— Ещё один день! — воскликнула она, чувствуя себя так, словно может оторваться от склона и воспарить к тёмному небу. — Ещё один день сражений. Вам должно быть приятно, лорд Байяз!
Он изысканно поклонился.
— Мне…
— Просто «лорд Байяз» или есть обращение, более приличествующее Первому из магов? — Она откинула с лица прядь волос, но ветер швырнул её обратно. — Ваша милость, Ваше чародейство или может Ваше магичество?
— Я не сторонник церемонности.
— А всё-таки, как человеку стать Первым из магов?
— Я был первым учеником великого Иувина.
— И он обучил вас магии?
— Он обучил меня высокому искусству.
— Почему же тогда вы не занимаетесь им, вместо того, чтобы заставлять людей сражаться?
— Потому что заставить людей сражаться — проще. Магия есть искусство и наука принуждать явления и вещи вести себя вопреки заложенному в их естестве. — Байяз не спеша отпил из чашки, наблюдая за ней поверх ободка. — Нет ничего естественнее для людей, чем сражаться. Я надеюсь, вы уже оправились от вчерашних испытаний?
— Испытаний? Да я про них уже почти забыла! Отец посоветовал мне вести себя так, будто это просто ещё один день. И тогда, наверное, он таким и станет. Обычно я провожу свои дни лихорадочно пытаясь отыскать способы содействовать интересам моего мужа, а следовательно и своим. — Она искоса ухмыльнулась. — Я смертельно честолюбива.
Зелёные глаза Байяза сощурились.
— Черта характера, которую я всегда считал самой восхитительной.
— Мида убили. — Его рот беззвучно открывался и закрывался, как у вытащенной из реки рыбины, он ощупывал огромную дыру в алом мундире и с грохотом падал, раскидывая бумаги. — Осмелюсь заявить, вам необходим новый лорд-губернатор Инглии.
— Его величеству. — Маг выдавил вздох. — Но назначение на столь могущественный пост — замысловатое дело. Вне всяких сомнений, какой-нибудь родственник Мида ждёт и затребует эту должность себе, но мы не можем допустить её превращения в семейную безделушку. Предполагаю, пара десятков других глав великих домов Открытого совета считает, что она причитается им по праву, но нам нельзя настолько возвышать одного из них, приближая его к короне. Чем они ближе к ней, тем меньше у них сил противиться искушению протянуть за ней руку, как, разумеется, мог бы подтвердить ваш свёкор. Мы можем продвинуть одного из чиновников, но тогда Открытый совет станет сетовать на марионеточность своего положения, а с ними и без того достаточно хлопот. Предстоит уравновесить столько разных сил, пройти верным курсом сквозь столько соперничеств, завистников и опасностей. Хватит с лихвой, чтобы вообще забросить политику.
— А почему бы не мой муж?
Байяз навострил на неё глаз.
— Вы так искренни.
— Сегодня утром я с этим согласна.
— Ещё одна черта характера, которую я всегда считал самой восхитительной.
— Клянусь Судьбами, я восхитительна! — сказала она, слыша, как дверь с грохотом отсекает всхлипывания Элиз.
— Как бы то ни было, не знаю, смогу ли обеспечить вашего мужа чьей-либо поддержкой. — Байяз сморщил губы, выплёскивая чаинки в росистую траву. — Его отец входит в число самых маститых изменников во всей истории Союза.
— Истинная правда. А также в число величайших Союзных аристократов, первый в Открытом совете, лишь в паре голосов от короны. — Она говорила, думая о последствиях не более чем камень-блинчик задумывается о воде, по которой скачет. — Когда конфисковали его земли, а власть исчезла, словно её никогда у него и не было, я бы подумала, что знатные люди почувствовали угрозу. При всём удовольствии от его падения они узрели в нём тень их собственного. По моему, возвращение его сыну некоторой разумной доли былого влияния может неплохо подействовать на Открытый совет. Защита прав древних семейств, и так далее.
Подбородок Байяза слегка выдвинулся вперёд, брови приопустились.
— Возможно. И?
— И тогда, как великий лорд Брок изобиловал союзниками и врагами, у его сына ничего нет. Он жил в презрении и пренебрежении восемь лет. Он не принадлежит ничьей клике, не вынашивает никаких планов, но искренне служит короне. Он более чем доказал свою доблесть, храбрость и безусловную преданность Его величеству на полях сражений. — Она не сводила с Байяза глаз. — Такую историю подхватят с удовольствием. Не опускаясь до текущих политических дрязг, наш монарх вознаграждает верную службу, благородство и героизм, как в старые дни. Простонародье должно быть очаровано.
— Верная служба, благородство и героизм. Замечательные солдатские качества. — Словно оценивает наросшее на свинье сало. — Но, ведь лорд-губернатор, в первую очередь, политик. Ему скорее подходят безжалостность, гибкость и стремление к выгоде. Как у вашего мужа с этим?
— Слабовато, но, возможно, кто-нибудь близкий к нему сумеет обеспечить и эти качества.
Ей стало казаться, что на губах Байяза проступает призрак улыбки.
— Начинаю догадываться, что сумеет. Вы выдвинули интересное предложение.
— Выходит, вы не предусмотрели всего на свете?
— Лишь полный невежда верит, что предусмотрел всё на свете. Возможно, я даже озвучу это моим коллегам на следующем заседании Закрытого совета.
— На мой взгляд, лучше бы побыстрее определиться с выбором, не позволяя ситуации вырасти в… предмет раздора. Меня нельзя счесть беспристрастной, но, даже так, я искренне верю, что мой муж — самый лучший мужчина в Союзе.
