винков. И это в значительной степени обеспечило успех террористического акта — Плеве был убит.
Шли годы. Савинков боролся с самодержавием, а на идейном фронте — с большевиками, возглавляемыми Владимиром Ульяновым-Лениным. Правда, в 1907 году из-за разногласий с эсеровским руководством Савинков вышел из партии эсеров. В 1911 году уехал за границу и объявил себя «независимым» социалистом. Во время первой мировой войны стал оборонцем и даже вступил во французскую армию, чтобы сражаться против Германии.
Савинков не случайно объявил себя «независимым» социалистом. Террор умирал, и он не хотел присутствовать на его похоронах и поминках. Гроза самодержавия — партия социалистов-революционеров мельчала. Члены ЦК ПСР колебались. Плелись в хвосте у кадетов. Жили конституционными иллюзиями. В ночь на 10 апреля 1907 года была арестована группа боевиков, готовивших покушение на Николая II. ЦК партии эсеров заявил, что их партия не имеет к покушению никакого отношения…
Савинков потер лоб. Шаблонная фраза: «Партия не имеет к данному покушению никакого отношения», — становилась дежурной. Повторялась Центральным Комитетом не однажды. За нее цекисты прятались как за бетонную стену, уходя от ответственности за ими же санкционированные террористические акты.
Савинков покинул партию, которой уже не боялось самодержавие. Медленно, со скрипом, но она переходила на службу либеральной буржуазии. Над партией эсеров уже иронизировали в царских дворцах и хоромах, в канцеляриях министерств и Департаменте полиции. Дошло до того, что газеты, комментируя сложившиеся отношения между кадетами и эсерами, изображали либерала, почтительно склонившегося перед монархом, со словами: «Ваше величество! Дайте конституцию, а то эсеры стрелять будут!»
В Россию «независимый» социалист Савинков вернулся в начале Февральской революции. Активно включился в политическую борьбу на стороне Временного правительства. Это оценил Керенский и назначил его комиссаром Юго-Западного фронта, а затем Управляющим военным министерством. Фактически военным министром.
Октябрьскую революцию Савинков встретил враждебно. Совершил целый ряд тягчайших преступлений против Советской власти. Для спасения Временного правительства пытался поднять казачьи полки Петроградского гарнизона. В первом часу ночи пошел в Совет союза казачьих войск, членом которого состоял. Ему удалось убедить представителей казачьих полков и военных училищ собрать небольшую вооруженную силу, чтобы попытаться дать бой осаждавшим Зимний дворец большевикам. Однако в два часа ночи Зимний пал. Членов Временного правительства арестовали.
Савинков, оставшись на свободе, не растерялся. Переодевшись рабочим, пробрался к генералу Краснову, идущему с казаками на Петроград. Там он застал в панике Верховного главнокомандующего Керенского, вовремя сбежавшего из Зимнего до его штурма. Тщетно Савинков пытался побудить Керенского к активным и решительным действиям. Керенский же не верил уже никому. Воля была парализована. Все надежды он возлагал только на свое ораторское искусство. Савинков согласился с монархическим ядром казачьего офицерства на его арест. Но главковерха спасли Абрам Гоц и Григорий Семенов с группой эсеровских боевиков. Красновские войска на подступах к Петрограду потерпели крах, а самого генерала арестовали и доставили в Смольный.
С первых шагов Октябрьской революции Савинков стал ее убежденным противником. Глубокая, ярая ненависть к «толпе», к «массам», к Советской власти заслонила в глазах Савинкова правду, и он лихорадочно искал силы, способные выступить против государства рабочих и крестьян. Такие силы он нашел у Корнилова.
«Почему же я тогда пошел к Каледину и Корнилову? — спрашивал сам себя Савинков. — Что мне было делать: один бороться не мог. В эсеров я не верил, потому что видел их полною растерянность, полное безволие, отсутствие мужества… А кто боролся? Да один Корнилов! И я пошел к нему».
Знаменитый террорист, почти цареубийца, «социалист-революционер», Б. В. Савинков и золотопогонные генералы Каледин и Корнилов заключили союз. Что их соединяло? Прежде всего, общая ненависть к рабоче-крестьянской власти. К ее социальному строю. К ее морали. К ее целям. История, к сожалению, знает немало примеров, когда самая отъявленная, самая черная реакция избирала своим орудием людей с богатым революционным прошлым, с гуманитарной и демократической репутацией. Все абсолютно понятно: ведь таким людям еще верили! Могли верить. Борис Викторович Савинков был таким человеком, который соединял в себе легенды конспиратора-заговорщика, беззастенчивого в средствах для достижения поставленных целей, с левой революционной фразой и демагогией и с именем рыцаря террора — врага царского самодержавия.
Сотрудничество с царскими генералами давалось Савинкову нелегко. Он жаловался на трудности «работы» среди «родного» ему народа.
ИЗ СТЕНОГРАММЫ СУДЕБНОГО ПРОЦЕССА:
САВИНКОВ: При Николае Втором революционеры должны были опасаться только полиции. При большевиках мы были окружены со всех сторон.
