В-четвертых, героическая культура основана на действии определенных социальных механизмов, которые обобщенно можно назвать культивированием героизма, героического поведения. Существенное место здесь занимает политика по отношению к героям, героическому, проводимая (осознанно или неосознанно) государством, правящими кругами, властными структурами и обществом в целом.
Кратко рассмотрев наиболее существенные особенности героической культуры и установив, что в ее основе лежит этологическая схема преодоления препятствий, возникающих на жизненном пути субъекта (чрезвычайно важный факт!), переключим свое внимание на исторические закономерности взаимоотношений двух культур-антиподов: «героической» и «мещанской».
В 30-е годы прошлого столетия П. А. Сорокин разработал теорию, получившую название «социокультурной динамики». Согласно этой теории, вся человеческая история представляет собой с точки зрения ее культурного развития взаимодействие трех типов культур: «чувственной», «идеалистической» и «идеационной».
Предлагаемый нами подход тоже связан с исторической динамикой, но на этот раз типов культур, различающихся этологическими схемами: «приспособления» и «преодоления». Подробный анализ их исторического содержательного взаимодействия, вполне понятно, требует специальной работы. В данном случае мы ограничимся следующими указаниями. Во-первых, специфическая динамика взаимосвязи этологической схемы «приспособление» и этологической схемы «преодоление» обусловлена историческим временем и социальными особенностями. Во-вторых, в человеческой истории обнаруживает свое действие закон эпизодичности, «преходящности», эпохальности героической культуры и, напротив, сравнительно большей устойчивости и вообще тяготения к стагнации мещанской культуры, и такое положение объясняется закономерностями, относящимися к разряду общесистемных. Так, один из законов вариационной статистики гласит: чем дальше от нормы, от ординара отстоит отклонение, тем реже оно случается. Соответственно проявляется и героизм как отклонение от нормы, от ординара, от повседневного поведения, показательного мещанам, мещанской культуре. В своих наиболее экстремальных проявлениях героизм, героическое поведение в реальной действительности весьма редки, тогда как мещанство со своей статистической стороны не только распространено достаточно широко, но и отличается сравнительной устойчивостью.
На память приходит и другой закон, получивший несколько разнящиеся толкования в трудах Г. Гегеля и К. Маркса, но остающийся диалектическим во всех случаях по своей общей природе. В соответствии с этим законом история движется крайностями. И отсюда можно сделать очень важный вывод о роли и месте героизма в человеческой истории, значение и соответственно ценность которого возрастает прямо пропорционально его экстремальности, а последняя, как мы только что установили, обратно пропорциональна его, героизма, частоте, масштабам повторяемости. В целом, памятуя о связи героизма с нравственностью, мы можем уподобить его «локомотиву истории» (по известному сравнению К. Маркса).
Наука синергетика открывает новую страницу в понимании природы героизма и его роли в человеческой истории. Здесь еще предстоит значительная исследовательская работа. Пока же, рассматривая героическое поведение как социальную форму отклонения от равновесного системного состояния, которое отличает мещанскую культуру, обратим внимание на социалистический период в истории нашей страны. Вряд ли честный и придерживающийся подлинно научных взглядов аналитик станет отрицать тот факт, что период революции, Гражданской и Великой Отечественной войн, строительства нового общества требовал героизма не только от отдельных лиц, но и от всего народа, населявшего СССР. Социалистическая эпоха в драматической истории нашей страны – это героическая эпоха.
Более или менее продолжительные и различающиеся своим содержанием, характером, значением и местом в движении по пути прогресса героические эпохи переживали в своей истории многие народы и страны. Эти эпохи, имеющие, как уже подчеркивалось, преходящий характер, время от времени нарушают состояние исторического покоя, системного равновесия, стационарности, принимающее в жизни образы повседневности, будничности, мещанского довольства, консерватизма, хозяйственного застоя, вековой привычки. В истории культур героические эпохи выступают как диалектические и, соответственно, совершенно необходимые и неизбежные противоположности эпох «покоя» и «равновесия», которые опять же неизбежно приходят на смену эпохам «бури и натиска» (И. Гёте), то есть героическим эпохам. История человеческого общества может и должна быть представлена как чередование «героической» и «мещанской» культур.