Байяз сухо засмеялся.
— Кто вам сказал, что мне нужен лучший? Может статься, в лордах-губернаторах Инглии всех устроит дурак и слабак. Дурак, слабак, да с глупенькой, трусливой женой впридачу.
— В таком случае, боюсь, мне нечего вам предложить. Возьмите яблоко. — И она кинула его магу. Тому пришлось, жонглируя, отбить его одной рукой, прежде чем поймать другой, его чашка опрокинулась в осоку, брови взлетели вверх от изумления. Прежде чем он успел заговорить, она уже шла прочь. Едва ли ей помнилось, о чём была их беседа. Её сознанием целиком овладело то, как напряглась, набухла синяя щека, когда под неё скользнула сталь, проталкиваясь, проталкиваясь всё глубже.
За всё, что мы не прочь…
Грань между поставленным над людьми предводителем и вздёрнутым на показ висельником тонка до ужаса. Когда Утроба взобрался на пустую клеть, произнести короткую речь, пришлось признать — чувствовал он себя скорее последним. Перед ним раскинулось целое море лиц. Круг Героев набит людьми до краёв, и ещё великое множество теснится снаружи. Не утешало и то, что карлы Чёрного Доу были самой мрачной, злобной и, видимо, самой мощной дружиной, какая только сыщется на всём Севере. А могучих воинств на Севере до хрена. Пожалуй, их не в пример сильнее манили насилие, разбой и резня, нежели чьё-либо представление о правильном, и плевать они хотели, кто там собрался им его насаждать.
Утроба был рад, что неподалёку от клети стоят с суровыми лицами Весёлый Йон, Поток и Чудесная. Ещё больше он радовался, что вплотную к ней стоит Вирран. Тяжёлой стали в Отце Мечей хватит придать веса любым словам. Он помнил, что объяснял Тридуба, когда сделал его своим вторым. И постарается быть для них не возлюбленным, а командиром. Командиру же в первую очередь требуется, чтобы его боялись, а уж потом — любили.
— Воины Севера! — взревел он вместе с ветром. — Коли вы не слыхали, Полноги умер, и Чёрный Доу поставил на его место меня. — Он выбрал самого большого, мерзкого громилу с наиболее насмешливым во всей толпе видом — мужика, судя по внешности, бреющегося топором, и покачнулся в его сторону. — Для того, чтобы все, блядь, делали то, что я скажу! — зарычал он. — Вот такая теперь у вас работа. — Он нависал над ним достаточно долго, чтобы дать понять — он ничего не боится, пускай даже противоположное ближе к правде. — А следить, чтобы все были живы — моя. Есть серьёзное мнение — я не везде добьюсь успеха. Мы на войне. И всё же, опустить руки меня война не заставит. И, клянусь мёртвыми, не заставит и вас.
Они топтались на месте, далеко не убеждённые ни им, ни в нём. Пора предъявлять заслуги. Похвальба в последнее время не составляла его сильную сторону, но тут не вручают наград за скромность.
— Меня зовут Кёрнден Утроба, и я названный уже тридцать лет! В былые дни я ходил вторым у Рудды Тридубы. — Это имя вызвало шелест одобрительных кивков. — У самого Скалы Уффриса. Я держал за него щит в поединке против Девяти Смертей. — Это имя вызвало оживление погромче. — После я дрался за Бетода, а теперь — за Чёрного Доу. В каждой битве, о которой вы, херомордые, слышали — я был и участвовал. — Он облизал губы. — Так что, скажу прямо — можете не волноваться, по плечу ли мне такое задание. — Пусть Утроба волнуется, что его кишечник не выдержит и опростается при всех. Главное — голос гремит всё также гулко и хрипло. Хвала мёртвым за голос, как у героя, пускай время и наградило его трусливыми потрохами.
— Я хочу, чтоб каждый из вас совершил сегодня правильный, добрый поступок! — проревел он. — И пока вы не начали ржать, а мне не пришлось вбивать мой башмак вам в сраку, я говорю не про погладить по головке ребёнка, и не про поделиться последней коркой хлеба с белочкой, и даже не быть отважней Скарлинга, когда в дело вступят мечи. Я говорю не о том, что надо изображать из себя героя. — Он мотнул головой в сторону обступавших их камней. — Пускай этим занимаются камни. У них потом кровь течь не будет. Я говорю про то, что вы будете стоять за своего вождя! Стоять за свою команду! Стоять за того, кто рядом с вами! И самое главное, я говорю про то, чтобы вы, ёб вашу мать, не дали себя убить!
Указав пальцем, он выделил Ручья.
— Смотрите на этого парня. Красный Ручей — вот его имя. — Глаза Ручья расползлись вширь, когда весь первый ряд душегубов повернулся к нему. — Вчера он совершил правильный поступок. Выстоял в доме, в Осрунге, пока Союз ломился в дверь. Слушался своего вождя. Держался своих. Не терял головы. Вернул в грязь четверых сволочей и выжил. — Возможно, Утроба малость разукрашивал правду, но в этом-то и цель всей речи, разве нет? — Раз уж семнадцатилетний паренёк выставил Союз из лачуги, то, думаю, здоровенные мужики с вашим опытом должны влёгкую спустить их с такой горы, как наша. И раз уж все знают, как богат Союз… не сомневаюсь, что они побросают много всякого, когда побегут вниз по склону, а? — Ну да, сейчас они захохотали, только в путь. Ничто так не действует, как раззадорить жадность.