Царица Марина Мнишек. 1612 г.
Именно здесь, в Самборе, был окончательно оформлен сговор Дмитрия, Мнишека и Вишневецкого, скрепленный обещанием брачного союза между наследником московского престола и прекрасной панной Мариной. Документ, подписанный в Самборе 25 мая 1604 года, гласил, что после вступления на московский престол Дмитрий женится на Марине; по обычаю ей полагалось обеспечение – «оправа». Марина должна была получить в личное владение Новгород и Псков; ее батюшке был обещан миллион польских злотых.
Любила ли 16-летняя полячка Дмитрия? Или ее бросили в объятия московского беглеца лишь алчность и расчет? И насколько сам Дмитрий любил Марину, и не видел ли он в ней лишь возможность заполучить поддержку своим планам от Самборского воеводы и его влиятельного родственника, некоронованного короля Западной Руси Вишневецкого?
По отзывам современников, Дмитрий был невысокого роста, но хорошо сложен, не отличался красотой, но ум и уверенность привлекали к нему окружающих. Дмитрий обладал тем, что называется «харизма», что женщины ценят в мужчинах не менее чем красоту. Если добавить сюда возможность для невесты со временем стать московской царицей, и учесть то невероятное тщеславие, которое управляло всем поступками Марины Мнишек в дальнейшем, то становится ясно, что она, как минимум, испытывала к Дмитрию большую симпатию.
Для Дмитрия же момент истины наступил, когда он сел на русский престол. Если до того момента он остро нуждался в отце Марины, то потом торопил ее приезд и слал невесте драгоценные подарки только потому, что безумно ее любил. Потерял голову настолько, что не замечал явных признаков надвигающегося переворота.Историческая справка Мнишек Марина (около 1588–1614), русская царица, дочь Сандомирского воеводы Юрия (Ежи) Мнишека и Ядвиги Тарло. В ноябре 1605 г. состоялось ее обручение с московским царем Дмитрием I. Венчание прошло 8 мая в Кремле. Свадебный пир был назначен на 9 мая (Николин день), что вызвало недовольство москвичей (день был постный). Во время восстания 17 мая 1606 г. Мнишек не пострадала. Через неделю после воцарения Василия Шуйского она была выселена из дворца за Кремлевскую стену в дом Афанасия Власьева, а после приближения к Москве Тушинского вора выслана в Ярославль. В июле 1608 г. был заключен договор, по которому Мнишек отказывалась от царского титула и обещала не называть своим мужем тушинского царика; ей разрешалось вернуться в Польшу. Однако, по пути на родину была, якобы, насильственно захвачена поляками – сторонниками самозванца и 7 сентября 1608 г. В Тушине признала его «спасшимся мужем». После гибели Тушинского вора сошлась с И. Заруцким, претендовала на русский престол от имени сына. Во время осады Москвы Первым ополчением находилась вместе с сыном в Коломне, затем бежала в Астрахань, а оттуда – на р. Яик (Урал). 24 июня 1614 г. вместе с сыном и Заруцким выдана казаками царским войскам, доставлена в Коломну, заключена в тюрьму, где «от болезни и с тоски по своей воле умерла».
В ноябре 1605 года в Краков прибыл посол Дмитрия, дьяк Афанасий Власьев [69] . По обычаю династических браков, ему было поручено представлять государя на заочном венчании. Церемония состоялась 12 ноября. Обряд исполнил родственник Мнишеков краковский архиепископ кардинал Бернард Мацеевский. Очевидцы рассказывали, что в этот вечер Марина была дивно хороша: в короне из драгоценных камней, в белом серебристом платье, усыпанном самоцветами и жемчугом. Московский посол отказался с ней танцевать, заявив, что недостоин даже прикоснуться к жене своего государя, но внимательно следил за всеми церемониями. В частности, он выразил недовольство тем, что старый Мнишек велел дочери поклониться королю Сигизмунду III, благодаря его за «великие благодеяния», – такое поведение совсем не подобало русской царице
Заочное обручение Марины Мнишек с Дмитрием I в Кракове. 12 ноября 1605 г.
Посольство привезло Марине от мужа богатые дары. Ожидалось, что вскоре она отправится в Москву, но отъезд несколько раз откладывался: пан Юрий жаловался зятю на недостаток средств и долги (в ответ на это он получил из Москвы 300 000 злотых). Тем временем необычная карьера Марины стала известна не только всей Польше, но и за ее пределами. В далекой Испании Лопеде Вега написал драму «Великий князь Московский и император», где под именем Маргариты выведена Марина.
Избранница московского царя с огромным удовольствием играла роль царицы: восседала в церкви под балдахином в окружении свиты, посетила Краковский университет и оставила свой автограф в книге почетных посетителей. В декабре, в день приезда австрийской принцессы, невесты польского короля, она демонстративно покинула Краков, чтобы не уступить первенства во время придворных церемоний.
2 марта 1606 года Марина наконец выехала в Москву, окруженная огромной свитой в 2000 человек. Путешествие продолжалось долго – мешали плохие дорога и гостеприимство литовских и белорусских магнатов, устраивавших пиры в честь молодой русской царицы. Наконец 18 апреля Марина и ее свита пересекли русскую границу. Ее торжественно встречали в Смоленске и других русских городах на пути к Москве. Навстречу ей был отправлен воевода Басманов. Царь прислал очередные подарки, в том числе огромную карету с позолоченными колесами, обитую внутри красным бархатом и украшенную серебряными царскими гербами.
