поток поглядел на паренька и покачал головой.
— Знаешь, мне кажется, сегодня жизнь крепко его обучила.
— Айе, — произнес Утроба. — Думается, и всех нас. Значит, милости просим в дюжину, Красный Ручей.
Парень лишь сморгнул.
Ещё день
Перед ней пролегал тот же путь, что и прошлой ночью. Та же самая тропа вьётся по продуваемому ветрами склону к сараю, где обустроил ставку её отец. Тот же самый вид на чернеющую равнину, полную игольчатых огней тысяч костров, факелов, ламп, что переливались в уголках её щиплющих глаз. Но сейчас всё воспринималось иначе. Пусть даже рядом, так близко, что можно дотронуться, ехал Хэл и, заполняя тишину, молол о чём ни попадя — она чувствовала себя одинокой.
— …хорошо, что Ищейка подтянулся вовремя, а то могла бы расколоться целая дивизия. И так мы потеряли северную часть Осрунга, но зато смогли выдавить дикарей обратно в лес. Полковник Бринт — настоящая скала. Без него у меня б ничего не вышло. Он хотел спросить тебя… хотел спросить о…
— Позже. — Этого вынести она бы не смогла. — Нужно поговорить с отцом.
— Не стоит ли сперва умыться? Сменить одежду? Хотя бы перевести дух на…
— Одежда подождёт, — отрезала она. — У меня послание от Чёрного Доу, неужто не понимаешь?
— Конечно. Сморозил глупость. Прости. — Он продолжал трещать, то по-отцовски строго, то слащаво и мягко, и она никак не могла решить, который тон сильней её бесит. Она чувствовала, что он злится, но не отваживается сказать об этом прямо. На неё, что попёрлась на север, хотя он хотел оставить её в тылу. На самого себя, что его не оказалось там, помочь когда пришли северяне. На обоих — за незнание, как помочь ей теперь. Возможно, он злится на то, что он злится — вместо того, чтобы радоваться её благополучному возвращению.
Они остановили коней, и он, навязав свою помощь, ссадил её на землю. Они встали в неловком молчании, на неловком расстоянии друг от друга. Он неловко положил руку ей на плечо, утешая её меньше чем никак. Она отчаянно желала ему найти нужные слова, что могли бы помочь ей хоть немного осмыслить произошедшее сегодня. Но в сегодняшнем не было никакого смысла, и любые слова жалки и бесполезны.
— Я люблю тебя, — под конец выдавил он, и мало слов показалось бы столь жалкими и бесполезными, как эти.
— И я тебя люблю. — Но всё, что она чувствовала — ползучий ужас. Ощущение страшной, громадной тяжести на задворках разума, там, куда она силой запретила себе заглядывать, но способной в любой миг обрушиться и растереть её в пыль. — Тебе пора спускаться обратно.
— Нет! Конечно нет. Я должен остаться с…
Она твёрдо коснулась ладонью его груди. Сама поразилась, насколько твёрдо.
— Теперь я в безопасности. — Она кивнула в сторону колючих огоньков ночной долины. — Им ты нужнее, чем мне.
Она отстранилась от него чуть ли не с облегчением. Его неспособность всё поправить больше не будет её доводить до исступления.
— Что ж, если ты точно…
— Точно.
Она смотрела, как он взобрался на коня, наскоро послал ей неуверенную, обеспокоенную улыбку и выехал в сгущающуюся тьму. Часть её хотела от него более упорной борьбы за право остаться. Часть же радовалась, глядя ему в спину.
Туго затянув на себе плащ Хэла, она прошла мимо глазеющего стражника в лачугу, в комнату с низкими балками. Тут проходила встреча более тесного круга, нежели прошлым вечером. Генералы Миттерик и Челенгорм, полковник Фельнигг и отец. На миг, при виде него, на неё накатило опустошительное облегчение. Потом она заметила Байяза, сидевшего немного поодаль от остальных — его слуга, с легкой улыбкой, обретался в полумраке за спиной Первого из магов — и всякое облегчение скончалось мгновенной смертью.
Миттерик, как обычно, держал слово, и, как обычно, Фельнигг слушал с выражением лица человека, вынужденного выуживать нечто из выгребной ямы.