Обратим внимание еще на одну закономерность, которая очень хорошо просматривается на материалах современной отечественной истории. Как ни старались истинные коммунисты (большевики) сделать героизм обычным делом обычных людей – и надо признать, что во многом это им удавалось – все же в итоге объективные системные законы взяли свое. По этим законам героизм не может стать «буднями» и героями не могут стать все «простые» («грешные») люди. В силу своей гениальности это интуитивно чувствовал В. Ленин, когда предупреждал, что коммунизм нельзя строить только на героическом энтузиазме, и когда указывал, что героизм в будничной работе – самый трудный.
По своей внутренней природе, по своему определению героизм, как мы уже неоднократно подчеркивали, принципиально противоположен всему обыденному, всему «штатному». Он элитарен. Герой – это индивид, который выделяется из общей массы. Герои – элита общества. Именно героическая элита – носитель героических стандартов. Массовый героизм отнюдь не означает, что герои – это «все», все население. Массовый героизм – это «много героев», это – «не только один герой». Соответственно героическая эпоха в истории культуры, в истории народа, в истории государства предполагает относительно массовый героизм.
Народ-герой, если даже это не поэтический образ, не аллегория, а реальность (а так и было, скажем, в годы Великой Отечественной войны, когда значительная и даже подавляющая масса населения СССР отличалась героическим поведением и в целом героическим образом жизни) – это эпизодический случай в историческом процессе. Поэтому закат советской героической культуры вполне закономерен. А приход на смену ей масскульта как апофеоза мещанства тоже получает свое логическое и вполне понятное объяснение.
Послесловие
Обсуждение сложной, многоаспектной темы героя и героического во всех случаях реальной жизни сопряжено с оценочным познанием. Определение личности как героической, измерение масштаба подвига, его характера и значимости для общества при всех условиях означают меру субъективного поведения и даже в целом человеческой жизни. И тут нельзя упускать из виду два в высшей степени существенных, если не сказать основополагающих, момента. Во-первых, эпохальную и культурную обусловленность оценки и, во-вторых, нераздельную связь оценки как формы познания с познающим субъектом, который, в свою очередь, есть не что иное как социокультурный феномен. Оценка и ее субъект-оценщик («судья») есть, иначе говоря, социокультурные производные. Такой «производной» выступает и сам автор данного исследования. Это участь ученого!
В целом ряде своих работ классик мировой социологической науки М. Вебер, касаясь проблем оценочного познания, остающихся и в наши дни весьма актуальными[95], разделял все оценки социальных явлений на два класса. Одни оценки, по терминологии Вебера, – практические, эмпирические, основанные на «опытном познании», другие – научные, теоретические[96]. Добавим, что и первые, и вторые всегда остаются, и иного принципиально не может быть, эпистемическими (эпистемологическими), ибо они, все эти оценки, представляют собой культурно-исторические формы человеческого знания. Однако, если первые являются первичными, исходными, образующими, так сказать, определенный базовый сегмент духовного бытия общества, то вторые, также входящие в названный сегмент, тем не менее представляют собой некоторое вторичное качество. Другими словами, в описываемой эпистемологической ситуации объектом «теоретических оценок» выступают «практические оценки», составляющие первичный духовный опыт человечества. И за истинность таких – «опытных» – оценок, их справедливость, как уже было показано, несет ответственность само человечество, само общество. Его, то есть общества, оценки героизма служат лишь материалом для последующей оценки, а может быть и переоценки, этого феномена наукой. Обвинять или уличать науку, ученых в практическом жизненном определении героизма нет и не может быть никаких объективных оснований. Ученые, наука в данном случае могут допускать ошибки лишь в области научного анализа (включающего тем не менее и ценностное познание) героизма как уже состоявшегося социального явления, героизма как «социального факта». Сказанное целиком и полностью распространяется на все рассмотренные выше положения.
Следующее, опять же методологическое, обстоятельство, на которое нельзя не указать в целях адекватного понимания авторского подхода, связано с самим понятием героя. М. Вебер, рассматривая место и роль в социологическом познании понятия «идеальный тип», отмечает, что это «идеальная», то есть мысленная, «конструкция», отличающаяся абстрактным характером, но тем не мене позволяющая описать и понять группу связанных друг с другом конкретных явлений по некоторым общим для них признакам. «Идеальный тип, – пишет Вебер, – прежде всего попытка охватить „исторические индивидуумы“ или их отдельные компоненты генетическими понятиями». «Идеальный тип», продолжает немецкий социолог, есть «идея-синтез», позволяющая ученому объединить единичные (индивидуальные) проявления исторической действительности в некоторое общее понятие. Это мысленная конструкция «для измерения и систематической характеристики