; на лице и на голове целы остались рыжеватые волосы; оставалось ожерельице, низанное жемчугом с пуговками; в левой руке была ширинка, шитая золотом и серебром. Тело его было в саване, а сверху покрыто кафтанцем камчатным на бельих хребтах с нашивкой из серебра пополам с золотом, – все было цело. Только на сапожках носки подошв отстали…» [106]
Как видим, местами тело истлело («часть земле отдана»), частично, хоть и незначительно, пострадала обувь. Едва ли это было возможно, если вместо погибшего в 1591 г. ребенка в могилу подхоронили только что убитого.
Впрочем, речь не об этом. При всей своей ненависти к Шуйскому, москвичи искренне поверили в святого младенца из Углича и молились ему, получая в ответ на молитвы чудеса и исцеления. Но также искренне верили они и в то, что Дмитрий жив и вот-вот вновь нагрянет в Москву.
И ожидания их не замедлили сбыться…Понапрасну в обличенье вора
Царь Василий, не стыдясь позора,
Детский труп из Углича опять
Вез в Москву – народу показать,
Чтобы я на Царском на призоре
Почивал в Архангельском соборе,
Да сидела у могилы мать… [107]
В.О. Ключевской и С.Ф. Платонов пришли к заключению, что Смута являлась социальным конфликтом… Историки полагали, что разные социальные слои русского общества вступали в Смуту не сразу, а постепенно. Сначала вспыхнула политическая борьба в верхах вследствие пресечения династии. Затем, после «келейного» возведения на трон кучкой аристократов «боярского царя» Василия Шуйского против него выступило «среднее боярство», «столичное дворянство и приказные дельцы». Они возродили призрак самозванца, во имя которого поднялось провинциальное дворянство, а за ними – податное население и казаки [108] .
Со второй половины 1606 г. восстание против Шуйского стало выходить из под контроля его организаторов. «Теперь, во времена Шуйского, – пишет С.Ф. Платонов, – смута имеет иной характер, чем имела она прежде. Прежде она была, так сказать, дворцовой, боярской смутой. Люди, стоявшие у власти, спорили за исключительное обладание ею еще при Федоре, чувствуя, как будет важно это обладание в момент прекращения династии. В этот момент победителем остался Борис и завладел престолом. Но затем его уничтожила придворная боярская интрига, действовавшая, впрочем, средствами не одной придворной жизни, а вынесенная наружу, возбудившая народ. В этой интриге, результатом которой явился самозванец, таким образом, участвовали народные массы, но направлялись и руководились они, как неразумная сила, из той же дворцовой боярской среды. Заговор, уничтоживший самозванца, равным образом имел характер олигархического замысла, а не народного движения. Но далее дело пошло иначе. Когда олигархия осуществилась, то олигархи с Шуйским во главе вдруг очутились лицом к лицу с народной массой. Они не раз для своих целей поднимали эту массу; теперь, как будто приучась к движению, эта масса заколыхалась, и уже не в качестве простого орудия, а как стихийная сила, преследуя какие-то свои цели. Олигархи почувствовали, что нити движений, которые они привыкли держать в своих руках, выскользнули из их рук, и почва под их ногами заколебалась. В тот момент, когда они думали почить на лаврах в роли властителей Русской земли, эта Русская земля начала против них подниматься. Таким образом, воцарение Шуйского может считаться поворотным пунктом в истории нашей смуты: с этого момента из смуты в высшем классе она окончательно принимает характер смуты народной, которая побеждает и Шуйского, и олигархию» [109] .
Эта обширная цитата, замечательно характеризуя сложившуюся ситуацию, умалчивает о некоторых существенных ее моментах. Прежде всего, кто были те олигархи, которые «не раз волновали народную стихию»? А, во-вторых, олигархи, как пауки в банке, не могут «почить на лаврах» до тех пор, пока один из них не захватит всю высшую власть в стране. Не «олигархи с Шуйским во главе вдруг очутились лицом к лицу с народной массой», а те олигархи, кого опередил в борьбе за престол Василий Шуйский, в очередной раз подняли волну «народного недовольства» с целью свалить своего более удачливого конкурента. В XIX веке Платонов не мог назвать сих «олигархов» по фамилии по той простой причине, что их потомки правили Российской империей. Но историк был абсолютно прав, когда написал, что именно с того момента, как Романовы организовали очередное «движение» против очередного царя, смута приняла народный характер.
Заговорщики не учли одного: на протяжении уже десяти лет каждый новый царь приходил к власти все менее легитимным способом, и царская власть все больше и больше теряла свой ореол сакральности, статус «власти от Бога», превращаясь в лакомый приз для тех, кто смел . И когда князь Шаховской, воевода, поставленный от московского правительства, послал самозваному «царевичу Петру Федоровичу» письмо, запечатанное царской печатью, украденной в Москве, призвав «племянника» идти с казаками на помощь своему дяде, «царю Дмитрию», то наверно, не сам мятежный князь, не его патроны-Романовы в столице не думали, что за «Петром» потянутся и другие «племянники» и «сыновья» русских царей.