— Мост в наших руках, и мои люди, как обговорено, переправляются через реку. Задолго до рассвета мы будем иметь на северном берегу свежие полки, включая большую часть конницы, и подходящую для её применения местность. Штандарты Второго и Третьего реют над окопами северян. И завтра я брошу Валлимира в бой, даже если придётся лично отвесить ему пинка по жопе. Ублюдки-северяне побегут у меня к…
Его глаза перекочевали на Финри, и он неловко прочистил горло. Пало безмолвие. Один за другим командиры следовали его взору, и она судила о своём состоянии по их лицам. Они едва ли предстали бы более потрясёнными, если б к ним зашёл выразить почтение выскребшийся из могилы труп. Все, кроме Байяза, чей взгляд был столь же расчётлив, как всегда.
— Финри. — Отец выступил вперёд, протянул к ней руки и крепко обнял. Ей стоило бы рассыпаться в слезах благодарности, но в итоге это он оказался тем, кто смахнул рукавом что-то из своего глаза. — Я думал, а вдруг… — Он скривился, касаясь её окровавленных волос, словно закончить мысль оказалось превыше его сил. — Слава Судьбам, ты жива.
— Восславь Чёрного Доу. Это он отослал меня обратно.
— Чёрный Доу?
— Да. Я виделась с ним. Он хочет переговоров. Хочет говорить о мире. — Настала неверящая тишина. — Я убедила его отпустить несколько раненых, как жест доброй воли. Шестьдесят. Это всё, что я смогла сделать.
— Вы убедили Чёрного Доу освободить пленных? — Челенгорм с шумом выдохнул. — Вот так дела. В его духе обычно сжигать их.
— Моя дочь! — сказал отец, и её затошнило от гордости его тона.
Байяз придвинулся в кресле.
— Опишите его.
— Высокий. Крепкого сложения. Свирепого вида. У него нет левого уха.
— Кто ещё с ним был?
— Пожилой, его называли Утробой, он отвёл меня через реку. Ещё здоровый мужик, всё лицо в шрамах с… металлическим глазом. И… — Теперь оно казалось таким странным, что она начала задумываться, а не привиделось ли ей всё это. — Темнокожая женщина.
У Байяза сузились глаза, рот сжался, и Финри почувствовала, как на её шее торчком вздыбились волоски.
— Тощая, темнокожая женщина, завёрнутая в бинты?
Она сглотнула.
— Да.
Первый из магов медленно отсел обратно, и они со слугой обменялись пристальными взглядами.
— Они здесь.
— Я же говорил.
— Неужто ничто не проходит без осложнений? — огрызнулся Байяз.
— Редко, сэр, — ответил слуга, его разноцветные глаза лениво переползали с Финри на её отца и обратно на своего хозяина.
— Кто-кто здесь? — спросил озадаченный Миттерик.
Байяз не потрудился ответить. Он был занят, следя за отцом Финри, который подошёл к столу и начал писать. — Что вы намереваетесь делать, лорд-маршал?
— Представляется наилучшим написать Чёрному Доу и устроить встречу, для обсуждения условий перемирия…
— Нет, — сказал Байяз.
— Нет? — нависла гнетущая тишина. — Но… судя по всему, он предпринимает разумные шаги. Не должны ли мы хоть…
— Чёрный Доу отнюдь не разумный человек. Его союзники… — Байяз скривил губы, и Финри глубже запахнула плащ Хэла. — Ещё менее разумны. Вдобавок, сегодня вы многого достигли, лорд-маршал. Проделали столь замечательную работу — и вы, и генерал Миттерик, и полковник Брок, и Ищейка. Плацдарм захвачен, путём многих жертв, и так далее. На мой взгляд, ваши люди заслужили право на новый удар. Завтра. Всего лишь ещё один день. Что такое день?
Финри почувствовала ужасную слабость. Закружилась голова. Какая бы сила не поддерживала её в последние часы — она стремительно убывала.
— Лорд Байяз… — отец казался загнанным в ловушку в полосе боёв между недоумением и болью. — День это всего лишь день. Если такова королевская воля, мы, конечно же, будем бороться не щадя сухожилий, но существует большая вероятность, что нам не удастся за один день добиться безоговорочной победы…
— Этот вопрос отложим до завтра. Любая война — лишь вступление к переговорам, лорд-маршал, но всё зависит, — и маг поглядел в потолок, потирая палец о палец, — с кем вы будете говорить. Будет лучше всего сохранить недавние новости при себе. Такие вещи нехорошо влияют на боевой дух. Ещё день, если вам угодно.