— Однозначно, — сказал Ищейка.
Меч сдвинулся к грядам плодовых деревьев, только-только обретавшим видимость на пологом подъёме между мерцаньем вод и подножьем холма.
— В рощах ожидается некоторое сопротивление. — Представляю, что поболе, чем некоторое.
— Может статься, у нас выйдет спихнуть их оттуда.
— Но вас же всего шесть-семь десятков?
Ищейка подмигнул.
— Численность — далеко не всё на войне. Кое-кто из моих уже залёг за рекой. Как будете там, просто дайте нам попытаться. Если мы их сгоним — замечательно, если нет — вы ничего не теряете.
— Что ж, отлично, — сказал Челенгорм. — Я с радостью выберу любой порядок действий, лишь бы спасти больше жизней. — Невзирая на очевидное мерило успеха всего состязания: кто больше перебьёт. — Когда рощи окажутся нашими… — Его меч уверенно скользил выше по голому склону, обозначив сначала скопление меньших камней на южном отроге, затем, на вершине, больших — озаряемых рыжеватыми огнями тускнеющих костров. Он пожал плечами, опуская оружие. — Взбираемся на холм.
— Вы полезете на холм? — переспросил Ищейка, вскидывая брови.
— Разумеется.
— Пиздец. — Горст мог лишь беззвучно вторить. — Они там, наверху, уже два дня. Чёрного Доу можно обозвать кем угодно, но он не дурак, он будет готов. Ямы вырыты, колья вбиты, а люди за известняковой стеной, сыпят стрелами, и…
— Нам не обязательно сгонять их с холма, — оборвал его Челенгорм, корча гримасу, словно на него уже сыпались стрелы. — Главное — сковать их на месте, пока генерал Миттерик слева, и полковник Брок справа, развернут силы на флангах.
— Айе, — как-то неуверенно произнёс Ищейка.
— Но будем надеяться, мы сумеем достичь много большего.
— Айе, вот только, в смысле… — Ищейка глубоко втянул воздух, хмурясь на холм. — Пиздец. — Не знаю, сумел бы я выразиться точнее. — Вы уверены, что так надо?
— Моё мнение в расчёт не берётся. План принадлежит маршалу Крою, согласно распоряжениям Закрытого совета и пожеланиям короля. Я отвечаю за распорядок.
— Что ж, если надо выступать, я бы надолго не откладывал. — Ищейка кивнул им, и повернул свою лохматую лошадку. — По-моему, позже у нас будет дождь. И ого-го какой!
Челенгорм всмотрелся в угрюмое небо, уже достаточно светлое, чтобы видеть быстро плывущие облака, и вздохнул.
— Распорядок в моих руках. Через реку, сквозь рощи и прямо на холм. В общем — всё время на север. С этим я по идее справлюсь, хотелось бы думать. — С минуту они стояли в тишине. — Я так хотел сделать всё правильно, но выставил себя… не самым величайшим тактиком армии Его величества. — Он снова вздохнул. — По крайней мере, я ещё не разучился вести в бой на переднем крае.
— С глубочайшим почтением, могу я просить вас остаться в тылу?
Голова Челенгорма крутнулась. От смысла слов или от того, что я вымолвил более трёх за раз? Люди разговаривают со мной, как со стенкой, и точно так же ожидают ответа.
— Ваша забота о моей безопасности тронула меня, полковник Горст, но…
— Бремер. — Может быть, я умру вместе с единственным мужчиной, знавшим меня по имени.
Глаза Челенгорма вылезли ещё дальше. Потом он слабенько улыбнулся.
— И впрямь тронула, Бремер, но боюсь, я не готов согласиться. Его величество ждёт…
Да идёт всё Его величество на хуй.
— Вы хороший человек. — Нескладный и бестолковый, но всё же. — На войне нет места хорошим людям.
— При всём уважении, возражу по обоим пунктам. Война — чудесная вещь для искупления вины. — Челенгорм прищурился на Героев, отсюда казавшихся совсем рядом, всего лишь за рекой. — Если вы смеётесь смерти в лицо, достойно принимаете бой, не отступив ни на шаг, то тогда, живой или мёртвый, вы начинаете заново. В бою можно стать… чистым, не так ли? — Ну нет. Окунись в кровь, и вылезешь наружу весь в крови. — Вот я гляжу на вас. Я, быть может, а может и нет, неплохой человек, но вы, несомненно, герой.
— Я?
— А как же? Два дня назад, на этих самых отмелях, вы один напали на врага и спасли мою дивизию. Установленный факт, я сам частично засвидетельствовал тот бой. А вчера вы были на Старом мосту? — Горст, не пойми из-за чего, насупился. — Вы прорвались через переправу, когда людей Миттерика топили в грязи, переправу, которая сегодня запросто может нам выиграть битву. Вы — вдохновение, Бремер. Вы доказали, что один человек в силах чего-то добиться тут, посреди… всего этого. Вы не обязаны идти сегодня в бой, но вы стоите здесь, готовы отдать вашу жизнь за короля и страну. — Выбросить её нафиг, за короля, которому лень обо мне спросить, и страну, которой и спрашивать нечем. — Герои встречаются гораздо реже хороших людей.
— Героев легко скроить из самой дешевой ткани. Легко скроить, легко заменить. Была б моя воля — не дал бы за них и гроша.
— Позволю себе не согласиться.
— Пожалуйста, не соглашайтесь, но прошу вас… останьтесь в тылу.