Въезд в столицу состоялся утром 2 мая. Эта церемония описана многими очевидцами, пораженными ее пышностью, великолепием, роскошью. Малиновый звон бесчисленных колоколов, длинное шествие придворных в раззолоченных нарядах, сияющие панцири кавалерии, толпы москвичей, пришедших увидеть свою новую государыню…
У Спасских ворот Кремля их ожидали 50 барабанщиков и 50 трубачей, которые, по словам голландца Паерле, «производили шум несносный, более похожий на собачий лай, нежели на музыку, оттого, что барабанили и трубили без всякого такта, как кто умел».
После краткого свидания с супругом в Кремле Марину привезли в Благовещенский монастырь, где ее встретила (как говорят, ласково) «мать» царя – вдова Ивана Грозного Марфа Нагая. Здесь полагалось несколько дней ждать венчания. Пребывание в монастыре слегка тяготило Марину. Она жаловалась на слишком грубую русскую пищу, и царь приказал кушанье для нее готовить польским поварам. Для развлечения Марины он послал в монастырь музыкантов, что шокировало москвичей и тотчас вызвало в народе толки.
Венчание назначили на четверг 6 мая. И здесь Дмитрий нарушил русский обычай не заключать браки перед постным днем – пятницей. Перед самым заключением брака в Успенском соборе патриарх Игнатий помазал Марину на царство и венчал царским венцом (шапкой Мономаха). Это также не соответствовало русской традиции, но, похоже, Дмитрий хотел сделать приятное жене и тестю, подчеркнув особое положение Марины. Царица приняла причастие по православному обряду – вкусив хлеба и вина, что осуждалось католической церковью и могло восприниматься как принятие Мариной православия. В действительности Дмитрий не хотел принуждать жену к смене веры и желал лишь исполнения ею – для спокойствия подданных – православных обрядов во время торжественных церемоний. Царь и царица восседали в соборе на золотом и серебряном тронах, облаченные в русский наряд. Бархатное, с длинными рукавами платье царицы было так густо усыпано драгоценными камнями, что даже было трудно определить его цвет.Венчание Марины Мнишек с Дмитрием в Успенском соборе 6 мая 1606 г. Художник Ш. Богуш
На следующий день новобрачные, по словам одного иностранного сочинителя, встали очень поздно. Празднества продолжались. Облачившись в польское платье, царь танцевал с женой «по-гусарски», а его тесть, преисполненный гордости, прислуживал на пиру своей дочери. Считается, что Марина Мнишек впервые привезла в Россию вилку. На своем свадебном пиру в Кремле она шокировала этим столовым прибором русских гостей, враги Дмитрия стали говорит, что раз царь с царицей едят не руками, а какой-то рогатиной, значит, они не русские и не монархи, а порождение дьявола. Другим поводом считать новобрачных нерусскими послужил тот факт, что они не пошли в баню – а поход в баню был очень древним и нерушимым свадебным русским обычаем.
Нож и вилка. Россия. XVII век
Десять дней в Кремле шло веселье: балы, карнавалы и приемы. А ранним утром 17 мая начался государственный переворот, во главе которого стоял Василий Шуйский.
В момент мятежа Мнишек была у себя в покоях. После того, как Дмитрий выпрыгнул из окна, заговорщики бросились искать его всюду, в том числе и на женской половине дворца. Когда они ворвались в покои царицы, единственный защитник Марины – ее паж Матвей Осмольский – пал под пулями, истекая кровью. Была смертельно ранена одна из женщин. Царица в ужасе спряталась под широкую европейскую юбку своей гофмейстерины пани Хмелевской. Не найдя нигде ни царя, ни Марины, бояре стали требовать у бившихся в истерике женщин признаться, где прячется Дмитрий со своею царицей. Сохранившая присутствие духа гофмейстерина ответила: «Вам лучше знать, куда вы девали великого князя; мы не приставлены ему прислуживать». Увидев, что им ничего не добиться от перепуганных полячек, возбужденные их иноземным неглиже мятежники, как утверждает Петрей, стали глумиться над ними и говорить: «Мы сойдемся с ними, один сзади, другой спереди. Мы же знаем, что польские блудницы не удовлетворяются соитием с одним, но услаждаются соложеством со многими». Сказав это, они предъявили свои мужские члены перед всем гинекеем, говоря: «Так что, блудницы, разве мы не лучше ваших поляков? Придите в наши объятия и отведайте нас!» С этими словами они захватили всех женщин и силою заставили их исполнить свои желания [70] .
Престарелая гофмейстерина, которую мятежники обругали «матерью всех б….й», но, ввиду ее преклонного возраста, так и не позарились на нее, одна осталась в покоях. На все вопросы насильников относительно царицы она отвечала, что как только начался бунт, та ушла на двор к своему отцу, сандомирскому воеводе. В это время нашли Дмитрия, и все бросились вон из дворца, чтобы не упустить момент расправы с царем. Тогда один из дворян-заговорщиков, сохранивший человеческий облик, отвел Марину в отдаленный каменный покой, где оставил под надежной охраной своих людей. Польские дамы, однако, были не только обесчещены, но ограблены и раздеты донага. Исаак Масса пишет, что их вели нагими по улицам как добычу, каждый в свою сторону, наносили всевозможные оскорбления и «совершали над ними все непотребства», а бунтовщики были так разгорячены событиями, словно одержимы бешенством, что «многие убивали друг друга из-за добычи» [71] .