Но они появились. Нашлось много смелых и осмелившихся солгать перед Богом: «сын» Ивана Грозного «царевич Август», его же «внук» «царевич» Лаврентий, «сыновья» бездетного царя Федора Ивановича – «царевичи» Федор, Клементий, Савелий, Семен, Василий, Брошка (!), Гаврила, Мартын и прочие, словно сошедшие со страниц рассказов Бабеля, – имя им легион. Начавшийся поток самозванцев не пресекался все 300 лет правления династии Романовых – от «царской ладья» в караване Степана Разина и пугачевского «Петра III» и до «чудесно спасшейся в Екатеринбурге» грузинской «Анастасии Романовой», в XXI веке посетившей Москву.
Так история отомстила роду Романовых за их хитроумную затею с первым самозванцем на русском престоле – кем бы он ни был: подлинным сыном Ивана Грозного, которого спасли в Угличе, или просто безымянным мальчишкой, выпестованным и выращенным при дворе бояр Романовых, чтобы свалить Годунова.Зимой 1606/07 г. в Московском царстве сложилась весьма запутанная ситуация. С одной стороны, весь юг страны был охвачен антиправительственными выступлениями, отряды мятежников бродили под столицей, препятствуя подвозу продовольствия, у Шуйского не хватало войск для отпора противнику. С другой, благодаря политической интриге и обещанию учесть интересы мелкого дворянства, Шуйскому удалось оторвать от Болотникова Ляпуновых и их сторонников. Москва копила силы и готовила удар. Войско Болотникова соединилось с отрядами «царевича Петра» и засело в Туле. Взять город штурмом Шуйский не смог, но после того, как москвичи запрудили речку Упу, город затопило водой, и осажденные пошли на переговоры. Шуйский пообещал сохранить жизнь вождям мятежников, но обещания своего не сдержал: «царевич Петр» был повешен под Москвой на Серпуховской дороге, а Болотникова сослали в Каргополь, выкололи глаза и тайно утопили. И тут пришло время выйти на авансцену истории очередному фантому.
Когда Болотникова разгромили, организаторы мятежа против Шуйского были вынуждены вновь воскресить «чудесно спасшегося царя Дмитрия Ивановича». Из Московской Руси прибыл на Украину, а затем в Литву (район Витебска) «царевич Петр Федорович» [110] – с целью найти кандидатуру на роль «бессмертного» царя Дмитрия и пробыл там более двух недель. Через несколько месяцев после его приезда именно в этих краях, в Стародубе Северском, объявился «царь Дмитрий» – будущий Тушинский вор [111] .
И если происхождение Дмитрия I и по сей день остается для историков загадкой, то личность Тушинского вора – загадка в квадрате. Костомаров пишет, что по иезуитским источникам этот самозванец был крещеным иудеем Богданкой, служившим секретарем у царя Дмитрия.
По показаниям рославльского воеводы Д.В. Горбатого-Мосальского, самозванец был поповский сын Митька «с Москвы… с Арбату от Знамения Пречистые из-за конюшен… умышлял де и отпускал с Москвы князь Василий Масальский» [112] .
Валишевский, уверен, что Лжедмитрий был русским – поповичем Матюшкой Веревкиным из Северской земли, либо Алешкой Рукиным из Москвы. Или даже сыном князя Андрея Курбского. Впрочем, тут же упоминает и другие возможности – чех из Праги, еврей неизвестного происхождения, сын боярский из Стародуба и Бог весть кто еще. Главное, в чем уверен (или пытается уверить читателей) Валишевский – что Тушинский вор не поляк, и вообще, Польша тут не причем.
«Все свидетельства отзываются единодушно о неприятной наружности, еще того более непривлекательном характере самозванца, неотесанности его в обращении и грубости нрава; все так же утверждают, что ни по телесным, ни по духовным качествам новый претендент не походил на первого», – пишет Валишевский. Понятно, что такой мизерабль не мог быть поляком! Хотя – есть версия, что самозванец был выдвинуть на эту роль именно благодаря своему внешнему сходству с царем Дмитрием Ивановичем, то есть, был вовсе не так дурен наружностью, как его малюет польский историк.
Мнение Валишевского о непричастности поляков к появлению самозванца опровергает другой не менее известный поляк – Сапега. По свидетельству Конрада Буссова, пьянствуя со своими офицерами во время осады Троицы, Ян (Иван) Сапега заявил: «Мы, поляки, три года тому назад посадили на московский трон государя, который должен был называться Димитрием, сыном тирана, несмотря на то, что он им не был. Теперь мы второй раз привели сюда государя и завоевали почти половину страны, и он должен и будет называться Димитрием, даже если русские от этого сойдут с ума».
Царь Михаил Федорович впоследствии писал французскому королю, что самозванец был иудей, у которого будто бы нашли Талмуд и рукописи на еврейском языке. Краткая Еврейская Энциклопедия тоже считает его евреем: «Евреи входили в свиту самозванца и пострадали при его низложении. По некоторым сообщениям… Лжедмитрий II был выкрестом из евреев и служил в свите Лжедмитрия I».
Р.Г. Скрынников так же называет его евреем, и вслед за Валишевским считает, что версия о том, что он был ставленником польских магнатов, не соответствует действительности: «Лжедмитрия II считают ставленником польских магнатов. Но это не соответствует действительности. Инициаторами новой самозваннической интриги были Болотников и «царевич Петр». Их помощниками были белорусские шляхтичи, участвовавшие в походе Отрепьева на Москву» [113] .