Челенгорм грустно улыбнулся, потянулся и постучал кулаком по помятому наплечнику Горста.
— Ваша забота о моей безопасности по-настоящему согревает, Бремер. Но боюсь, так поступить я не в силах. Не более, чем вы.
— Нет. — Горст поднял суровый взгляд к холму, чёрной глыбе на фоне подтёков неба. — Мне жаль.
Кальдер всматривался в подзорную трубу. Вне совокупного круга света от фонарей поля уходили в шевелящуюся черноту. Внизу, в стороне Старого моста, он различал какие-то пятнышки, проблески, вероятно, разрозненные отсверки металла.
— Думаешь, готовы?
— Я разглядел коней, — ответил Бледный Призрак. — Уйму коней.
— Разглядел? Я ни хрена не вижу.
— Там они, там.
— По-твоему, они сейчас смотрят на нас?
— Думаю, да.
— Миттерик?
— Наверняка.
Кальдер присмотрелся к небесам, те начинали просвечивать серым промеж быстро бегущих туч. Лишь самый восторженный мечтатель назвал бы это рассветом — значит точно не он.
— Ну что ж, наверно пора.
Он ещё раз хлебнул из фляжки, потёр ноющий мочевой пузырь и передал сосуд Бледному Призраку. И взобрался на горку ящиков, моргая на свет фонарей, у всех на глазах — словно падающая звезда. Он, через плечо, оглянулся на выстроившиеся за ним шеренги — тёмные очертания у длинной стены. Он нисколько не понимал их и не любил, и их чувства были взаимны, но нечто одно, очень мощное, у них было общим. Все они в своё время купались в славе его отца. В прошлом — великие люди, ибо их возвеличивало то, кому они служили. Ибо они восседали на почётных местах за большим столом в Скарлинговом зале. Когда отец Кальдера умер, они куда как глубоко пали. И, похоже, ещё более глубокого падения не вынесут. В том-то и счастье, поскольку вождь без солдат — просто-напросто одинокий человек в большом кровавом поле.
Уж он-то понимал, что как только расстегнул ремень, на него тут же устремилось множество глаз. Позади глаза пары тысяч своих парней, вместе с изрядной кучей людей Стодорога, впереди — нескольких тысяч союзных конников, среди них, он надеялся, генерал Митерик, готовый от злости расшибить себе голову.
Ничего. Поднажать или попытаться расслабиться? Обычная подлянка — столько усилий, и оказывается у него ничего не выходит. Ухудшал дело и свирепый ветер, примораживая его конец. Боец слева, державший флаг, старый лохматый карл, с громадным шрамом во всю щеку, слегка озадаченно наблюдал за его потугами.
— Ты можешь не смотреть? — сердито буркнул Кальдер.
— Прости, вождь. — И он прочистил горло и чуть ли не с достоинством отвёл взгляд.
Может быть обращение к нему, как к вождю, помогло взять барьер. Кальдер ощутил щекотную резь внизу живота и ухмыльнулся, помогая ей нарастать, откидывая голову назад, глядя в заплывшее синяками небо.
— Ха. — Моча полилась ручьём, капли сверкали в свете фонарей и разлетались по всей поверхности первого флага с шелестом дождя по цветочной грядке. Сзади вдоль строя прокатилась волна хохота. Пускай низкопробно, но крупные соединения войск не ценят утончённую шутку. Они ценят сраньё, ссаньё, и ещё когда люди спотыкаются и падают.
— Припасли и тебе. — Он послал чёткую дугу мочи на другой флаг и гадко, так широко, как мог, ухмыльнулся в сторону Союза. Сзади, его люди начали подпрыгивать, и приплясывать, и глумливо освистывать ту сторону ячменного поля. Пускай он не ахти боец и не ахти командир, зато он знал, как рассмешить людей и как их разозлить. Незанятой рукой он показал на небо, и что было сил заухал, и затряс туда-сюда бёдрами, и приударил струёй, обдавая всё вокруг. — Я бы заодно на них и насрал, — крикнул он через плечо, — но у меня запор от поджарки Белоглазого.
— Я на них посру! — завопил кто-то, рассыпая визгливый смех.
— Прибереги для Союза, посрёшь на них, когда они сюда доберутся!
И народ улюлюкал и хохотал, клацал оружием о щиты и вскидывал его к небу, издавая весьма радостный гул. Двое уже забрались на стену и сами ссали в направлении союзного строя. Может выходка казалась им гораздо забавнее только от осознания того, что надвигалось на них с той стороны ячменного поля, но Кальдер, внемля им, всё равно улыбался. По крайней мере, он встал и сделал хоть одну вещь, достойную песен. По крайней мере, он подарил смех людям своего отца. Людям своего брата. Своим людям.
Прежде чем их всех, к хуям, поубивают.
Ручью показалось, что он расслышал смех на ветру, но ему и в голову не приходило, над чем сейчас кто-то в состоянии смеяться. Становилось вполне светло, чтобы разглядеть долину. Вполне светло, чтобы оценить численность Союзного войска. Сперва Ручей поверить не мог, что тусклые плиты на другой стороне мелководья на самом деле — плотные людские скопления. Потом он пытался заставить себя не верить. Теперь же отрицать стало невозможно.
— Их же там тысячи, — выдохнул он.
— А то! — Вирран разве только не прыгал от счастья. — И чем их больше, тем громче наша слава, верно, Утроба?
Утроба сделал перерыв в жевании ногтей.
— Ох, айе. Одного хочу — чтоб их было вдвое больше.