В конце 1918 года Савинков уже в Париже. Он — представитель Колчака за границей. Посетил Ллойд Джорджа и Черчилля. Получил для белой армии огромные партии обмундирования и снаряжения. Возглавил бюро печати «Упион» и стал распространять заведомо ложную информацию о Красной Армии. Агитировал за продолжение вооруженной борьбы капиталистических государств против Советской Республики.
После разгрома армии Колчака Савинков уехал в Варшаву и был принят Пилсудским. Возглавил «Русский политический комитет». Организовал так называемую «Русскую народную армию». Верховодить ею поставил генерала Перемыкина и братьев Булак-Балаховичей… Лично участвовал в разбойничьем бандитском походе на Мозырь. Не после этого ли похода Савинков написал: «Человек живет и дышит убийством, бродит в кровавой тьме и в кровавой тьме умирает. Хищный зверь убьет, когда голод измучит его, человек — от усталости, от лени, от скуки… Я стреляю на выбор, слева по очереди и в лоб. Я целюсь медленно, внимательно, долго…»
В походе на Мозырь Савинков и савинковцы дышали в полном, а не в переносном, смысле убийствами, грабежами, казнями, бродили по советской земле в кровавой тьме, убивали безвинных от усталости и лени, от безделья и тоски. Стреляли на выбор. И слева, и справа, и в лоб. По очереди. Куда было торопиться. Захваченные были безоружны. В большинстве — старики, старухи и дети. Те, кто не смог убежать и скрыться в лесах. Потому и целились внимательно и долго. Продлевали удовольствие. Жертвы падали безмолвно. Они же были крестьянами. Красными крестьянами.
Савинковские набеги и рейды… Руководил ими полковник С. Э. Павловский. В городе Холм было убито 250, ранено 130 человек. В районе Пинска — убито 14 человек. Ограблены банки и разгромлены учреждения в уездных центрах Духовщина, Белый, Поречье, Рудня. Повешена беременная жена начальника погранзаставы. В Опочке живым сожжен директор банка Г. И. Хаймович. Близ Полоцка пущен под откос пассажирский поезд, на железнодорожной станции расстреляно 15 коммунистов…
И все же поход на Мозырь и другие разбойничьи рейды в Белоруссию закончились полным разгромом воинства Савинкова, Перемыкина и братьев Булак-Балаховичей. Тогда Борис Викторович организовал на территории Советской России военно-разведывательную деятельность. Создал под эгидой польского генерального штаба и французской военной миссии специальное «Информационное бюро». Во главе его, для надежности, поставил своего брата Виктора Савинкова. Часть полученных сведений «бюро» передавало польскому генеральному штабу, часть — французской военной миссии в Варшаве. Деньги, получаемые за шпионаж, шли на организацию подрывной работы в Советской Республике.
Кроме работы разведывательного характера, «Информационное бюро» занималось также посылкой людей для ведения агитации и пропаганды среди сельского населения. Цель — убедить крестьянство, что Октябрьская революция и волна социализма в России не оказали никакого влияния на извечное течение жизни мужика, ее специфического уклада. Как была, мол, лапотная мужицкая Русь-матушка темной, невежественной и отсталой, такой она и осталась. Страшно хотелось Савинкову и иже с ним заставить поверить крестьянские массы в то, что социальные революции ничего не меняют в жизни простых людей и на сущности их бытия не отражаются. А если и отражаются, то в худшую сторону, ведут не вперед, а отбрасывают назад. А раз так, зачем совершать такие революции, зачем проливать за них кровь?! Крестьянам лучше вернуться на прежнюю протоптанную дорожку. Незачем свергать своих заботливых хозяев помещиков, денно и нощно пекущихся о благополучии мужика. Естественно, для подобных идей кое-где почва оказывалась благодатной: зерна «савинковщины» прорастали мятежами, восстаниями, бандитизмом и терроризмом. Пылали украинские и белорусские села. Дети оставались без отцов. Отцы — без матерей. Внуки — без дедушек и бабушек. Рекой лилась кровь. Закипала вражда. На погостах по ночам кричали совы, выли бездомные собаки и надрывно мычали чудом уцелевшие, бродячие коровы. Надвигались анархия и хаос.
Савинков же тешил свое политическое честолюбие. Уроков из ошибок не извлекал. Упорствовал в заблуждениях. Угрожал и устно, и печатно большевикам историей. Так угрожал и устрашал, будто история была ему послушна. Будто он был на земле ее чрезвычайным уполномоченным. Он позировал перед лицом истории и продолжал совершать тяжкие преступления, считая их героическим вкладом в русскую революцию.
…Борис Савинков слыл среди эмигрантов тем, что изысканно одевался. Держался особняком. Во всей его натуре ощутимо и ярко проступал индивидуализм, желание всегда быть на виду, впереди, но не со всеми, а в отдалении, на расстоянии, чтобы нельзя было спутать Савинкова с кем-то другим. Это, естественно, многих задевало. Вызывало неприязнь и зависть. И вот этот человек оказался у большевиков на Лубянке. Раздумывал над тем, как следовало вести себя на предстоящем процессе. В том, что процесс состоится, — Савинков не сомневался. Возможно, то, чего не удалось ему до